Восьмая горизонталь - Сергей Стригин

Несчастный орёт, заливая пыль кровью. Пару пальцев вообще отвалились и валяются в грязи как безобразные гусеницы.

— Вы для меня загадка, и, думаю, большая головная боль, — цедит сквозь зубы Борис Эдуардович. — Пока отведите в отдельную камеру, на досуге, разберусь с ними.

Меня гонят вглубь двора. Иду, злорадно посмеиваясь, слышу вопли несчастного, оно, конечно, я врач, по образованию, но мне совсем не жалко страдальца. Толи ещё будет, злорадно думаю я. Чувствую, как когда-то задремавшая Сила вливается в мои члены. Ощущение такое, что могу движением плеч разорвать путы, но пока не хочу торопить события.

Меня толкают в тёмное помещение, здесь уже Семён, голова перевязана, но кровь всё ещё сочится сквозь повязку.

— Как у тебя? — спрашиваю друга.

— Жить буду, — ухмыляется он, — ветеринар неплохо знает своё дело. Правда, возмущался, говорил, он занимается праведным делом, всяких баранов лечит, а тут какого-то смерда привели. Ну, ему там объяснили, плевался, но артерию зашил, видно, в прошлом, был неплохим хирургом.

— Испортился народ, — взгрустнул я.

— Что делать будем?

— Поживём, увидим. А ты знаешь, я не хочу здесь задерживаться, в любой момент могу верёвки порвать, вот только не знаю, где наши дети.

— В том то и дело, — соглашается друг, — надо узнать, где дети.

— У Машки какой-то.

— Придётся к ней наведаться.

— Наведаемся, куда денемся, — я оглядываюсь по сторонам. Хотя двери плотно закрыты и нет окон, хорошо вижу, да и Семён не испытывает дискомфорта. Пещерная жизнь научила нас видеть в темноте.

Наша камера представляет собой помещение из хорошо подогнанных друг к другу брёвен, дверь дубовая, оббита железными пластинами, на полу солома, пару вонючих шкур, на стене болтаются несколько металлических колец, судя по всему, пристёгивают на цепь особенно строптивых, у двери зловонное корыто, туда наливают еду для заключённых. Первым делом стараюсь очистить корыто соломой, неизвестно, сколько будем здесь сидеть.

Семён возится со шкурами, пытается вытряхнуть, но затея неверная, такая поднялась пыль, что я невольно ругнулся.

— А, как же артефакты? — неожиданно осенило его.

— Во дворе вышвырнули, под крыльцо закатились, там же и смола, на наше счастье эти вещи их не впечатлили. И ещё, слушай хохму, наш дракончик пальцы одному откусил.

— Правда, что ли?

— Сам не поверил, напрочь откусил.

— М-да, подрос… с крупного кота, — Семён задумался. — А ведь быстро растёт. Что из него получится?

— Дракон, естественно, — я и сам не раз над этим задумываюсь. Это настоящая стихия, ничто его не остановит. Помню, иной раз, почёсывая ему шейку, натыкался на острые как бритва чешуйки, кожа напрочь слетала с пальцев. А ведь как аккуратно он тяпал меня за нос, невольно вздрагиваю, вспомнил откушенные пальцы. И почему он ко мне привязался? Может, потому, что полюбил его, сам отвечаю на вопрос. Мне, этот зверёк, с самого начала запал в душу, забавный, такой непосредственный, просто лапка. М-да, лапка. Где сейчас он сейчас, только б не обидел кто, я тревожусь, но внезапно в голове возникает, словно искрящийся золотой песок слегка басовитый голосок:- Да брось ты, батя, волноваться, кто меня тут может обидеть. С птицей какой-то подрался, все перья ей выщипал, отобрал зайца, вот, кушаю сейчас.

— Вот, сорванец! — радуюсь я.

— Мне некогда, батя, пока. Здесь ещё пару штук прилетело, надо бы трёпку дать, — мысль обрывается, а я сижу, удивляюсь. Вот так, ещё одного сына приобрёл. Не знаю смеяться мне или плакать, очень надеюсь, что он подружится с Яриком.

— Дал такую трёпку, — слышу довольную мысль, — ко мне уже не хотят лезть. А меня, кстати, Андхарашем зовут.

— Нравится тебе это название? — мне смешно, но спрашиваю уважительно.

— Не смейся, оно у меня с рождения, — легко улавливает мысленные интонации дракончик. — Так, а вот сейчас мне надо дёргать отсюда, львы подходят.

— Ты там аккуратнее! — пугаюсь я.

— Они же не летают, — искрящиеся весельем мысль успокаивает меня, — сейчас я им хвосты подпалю.

— Ты сейчас с дракончиком разговариваешь? — спрашивает Семён, он улавливает мои мысли.

— Сорванец, львов дразнит, — улыбаюсь я.

— Он себя ещё покажет, — щурится друг. — Он имя тебе называл?

— Да.

