Великое сидение - Евгений Люфанов

А как приятно было Андрею Денисову слышать, с каким умилением говорили о нем и о всей его обители живущие вдали от нее старообрядцы и многие миряне. Это ли не ласкающие ухо слова, радующие ревнителей древлего благочестия, когда о них говорят:

– Изукрашены вы смирением, послушанием да молчанием, доброумием, нищелюбием, нескверноложием; добродетелями плодовитые, боголюбивые и за то богом любимые.

Уже многие годы в народе стойко держится добрая слава о Выговской пустыни, управляемой Андреем Денисовым, и пусть бы та слава нескончаемой была во веки веков, а для этого никакой бури не следует в обители поднимать. Пусть и поповщина с беспоповщиной, и поморцы с хлыстами, и многие другие секты и толки живут и здравствуют еще и потому, что люди в них искренне полагают, что их верование – самое правильное. Ну и пусть так. В миру все они терпят гонение от архиерейской и воеводской власти. На страшном суде сам бог рассудит, кто был угоден ему, а кто в своих делах и помыслах заблуждался. Может, он и хлыстов оправдает. Помнить надо еще и о том, что един бог без греха, и, следуя заповеди, не осуждать брата своего. А в обители все они – братья.

Недавно было опасение, что в женском скиту у поморцев большая свара произойдет при избрании новой игуменьи вместо умершей матери Лепестины. Но все само собой обошлось. После трехдневного поста, когда каждой инокине полагалась на день лишь кружка воды, они порешили не затягивать избрание и не удлинять себе постные дни, а положили жребии за икону пречистой богородицы, пропели ей молебный канон и избрание произвели. И по случаю согласного приема новой игуменьи и окончания вынужденного поста радостно разговелись.

Хорошо проходит церковное богослужение в праздничный день. Хотя колокольный звон и не столь громкий, но под руками искусного звонаря колокола сладкозвучны. В церкви старцы стоят рядами, в соборных мантиях, в опущенных на самые глаза камилавках. Все в черных суконных подрясниках, перехваченных широкими кожаными поясами. Каждому иноку по его росту подрясник сшит. А за старцами – ряды послушников и трудников из мирян. А на другой стороне так же рядами старицы и послушницы. На обоих клиросах певчие. И не подумать бы никогда, что у этих благочестивых людей могут быть между собой какие-то распри.

Стоя на молитве, раскольники ног широко не расставляли, чтобы между ними не проскочил бес. Иной старец, нагнувшись и будто бы поправляя на ноге чебот (в валенках молиться грешно) или будто нечаянно, по своей рассеянности, опускал горящую свечу огоньком вниз – верная это примета, что недругу, о котором он, старец, злоумышленно молится, будет худо. Молитва особенно хороша и дорога тем, что за себя можно молиться богу или святым угодникам, прося о хорошем, а за недругов – о плохом. А чтобы молитва скорей и верней доходила, обращали взоры на иконы поморского письма, писанные в Данилове или Лексе, в своем Олонецком крае. Иконы, писанные в Москве на Преображенском кладбище, походили на поморские, и случалось, что их таковыми и принимали, не познав, что то была фальшь. Также фальшивили и изографы, жившие в Москве при Оружейной палате на государевом жалованье и кормовых. В старообрядчестве не говорилось, что икона, крест или какое другое священное изображение куплено, а говорилось, что выменяно, хотя бы ни на что, кроме денег, они не менялись.

Зачинатели старообрядчества завещали своим последователям, чтобы они икон новых не принимали и не поклонялись им, но Андрею Денисову приходилось отступать от этого правила ради благоденствия своей пустыни. Общался он и с духовными и светскими властями, закрывая глаза на то, что они еретики, кланялся новым иконам, равно как и старым, и даже, не отвергая четырехконечного креста, сиживал за одним столом, едал и пивал с никонианами, как бы приносил себя в жертву, оскверняясь такой близостью с вероотступниками. Больше того, в своем же дому принимал и сажал рядом за стол никонианцев и приучал свою выговскую братию к беглому священству, как это произошло с попом Флегонтом-Гервасием. В великий пост совершит покаяние, получит отпущение грехов и очистит себя от всякие скверны.

А приблудшего к ним попа, слава богу, без больших хлопот поморцы приняли в свой скит. Ни в облачении, ни нагишом в три погружения не окунали, миром не перемазывали, а договорились на том, что поп проклянет трижды анафемским проклятием свое прежнее иерейство и, будучи обращенным в старую веру, примет новое имя – Гервасий. Так все по-хорошему и произошло. И обедню новообращенный отец Гервасий отслужил без особенных запинок. Сам Андрей и другие поморские старцы во все глаза и во все уши следили за новым попом и остались его службой довольны.

