Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

Валентин Тавлай

ТОВАРИЩ{23}

(С белорусского) (Поэма) 1

Сперва ему еще казалось,Что он решетки тут согнет,И жизнь его не умещаласьЗа их железный переплет.

Грудь молча стены обступали,О своды билась голова,А ноги на полу решалиВсе те же вечных — дважды два.

Здесь перестал ты быть скитальцем,Здесь без оков одна душа;Тюрьма считает дни по пальцам,Их загибает не спеша.

Покуда время еле-елеПолзет в тюремной тишине,Ты, как безумный, ищешь щелиВ непроницаемой стене.

И каждый день однообразно,Увидев сторожа с судком,Ты пальцы сводишь от соблазнаЕго оставить под замком.

И в каждую грозу ты сноваУпрямо просишь дальний громИспепелить твои оковыБагровых молний языком.

2

Не бей об стену кулаками,С ней спор не выдержит рука,Кирпич века срастили в камень,И стал он крепок, как века.

Но слушай, слушай! НепреклонноПускай живет в твоих ушахДалекий, многомиллионныйШаг на московских площадях.

И ты привыкнешь постепенноЛовить, как отзвук тех шагов,Шум наших дум, что через стеныИдут в атаку на врагов.

Не властны камень и известкаНад нашею живой душой,Сквозь них с мадридских перекрестковК нам в камеры влетает бой.

Пусть завтра карцер мой пустует,Но тем, что в ночь меня убьют,Сто камер словом: «Протестую!» —С утра пощечин надают.

3

О прошлом вдруг нахлынут думы:Разлука с домом, пыльный шляхИ слезы матери, угрюмоТак и застывшие в глазах.

Асфальт расторгся под ногами,Распалась надвое стена,И ты неслышными шагамиВсе ходишь, ходишь дотемна.

Не по тюремным серым плитам,Не по казенным злым камням,А по тропинкам, по забытым,Полынью пахнущим полям.

С тобою рядом шляхом дальнимПылят жандармы с двух сторон,А сзади с шелестом печальнымБерезы отдают поклон.

4

Ты к камере своей привязан,Ты выучил тюремный стук,Ты карцером пять раз наказанВ алфавите за каждый звук.

Ты понимаешь с полусловаНамеки через три стены,И запросто с тобою сноваТоварищи со всей страны.

Как старый политзаключенный,Ты можешь запустить «коня» —С запискою шпагат крученый —К соседу среди бела дня.

Очередной доклад без снаПриняв по буквам терпеливо,Ты рад: какая перспективаИз камеры твоей видна!

Тебя с взведенными куркамиВедут на суд, чтоб срок додать,И ты, вернувшись, окнам камерНа пальцах объясняешь: «Пять!»

5

Франко готовит мавров к штурму,Чтобы Мадрид свободный взять,И пан министр Грабовский в тюрьмахРешил нас тоже штурмовать.

Он двинул голод в наступленьеНа маленький Мадрид в тюрьме,Но мы пока в своем уме,Умрем, но не согнем колени.

Был парень в карцер брошен снова,В мешок из камня, без окон.Наверх из карцера сырогоС колючим кашлем вышел он.

И сразу же к стене, и сразуСоседу выстукать спешит:«Как там франкистская зараза?Как держится там наш Мадрид?»

Вплоть до тюремного обедаЛежал, стараясь не грустить,Потом у верхнего соседаРешил махорки попросить.

Но у соседа нет махорки,Лишь в мыслях можно дым пускатьИ фалангистов на все коркиС Грабовским заодно ругать.

6

Сны о Мадриде над тюрьмоюТревожно к западу плывут.Душа болит? Крепись душою!Салют, Испания! Салют!

Весь день с Грабовским он воюет,Но лишь отворит двери сон —С Интербригадой маршируетДорогою к Мадриду он.

Но почему вдруг, словно связан,Нельзя рукою шевельнуть?Огромный марокканец сразуСжал горло и налег на грудь…

Очнулся весь в поту, усталый,В ушах еще орудий гром,А за окном уж засвисталаТюрьма своим беззубым ртом,

Поднялся с койки: что за пятна?Шатнувшись, плюнул, поднял бровь,Еще раз плюнул — снова кровь.И больше не смотрел. Понятно.

7

Ломая о решетки крылья,День все горел и не сгорал;Горшок с похлебкой остывал,Есть не хотелось — от бессилья.

Взял книгу — буквы в ней горели.Листы пылали, как костер.Рукою дотянувшись еле,Он пересохший рот обтер.

Кувшин в углу как будто рядом,Но, смерив пять шагов путиПылающим от жажды взглядом,Он трезво понял — не дойти.

Поднялся. Ухо уловилоЗнакомый стук, — припал к стене:То пулеметы слышно было,То крик «Камрадос!» в тишине.

«Нет, не могу, пока прилягу,Пусть жар к утру перегорит.Малага ты, моя Малага,Высокий мой, родной Мадрид!

Долрес, слушай, поскорееСкажи им — ни на шаг назад!Я встану, я еще успеюК атаке всех Интербригад!»

8

В бреду поднялся до рассветаИ так стучал, в огне горя,Что за тремя стенами где-тоСтук поднял с нар секретаря.

Слез на пол секретарь усталыйИ нехотя к стене приник,Но эхо складывать вдруг сталоИз мертвых букв пылавший крик:

«И ждать… не в силах… Там сраженье.,Там без меня… мой взвод стоит…Дай, секретарь, мне открепленье,Пусти… меня… на фронт… в Мадрид».

«Наверно, парень шутит с нами, —Подумал секретарь. — Пускай», —И, улыбнувшись под усами, —«Согласен! — стукнул. — Поезжай!»

Не понял, секретарь, не понял,О чем твой коммунист просил,Когда пылающей ладоньюОн, умирая, в стену бил.

Не сможешь завтра ты без болиУзнать, как недогадлив был,И вспомнить, чт ему позволил,Куда его ты отпустил…

9

День занялся сырой, острожный,Как каждый день, свистел свисток,Впервые на поверку можноЕму не вскакивать с досок.

В конторе принесенных мамойУже не взвесят сухарей,И врач не проскрипит упрямо:— Здоров как бык, вставай живей!

Сломались перед сердца силойРешеток сталь и стен бетон,Сквозь них из камеры постылойВ Мадрид ушел сражаться он.

Мамуся, родна мати, мама!Сто раз оплачь, но не забудьФигурку хлопца, что упрямоУшел из хаты в этот путь.

Ушел, тебе оставив слезы,Ушел, чтоб не вернуться к намНи к Белоруссии березам,Ни к тихим матери рукам.

На нарах, грязных и холодных,Лежит он телом, где упал,А сердцем на ветру походномПылает с пиренейских скал!

Эдуардас Межелайтис{24}

(С литовского)

ГОЛУБОГЛАЗАЯ СКАЛА

1

Дом в стороне стоит в тени деревьев и веков. Нейлоновый спектакль сюда еще не вторгся. Со старых стен, из старых рам дубовых струятся настоящие ручьи, и настоящие дороги выбегают из настоящих желтых и зеленых полей, и, распирая рамы, вылезают плечистые американские деревья. А книги, как ученики, опаздывая в школу, бегут, бегут по длинной книжной полке… А в стене не торопясь горит очаг, зажженный в прошлом веке. И отблески огня, как маленькие рыжие собачки, то бегают по черным кирпичам, то к старому хозяину прижмутся и лижут ноги. Вот и все.