Братья. История масонства в России - Наргиз Асадова

Надо ещё сказать о том, что у него родитель был непростой. У него был отец, который оказал на сына огромнейшее влияние и до конца его жизни они состояли в какой-то очень тонкой душевной связи.

Л. МАЦИХ: Это редко бывает между сыном и отцом.

Н. АСАДОВА: И даже когда он умер и Филарет находится очень далеко от отеческого дома, он почувствовал, что он умер.

Л. МАЦИХ: Так он писал, и я вполне в это верю.

Н. АСАДОВА: И вот одно из писем, я немножко процитирую, ещё тогда Василий, которое перед постригом в монахи написал отцу: «Батюшка, Василия скоро не будет. Но Вы не лишитесь сына, который понимает, что Вам обязан более нежели жизнью, чувствует важность воспитания, знает цену Вашего сердца». Такие трогательные слова!

Л. МАЦИХ: Прекрасные слова. Он был человеком, трогательно привязанным к семье. Хотя он с малолетства понял, что своей семьи у него не будет, он выбрал путь чёрного духовенства. В словах Алексея прозвучала немножко странноватая фраза «ему на роду было написано стать отцом церкви». Если бы каждый из детей рядового священника становился бы отцом церкви, можете себе представить, сколько отцов церкви было бы!

На роду ему было написано, может быть, стать приходским священником. Каким-нибудь епархиальным управляющим. И не более того. Всё остальное — это его выдающие, абсолютно уникальные способности. Почему люди так расходились в оценке его личности? Он был гением, а гениев люди понимают редко. Он настолько превосходил средний и даже высокий уровень своих современников, что они его не могли понять. Верхушка его личности терялась в заоблачных высях.

Им непонятны были мотивы его поступков, а он не всегда считал нужным объяснять. От природы он был изумительно одарён. И кроме того, у него была абсолютно фантастическая работоспособность, ещё с подростковых лет, учение в семинарии и дальше. Ведь семинаристов-то сколько было! А так далеко пошёл он один. Алексей это впроброс говорит, это меня немножко, как поклонника Филарета, задело.

Н. АСАДОВА: У Вас есть возможность раскрыть его личность!

Л. МАЦИХ: Языки, туда-сюда… а попробуйте-ка! Он выучил в совершенстве немецкий и французский. Писал отцу: «Папенька, хлеба сейчас трачу осьмушку в день, потому что всё экономлю. Зато купил себе Канта». Канта купил на немецком языке. Книги эти стоили тогда очень дорого. Это не сейчас, когда книги общедоступны. И читал его в оригинале. Читал он до конца своих дней очень много. И по количеству прочитанного не было ему равных в империи. В церкви-то и подавно. Ненасытный был абсолютно чтец, пожиратель книг. Это была одна из его главных отрад.

Причём, он читал философов античных, он современников глубоких авторов читал, теологов, историков религии, философов. В том числе и тех читал, с кем потом спорил. Языки знал превосходно. Кстати, он был один из считанных людей в тогдашней России, кто знал библейский иврит. Знали только он и священник Герасим Павский, которые потом взялись за переводы Ветхого Завета на русский язык.

Его чутьё филологическое, его необыкновенная текстологическая подготовка, его умение мыслить богословскими категориями, это проявилось очень рано, ещё на студенческой скамье и очень резко его выделяло среди всех его однокурсников.

Н. АСАДОВА: Скажите, а как так случилось, и в какой период жизни произошло, что он присоединился к масонским ложам?

Л. МАЦИХ: Мы говорили, что масонство тогда было самым модным интеллектуальным поветрием.

Н. АСАДОВА: Это правда, как такой интеллектуальный клуб своего рода.

Л. МАЦИХ: да, не состоять в масонстве было тогда как-то даже неприлично. «Кто же нынче не масон!» — говорит один из героев сочинения Карамзина. С некоторым осуждением, но тогда это было принято.

Н. АСАДОВА: Как многие модные вещи приняты таким надменным снобистским позором.

Л. МАЦИХ: Верно. В этом был элемент салонной моды в то время, в александровское, это действительно было так. И Филарет, возможно, поддался и этому элементу тоже. Но его вели туда, конечно, и глубинные вещи. Он, как человек необыкновенного ума, очень быстро и хорошо всё понимал. И всю слабость церкви, как институции, об этом очень много говорили, он понял очень быстро. И он понял необходимость реформ церковных.

