В погоне за Алой - Изабель Ронин

лежал на полу, опершись на локоть, и разминал челюсть. Он усмехался одной половиной рта, на губах блестела кровь.

Первым моим побуждением было побежать к Калебу. Шагнув к нему, я застыла, когда увидела, как к нему спешит Беатрис-Роуз.

Во мне что-то сломалось. Я отвернулась.

– Ты как, ангелочек? – спросил Деймон за спиной. Это мне надо было его спросить. Он ввязался в драку из-за меня. Я повернулась к нему лицом. Он встал, по-прежнему разминая челюсть.

– Деймон, прости.

– Алая.

Калеб. Я стояла к нему спиной, но смогла по голосу представить молящее выражение на красивом лице. Я крепко закрыла глаза, отгоняя образ. Надо уходить.

– Пошли, – сказала я Деймону.

На этот раз Калеб за мной не увязался.

Глава 34

Беатрис-Роуз

– Папа?

Он сидел в кресле-каталке, уставившись в окно на какую-то точку в саду. Из-за действия лекарств он меня не слышал. Глаза стали стеклянными, а кожа – сухой и бледной. Сиделка пыталась его причесать, но вышло плохо. Папа никогда не зачесывал волосы набок. Он всегда убирал их назад.

Дуры-сиделки. Мы им столько платим, а они все равно работу толком сделать не могут.

Я поднялась с колен и открыла ящик его прикроватной тумбочки. Он всегда любил держать вещи в порядке. Найдя расческу, я улыбнулась и вернулась к нему.

– Я просто поправлю прическу, хорошо, папа?

Я сжала его руку и начала зачесывать пряди назад. Раньше у него были густые, темные волосы, но теперь они истончились и начали седеть. Меня ужасает, как стареют любимые люди.

Я не любила стариков. Они меня пугали.

– Папа? Помнишь, как ты подарил мне домашнего кролика, когда мне было четыре? Его звали Атласом в честь титана, ты мне рассказывал, что он держал на плечах весь мир. – Я замолчала, чувствуя, как глаза защипало от слез, но я их сдержала. – Я скучаю по твоим историям. Ты мне раньше рассказывал удивительные вещи, мне кажется, мама даже мне завидовала. Может, поэтому она меня всегда ненавидела, как думаешь?

Когда я пригладила ему волосы рукой, его глаза закрылись. Я держала руку до тех пор, пока он не расслабился.

– Я знаю, что ты сделал, папа. Я тебе никогда не говорила, но в тот день я тебя видела.

Я пыталась найти хоть какой-то признак того, что он меня понял, но глаза его были прикрыты, а лицо оставалось спокойным и непроницаемым.

– Я услышала, как приехала твоя машина, мне страшно хотелось тебя увидеть. Но дома была мама, а она терпеть не могла, когда я мешала вам быть наедине, а потому я немножко подождала у себя в комнате. Я знала, что ты все равно скоро постучишься ко мне в дверь с подарком.

У папы были большие руки, но на его коленях теперь лежали худые, старые ладони с сетью вен, выступающих под кожей.

– Но я ждала, а ты все не шел. Тогда я сама отправилась тебя искать. Я зашла к тебе в комнату. Мама говорила, что мне туда нельзя, но я очень по тебе соскучилась. Тебя не было так долго. Ты постоянно пропадал.

Я постаралась убрать из голоса обиду. В сокрытии настоящих чувств мне не было равных, но иногда что-нибудь невольно да просачивалось. Мама меня никогда не любила, но папа – души во мне не чаял. Я была его избалованной девочкой. Одна проблема – он часто уезжал в командировки, на приемы, куда-то еще. Это было давным-давно, и я за это его простила, но чувство одиночества осталось.

– Я увидела на полу твой костюм и подобрала. В рукаве была дырка, и я знала, папа. Знала, что его пожевал Атлас. Я так испугалась. Побежала его искать. Он любил прятаться у тебя в гараже. Ты об этом знал? И вот я пошла туда и увидела его. Увидела кровь и белый мех на твоем рабочем столе, молоток, которым ты его убил… он так и лежал в крови. Я знала, что это сделал ты, потому что я спряталась под столом, услышав, как ты идешь, я видела, как ты убирал тельце, видела твое лицо. Ты был расстроен.

Я царапала свои руки, зная, что бежит кровь, но ничего не чувствовала.

– Тем вечером, за ужином, когда ты сообщил, что у тебя для меня плохие новости, я хотела, чтобы ты сознался. Но вместо этого ты мне соврал и сказал, что Атлас убежал. Ты соврал мне, папа.

Колени задрожали, и я упала перед ним, схватившись за ручки кресла. Меня трясло. Я держала это в себе так долго и никогда не забывала. Почему я решила рассказать ему об этом сейчас? Может, потому, что боялась, что скоро его не станет. Он умрет, покинет меня. Снова.

– Но я хочу, чтобы ты знал: я тебя прощаю. Я понимаю, почему ты мне соврал. Ты хотел меня защитить. Не хотел делать больно. Не хотел, чтобы я тебя ненавидела. Не хотел, чтобы я узнала, какой ты на самом деле. Ведь у каждого своя роль, правда, папа?

Он, наконец, открыл глаза, но ничего не сказал.

И не нужно. По его взгляду я поняла, что он меня слышал и что был благодарен и огорчен. И что он очень меня любил.

Я встала и ушла.

* * *

У каждого своя роль, и якшаться с таким подонком, как Джастин, было частью моей жизни. Я переоделась в темно-алое платье с длинными рукавами, чтобы прикрыть царапины на руках, и сказала ему ждать меня в фотостудии кампуса, где я хранила оборудование. Меня ждала фотосессия с толстозадой светской львицей, с которой я познакомилась на прошлой неделе. Она мне была абсолютно омерзительна, но дружила с моим любимым дизайнером и наверняка расскажет ей обо мне, если я ее впечатлю. Дела есть дела.

У Джастина тоже была своя роль. Я могла его использовать, чтобы присматривать за Кальбиком, пока я была в Париже или в других местах, куда меня засылала мать. Он – тот, кто мог избавиться