В тот воистину праздничный день варили в скиту рыбную похлебку, пекли пироги и оладьи, стряпали пшеники да лапшевники, делали кисели брусничные и клюквенные. На трапезе Андрей Денисов сидел рядом с новым попом Гервасием, и трапеза совершалась по чину. Чередовой поморский чтец нараспев читал синаксарь – толкование праздников; отец келарь благословился первую яству братии ставить; отец чашник благословился квас разливать, а отец будильник принимал разносные блюда с гороховой лапшой.

Новая судьба бывшего попа Флегонта была определена; Филимон с Трофимом отправлены на железный завод, а за Прошку приходили к Денисову хлопотать две старицы из беспоповщинского скита. Прилюбился акулиновщинскому согласию синеокий мирянин, с послушницами в близкую дружбу вошел. Побыл бы с ними еще и к скиту прилепиться обещал. Вот и еще одним рабом божьим они пополнятся. А человек он белицам нужный, и они возымели охоту взять его на свой прокорм. Ну, а как ежели притомится он радовать их, то можно будет его в работу на железный завод послать.

Андрей Денисов возражать не стал: старицы сами разумны, как надумалось им, так пусть и будет.

– Спаси вас Христос, матери!

– И тебе, отец Андрей, желаем спасения! – благодарно кланялись ему старицы.

Нет, наверно, не сбудется никогда надежда обрести в этой жизни покой. Священствует он, отец Гервасий, в старообрядческом храме, пользуется уважением скитской братии, вроде бы и сам считает себя староверским скитником, а многие его помыслы все же о мирской суете сует. Все чаще и чаще о попадье и о попятах своих вспоминает. Как они там, в Серпухове, какое в беспомощности горе мыкают? Ничего не знает о них и неведомо когда придется свидеться с ними. И о покинутой мирской жизни думы не отстают, – что в государстве Российском творится? Стремился сюда, в полунощный этот край, а не могилой ли он окажется для него, Флегонта-Гервасия?

Всё вопросы и вопросы, а разрешения им нет. И к этому ко всему большую сумятицу внесло появление в Выговской пустыни новых пришельцев, беглецов из заволжских лесов, с реки Керженца. Восемнадцать человек стариц и послушниц во главе с келаршей матерью Филониллой из дальней дали пришли сюда, спасаясь от гонения царских прислужников. Изнемогали в пути, сбили и стерли в кровь ноги, ковыляли, слезами горькими окропляли каждую земную пядь. От него, изверга и губителя душ христианских, муки эти они принимали, от мерзопакостных деяний царя Петра бежали старицы и девы праведной жизни, от настигавшего их зловонного дыхания антихристова.

Опять и опять те же вести о вселившемся в мир антихристе, о богопротивных его делах.

– Ни одно царствование, даже Ивана Васильевича Грозного, не смердило так кровью, как нынешнее. Повседневно и повсеместно проливается людская кровь – и в затеянной царем Петром злонамеренной войне, и в отдаленных от нее стольных градах и весях. И везде-то крик криком, стон стоном, вопль воплем, – со слезами на глазах причитала мать Филонилла. – Москва уподобилась падшему Вавилону, а в новостроенном граде царь только и знает, что велит дворцы для чужеземной блудницы сооружать.

Никто не узнает, не донесет, о чем в тишине жарко натопленной кельи рассказывает молодым послушницам старая келарша мать Филонилла, и скитским послушницам прознать обо всем большая охота; не стерпеть бы и похихикать в кулак, узнавши про диво дивное, тайну тайную, да опаска берет, что разгневается мать Филонилла и выгонит прочь. А страсть как заманчиво побольше узнать о неслыханном!

– Нишкни, носом-то не сопи! – предостерегающе ткнула локтем в бок одна из послушниц другую.

– Попы, певчие пьют вино, – рассказывала мать келарша, – а в вине блуд. Едят мясо, а оно похоть рождает. А было так, что и священные люди и бояре – иные из самых знатных – к московским царевнам захаживали. И робят те царевны от них зачинали, а родивши – душили их. Царевна Марфа, ставшая потом в иночестве Маргаритой, сколь раз ночевала с дьяконом Иваном Гавриловым да и укрывала его, потому что замешан он был в стрелецких делах. А постельница царевны Софьи, Верка Васютинская, признана была на пытке беременною и показала, что дитё прижилось с соборным певчим. И такой слух живет, что сам царь Петр от незаконного зачатия родился. Евонная родительница упокойная царица Наталья Кирилловна с супостатом, богоотступником Никоном грех имела, когда тот патриархом был. Тьфу ему, тьфу, окаянному! – плюнула Филонилла через левое плечо. – Да и не с ним одним полюбовно царица была.