— Никому его не говори.

— Даже тебе?

— Мне можно, я и так его знаю, он Андхараш, в переводе означает — Главный Над Изрыгающими Пламень.

— Круто, — удивляюсь я.

— Он будет самым сильным из всех драконов. Для непосвящённых он Вирг, что-то типа — Бронзовый Ящер.

Слышим шаги. С двери сбивают доску, к нам заходят несколько мужчин. Все как на подбор крепкие, внушительные мышцы бороздят тела, лица добродушные, но я знаю, это впечатление обманчиво, такие лица часто бывают у настоящих бойцов.

— Что, касатики, размять косточки хотите?

— В смысле, подраться? — понимаю их смысл.

— Что-то, типа того.

— Не очень.

— Да бросьте ломаться, разомнётесь, жирок погоняете. Не переживайте, чисто кулачный бой, мечи потом будут, — они весело заржали.

— И, что за бедолаги, с нами будут биться? — я стараюсь говорить невозмутимо, но в душе разгорается гнев.

— Причём тут бедолаги, нормальные ребята, убивать вас пока не будут.

— Ну, а если мы, невзначай их покалечим?

— Это вряд ли, но если это гипотетически принять за веру, тогда сами виноваты.

— Ты, как, Семён? — спрашиваю друга.

— Ты же знаешь меня, я не драчун, со школы никогда не дрался, но если надо, можно попробовать.

— Судя по твоим мышцам, не скажешь, — говорит один из мужчин. — Хотя, на своём веку, всякое видел. Ты не бойся, мы тебе кого ни будь попроще подберем.

— Не надо попроще! — неожиданно негодует Семён.

— Вот, это речь настоящего бойца, — насмешливо говорит мужчина. С нас снимают верёвки, разминаем руки.

— Поесть хотите?

— А драться сейчас?

— В принципе, да.

— Тогда потом.

— Если сможете, — неожиданно хохотнул один из мужчин.

— Там разберёмся, — бурчу я.

Нас выводят во двор. Народа значительно прибавилось, в центре вбиты колья, обтянутые верёвками, как положено, два табурета в углах импровизированного ринга. Расставляют длинные скамейки, кое-кто уже занял места. Краснощёкие девчата лущат семечки, с ними грубо заигрывают здоровые ребята, но молодухам нравится, смеясь, пищат, отпихиваются, ну совсем как в старые добрые времена в деревне.

— Рассказываем правила, — мужчина со стальным взглядом окидывает нас взглядом, — правил нет. Единственное исключение, не выходить из ринга, получите копьём в жо…у. Усекли? Да, если продержитесь тридцать минут, антракт на три минуты, затем до победы.

— Правила сложные, запомнить бы, — сплёвывает на пол Семён.

— Вот ты и будешь запоминать первым, умник. Кстати, для тебя выпадает честь, драться со свободным человеком, цени, ублюдок.

Семёна толкают к рингу, он гневно озирается, на этот раз его колют копьями, Семён перепрыгивает через верёвки, стоит как бог, мышцы перекатываются под бронзовой кожей, в глазах детское непонимание, в толпе проносится ропот восхищения.

Наконец все расселись, Борис Эдуардович с женой занимают первые места и вот тут показывается боец, я считал и как Семён, не бывают, но этот, выше в росте, грудина, как панцирь черепахи, на спине мышцы, словно лопаты для уборки снега, руки — две волосатые оглобли, на кулаках внушительные мозоли.

Гигант взмахивает руками, повеяло запахом не вымытых подмышек, толпа восторженно взревела и многие начинают делать ставки. Он неторопливо протискивается сквозь верёвки, ну очень неторопливо. О, как он уверен в победе! Поднимается во весь рост, улыбается:- Как звать тебя, драчун? — со скрытой издевкой, обращается к моему другу.

— Семёном, в своё время, нарекли.

— Это радует, я ещё не валил с таким именем.

— А тебя как звать? — прищуривается Семён.

— Да зачем тебе его знать, всё равно забудешь, когда разобью твою голову.

— Как знать, как знать, — Семён смотрит на гиганта, серебряный свет глаз гаснет и бурлит ртуть.

Важно встаёт Борис Эдуардович, со всех сторон раздаются приветствия.

— Ладно, ладно, дети мои, — благодушно улыбается он, — у нас сегодня праздник. Стёпка, добыл прекрасных бойцов, безусловно, они хорошие воины, я уверен, в своём племени они вожди, и нет им равных. Но наши ребята, ломают и не таких. Почему? Да потому, что мы сильнее всех! Недалёк тот день, и наш главный враг Град Растиславль, падёт нам в ноги и у каждой семьи будет рабов столько, сколько пожелает. Ура, товарищи!

Раздаются восторженные вопли.

— Надеюсь, поединок будет интересным, усаживайтесь удобнее, бой будет долгим. Наши гости доставят нам удовольствие, — Борис Эдуардович усаживается и машет ручкой.