Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев

— Да-а-а, — протяжно заметил Потехин. — Дела-а-а.

И завалился спать.

В течение примерно часа мы названивали на насосную станцию, пока кто-то на том конце линии не взял трубку. Обрадованные, мы объяснили ситуацию и попросили сообщить обо всём в консульство или в дирекцию рудника. Уже давно истекло контрольное время нашего возвращения, и можно было себе представить, что могли подумать наши жёны. Вообще все великие путешественники по сравнению с нами были, несомненно, в более выгодном положении. Они спокойно уплывали от семей на тысячи километров, делали великие и малые открытия, нисколько не «дёргаясь» по каждому поводу и не задумываясь над тем, что там о них подумают оставшиеся дома жёны.

Но теперь, слава богу, в консульстве будет известно, что мы живы-здоровы, и оставалось только ждать, когда придёт помощь.

Какое-то шевеление в порту Баренцбурга мы заметили только через час. От причала отошла самоходная десантная баржа и со скоростью черепахи стала приближаться к нам. Расстояние через залив она преодолела с «рекордным» временем тридцать минут! На мостике стоял заправский шкипер — новороссийский Саша, заросший на Шпицбергене густой бородой и длинной шевелюрой, «стильно» перевязанной на затылке красной тесьмой.

Мы приветственно замахали своему «спасителю» руками и с нетерпением считали секунды, когда списанная из флота баржа, практически простое железное корыто, ткнётся тупым носом в гальку.

Когда это наконец случилось, мы сразу воспрянули духом. Новороссийский моряк заявил нам, что тут же вместе с нами идёт к мысу Старостина, чтобы снять с берега Диму Балашова и взять на буксир катер.

Баржа «шлёпала» по заливу не менее часа, пока мы не приблизились к лагуне, в которой находился катер. По крутому берегу маячила фигура Димы. С карабином на плече он добросовестно охранял консульское имущество, шагая взад-вперёд. Вероятно, он уже отупел от одиночества и на «автомате» выполнял заданный себе шесть часов назад ритм.

— Будем сближаться, — решил шкипер и сделал левый поворот, решительно направляя баржу в лагуну.

—Стойте,—предупредил я капитана. — Именно где-то здесь мы налетели на подводный риф.

— Шеф, кругом одни камни, — тут же испуганно доложил ему единственный на судне матрос.

Мы бросились к борту и прямо под нами увидели красивые подводные скалы, обросшие морскими водорослями.

— Похоже, начался отлив, — произнёс новороссийский портовик и остановил баржу. — Надо, чтобы кто-то стоял на носу и смотрел вперёд.

Мы заняли указанную капитаном позицию и стали пристально всматриваться вперёд, в то время как баржа тихим ходом стала сближаться с берегом. Но подводные скалы были хорошо видны, когда они были совсем рядом. Обнаружить же их заблаговременно, чтобы можно было во время скорректировать движение судна, было невозможно из-за игры света и воды.

В общем, мы хотели как лучше, а получилось как всегда. Через пять-шесть минут маневра, когда до берега оставалось подать рукой и у Балашова на лице сформировалась наконец надежда быть спасённым, раздался страшный скрежет, и баржа села на мель. Новороссиец мгновенно дал «полный назад», но баржа уже прочно десантировалась на твердь и не двигалась с места. По всей видимости, многократные учения в десантных войсках не прошли для неё даром. Погоняв мотор на всех немногочисленных режимах, капитан в конце концов сдался и запросил баренцбургский порт.

Между тем отлив продолжался, и скоро на поверхность, словно грибы на поляне, вылезли многочисленные камни. На море спустилась полярно-дневная ночь, стояла мёртвая тишина, и если бы не наше плачевное состояние, можно было бы дать волю своему воображению, посмотреть на себя со стороны и насладиться величавой картиной, не уступающей по своему эмоциональному воздействию знаменитому полотну Айвазовского.

Но чувство прекрасного покинуло нас в эти минуты, потому что этот злосчастный день опять вернул нас в патовую ситуацию.

Июньское Гренландское море — это вам не Средиземное и даже не Чёрное море в ноябре, поэтому скоро мы стали дрожать от холода. Крошечная рубка баржи с оборудованной допотопной «буржуйкой» вмещала лишь половину скопившегося на ней дипломатического и недипломатического персонала. Дима Балашов уже перестал «маячить», он скорбно уселся на обрыв, свесив ноги и всем своим унылым видом напоминал о несовершенстве нашей жизни.

— Ну что там в порту — будет помощь или нет? — взмолился наконец Валера Каменсков.

— Да, обещали выслать «Гуреева».