А себя он считал охранителем. Он считал себя стражем. Любимое его слово, применительно к себе, было слово «страж». Он считал, что он должен охранять церковь. Он понимал, что охрана без реформ невозможна. Это дело обречённое.

Н. АСАДОВА: Удивительная история, действительно, такой папенькин сынок, который всё время сомневался и советовался с папой, оказался мощным реформатором. Причём, он свои реформы проводил практически на всех постах, которые он занимал.

Л. МАЦИХ: Он не был папенькиным сынком. Не то, чтобы он советовался с папой по любому мелкому вопросу.

Н. АСАДОВА: Так пишет его биограф.

Л. МАЦИХ: Это очень субъективная точка мнения одного из многочисленных его биографов и не следует делать далеко идущих выводов. Он советовался с отцом, который был для него духовным авторитетом, по вещам значимым, по вещам, действительно для него сущностным. Но его непоколебимо твёрдый характер тоже проявился с младых ногтей. Совершенно неудивительно, что он проводил реформы. Реформы может проводить человек, который интеллектуально дозревает до понимания их необходимости и у которого есть твёрдость характера, чтобы на своём настоять. И это счастливо в нём соединилось.

Н. АСАДОВА: Так когда он присоединился к ложе масонства?

Л. МАЦИХ: Он вступил в ложу Лабзина «Умирающий сфинкс», которая тогда объединяла в себе всё лучшее, модное и наиболее талантливое и креативное, что было тогда в Петербурге, в столице. Он вступил в ложу Сперанского «Полярная звезда», поскольку Сперанский был в ту пору фаворитом Александра, и он состоял в ложе «Соединённых друзей», самой численно большой ложе Петербурга. Он одновременно посещал собрания трёх лож.

Кстати, в масонстве он никогда не видел ничего дурного.

Н. АСАДОВА: Ну как никогда! В конце жизни видел.

Л. МАЦИХ: Жизнь у него была очень длинная, 85 лет, за это время много всякого… Мы говорим пока о периоде Александра I, «о дней Александровых прекрасном начале». И в этот период он с очень многими выдающимися масонами был знаком, он очень дружил с Лабзиным, помогал ему в издании «Сионского вестника» знаменитого. Он дружил с Голицыным, а Голицын был обер-прокурором Синода. И их сдружило то, что и Голицын, и молодой Филарет понимали необходимость реформ и сходились в одном, очень важном, пункте — духовенству не следует делать послаблений только на одном том основании, что эти люди носят рясу. Они не должны быть освобождены от ответственности за свои проступки.

И Филарет всегда, всю свою деятельность, какие бы посты он не занимал в церковной иерархии, он всегда проводил одну и ту же линию — на ужесточение дисциплины, на увеличении требований, на неукоснительное соблюдение правил и уставов. В этом смысле он всегда был одинаковый человек. Этим он снискал большое уважение. Его отличало от многих реформаторов то, что он, как замечательно сказал его другой биограф Балахвитинов, он проповедовал то, что исповедовал. То есть, чему он учил. Так он и сам жил. Он не позволял себе больше, чем он спрашивал с других.

Н. АСАДОВА: Если говорить о его петербургском периоде, он в 1812 году был определён ректором Санкт-Петербургской духовной Академии. И тогда же он уже был членом Библейского общества.

Л. МАЦИХ: В 1812 году общество и учредили. И это было их с Голицыным совместное детище.

Н. АСАДОВА: Он состоял в этом обществе вплоть до 1826 года, когда оно было закрыто. И надо сказать так же, что в 1814 году он стал директором Библейского общества, а в 1816 году вице-президентом.

Л. МАЦИХ: И более того, надо добавить, что в 1856 году, спустя 30 лет после закрытия Библейского общества, он был человеком, который возобновил его деятельность.

Н. АСАДОВА: В смысле перевод Священного Писания на русский язык.

Л. МАЦИХ: И организационную структуру Библейского общества он возобновил, и возобновил главное дело своей жизни, как учёного — перевод Библии на современный русский язык. Это настоящий научный подвиг.

Н. АСАДОВА: Да, действительно, на самом деле огромная оппозиция была в то время этому переводу. И в частности такой уважаемый человек, как митрополит киевский Филарет Амфитеатров, он писал Александру II уже, потому что это уже после закрытия Библейского общества, прекратили перевод Библии.

Л. МАЦИХ: В 1856 году дебатировался вопрос о новом открытии, о новом этапе и необходимости действительно ли нужно переводить Библию на русский язык.