Новороссиец обиженно поджал губы, давая понять, что, если бы не мы со своими дурацкими проблемами, он сладко бы спал сейчас на кроватке и рассматривал бы увлекательные сны с интересным морским сюжетом и с его личным участием в качестве главного действующего лица. Вместо этого он сидел на своем плоскодонном тазике на рифе и зябко ёжился от сырости, предчувствуя скорый и нелёгкий разговор с портовым начальством.

Через некоторое время мы увидели, как от портового причала отделилось чёрное пятнышко, которое постепенно приобрело знакомые очертания «Гуреева». Однако, когда буксир подошёл поближе, мы обнаружили, что это был вовсе не «Гуреев», а однотипное судно из Пирамиды. Он подошёл к нам на расстояние пяти метров, и мы узнали, что «Гуреев» подойдёт попозже, поскольку в Баренцбург из Мурманска прибыл инспектор Морского регистра и «Гуреев» ещё не прошёл положенную процедуру проверки.

Нам было всё равно, кто стащит нас с мели, и живо стали участвовать в спасательной операции. С буксира нам бросили трос, который мы прикрепили к корме баржи, и буксир стал его натягивать, чтобы сделать первый рывок. Новороссиец тоже завёл свой мотор, чтобы увеличить силу тяги.

Но ожидаемого рывка не получилось. Пока буксир трогался с места, длинный трос намотался на его левый винт, и судно стало круто забирать влево. Капитан буксира быстро сориентировался, но сделать уже ничего не смог: верёвка туго намоталась на винт, и буксир вышел из строя, не сумев предпринять даже и попытки снять нас с мели. Нам показалось, что лицо Димы Балашова, благополучно пребывавшего на берегу, почернело от злости и досады.

К этому времени мы вывели из строя уже две трети морского флота Советского Союза на Шпицбергене. В строю оставался лишь один «Гуреев», и на него мы возлагали все свои надежды. Впрочем, пирамидский буксир, пожелав нам приятной ночи, как хромой нищий на одной ноге, заковылял на малой скорости обратно в Баренцбург.

Наступал рассвет, а развязка всё не наступала. Мы изредка переговаривались с Баренцбургом, выслушивая обещания о том, что помощь вот-вот подойдёт, но мы уже ни на что не надеялись.

Но вот нам передали, что на мысе Хеер ребята-вертолётчики починили наконец моторную лодку и что скоро она выйдет в район аварии. И действительно, в предрассветной дымке мы услышали характерный треск мотора, а минут через двадцать из неё материализовалась и сама лодка. В ней сидели два человека и отважно плыли навстречу неизвестности.

Впрочем, судьба недолго мучила и их, и нас своей неизвестностью и поспешила разложить свои карты во всей их хамской неприглядности. Лодка сделал вокруг нас победоносный лихой вираж, намереваясь причалить к борту баржи.

— Осторожней, сбавьте скорость, вы же разобьёте лодку! — закричали мы, но было уже поздно. Победоносный шум мотора сменился противным «шпоком», мотор зачихал, а потом и вовсе заглох.

От планомерного вывода из строя «крупнотоннажных» судов мы перешли к разовым операциям по уничтожению «малого» флота «Арктикугля». Ещё несколько таких «удачных» часов, и от плавсредств останется только одно название. Мы даже перестали сетовать на неосторожных вертолётчиков, понимая, что они тут ни при чём — во всём виноваты были мы сами.

Но ребята из вертолётного отряда были крепкими орешками. Они подошли с помощью вёсел к нашему катеру, взяли его на буксир, посадили, наконец, Диму Балашова в лодку и благополучно доставили их к борту баржи. Это была первая маленькая удача. Катер привязали к поручням, а закоченевшего Диму затолкнули в тёплую рубку, предварительно влив в него полстакана водки.

И вот прибыл наш «красавец» «Гуреев». Капитаном на нём был ленинградский Саша. Он мало обращал внимания на свою капитанскую внешность, но осторожность за единственное уцелевшее судно проявил завидную.

— Нет, ребята, я к вам подходить не буду, — отвечал он на все уговоры, когда увидел там и тут выставившие наружу свои похабные рожи подводные рифы. «Гуреев» встал метрах в ста от нас и не двигался с места. На барже стало уже невмоготу от холода и отсутствия сидячих мест. Как нам ни стыдно и ни прискорбно было покидать эту несчастную посудину, но другого выхода не было. По очереди безмоторная всё ещё лодка перевезла нас всех вместе с катером на «Гуреев», и мы наконец-то могли согреться в маленьком кубрике буксира, показавшемся нам теперь светлой и просторной кают-компанией океанского лайнера. Капитан распорядился подать нам горячего борща и чая.