Пепел на ветру - Екатерина Мурашова

– Ох, как интересно! – на бледных щеках Камиши от возбуждения заиграл румянец.

Рукоделие праздно лежало на ее коленях. Синие драпри с голубыми кистями прелестно окаймляли полную луну, заглядывающую в комнату сквозь перекрестье рамы и заливавшую подоконник серебряным светом. Свеча в витом, кованом подсвечнике стояла на полу и снизу освещала лицо рассказчицы причудливым и даже жутковатым образом.

Отослав и уложив спать младших, все многочисленные домочадицы, от 12 до 30 лет, собрались в гостиной послушать вновь обретенную экзотическую родственницу Любочку, которую папочка (дедушка, дядюшка) Лео отыскал в каком-то совершенно немыслимом месте и качестве. О деталях же этого поиска нельзя было и спрашивать, и даже с маман и бабушкой Камиллой папочка говорил о том, оглядываясь по сторонам, пугливым шепотом.

Люша сидела на козетке, сложив ноги как портной, и вот уже третий час, вполне наслаждаясь завороженным вниманием слушательниц, рассказывала таинственные истории из жизни Синих Ключей и окрестностей, перемежая их хитровскими байками, которые в рафинированной гостиной полуитальянской семьи дядюшки Лео воспринимались в одном ряду со страшными сказками. Особенный успех имела легенда о Синеглазке, и именно тогда была зажжена свеча: кто-то из девиц по свежему впечатлению взялся записывать ее золотым карандашиком в бархатный альбомчик.

– А что же про то, как знахарка Липа выдрой оборачивалась, и ее крестьяне в сеть поймали? – переспросила худенькая девочка с длинным породистым носом. – Вы, Любочка, обещали после рассказать…

– Будет, ну, будет! – мягко прервала молодую родственницу Анна Львовна – самая старшая и безусловно самая красивая дама из присутствующих в гостиной. – Вы уж измучили Любочку совсем. Она ж теперь с нами будет, наслушаетесь еще. А вы, Любочка, построже с ними – не давайте их любопытству собою вертеть. Надо вам и горлышко поберечь, завтра ведь учитель придет, а как вы петь станете, коли сейчас охрипнете?.. Степанида, будь добра, приготовь-ка ты Любочке на ночь стакан теплого молока, и меду липового десертную ложку добавь, и отвара льняных семян столько же… Выпьете, Любочка, уже в постельке, по глоточку, как бы смакуя, это голосу на пользу пойдет…

– Благодарю вас, Анна Львовна, – склонила голову Люша. Ее темные кудри были аккуратно убраны розовой лентой, руки отмыты, ногти подстрижены и отполированы, лицо выражало сложную смесь лукавства и умиротворения. – Я с удовольствием выпью. («Моя удача, – подумала при том Люша. – что эту жуткую склизко-сладкую смесь с удовольствием потребляют все три комнатные собачонки!»)

– Расходимся, расходимся, Любочке надо отдохнуть. И всем прочим тоже. Завтра опять будет длинный и хороший день…

– Энни, я помолюсь с тобой на ночь? – попросила носатенькая девочка.

– Разумеется, милая, – Анна Львовна положила свою узкую ладонь на шелковистую головку девочки. – Тебя опять мучают кошмары? Напомни мне, я дам тебе настойку корней пиона, и все будет хорошо…

Все разошлись. Люша уже знала, что весь этот серый, с массивными колоннами и нависающим над улицей портиком дом принадлежал семье Гвиечелли. Братья жены Лео Марии Габриэловны и семья двоюродной сестры Льва Петровича занимали четыре квартиры. Остальные квартиры сдавались.

Луна спустилась и гладила серебряными пальцами цветы, выложенные на паркете.

Люша и Камиша (названная так в честь бабушки Камиллы) остались в гостиной одни. Они оказались ровесницами, и, если и не сблизились еще, то закономерно чувствовали взаимный интерес. Камиша была талантливой рисовальщицей и пианисткой, но почти никогда не выходила из дома – с одиннадцати лет диагностированный в обоих легких туберкулезный процесс практически не оставлял ей шансов достичь совершеннолетия. Каждый год ее возили в Италию или на воды, но улучшения не наступало. Девушка все знала о своем положении и почти смирилась с ним.

– Поиграйте мне, Камиша, если вам не трудно, – попросила Люша, и, дождавшись кивка, соскочила с козетки, подняла крышку рояля, пододвинула кипу нот, открыла пюпитр, установила тяжелую, крутящуюся табуретку.

Камиша, отложив плед и рукоделие, выбралась из кресла. Усевшись за роялем, она как-то сразу стала выше ростом и еще более прозрачной, чем обычно.

Музыка плыла длинными волнами и казалась продолжением лунных лучей. Из соседней комнаты, путаясь в подолах белых ночных рубашек, и как будто не до конца проснувшись, пришли два младших кузена Камиши и уселись на коврик, подтянув ноги к груди и прислонившись худыми спинами к ножкам рояля. В голубом кружевном пеньюаре беззвучно влилась в комнату младшая сестра Анны Львовны, пододвинула второй табурет и заиграла в четыре руки вместе с Камишей (практически вся семья была изумительно талантлива в импровизациях). Болонка пушистым кремовым клубочком прилегла к босым ножкам младшего мальчика. Старший прозрачными глазами глядел на луну и шевелил губами, быть может, сочиняя песню или стихи.

У Люши было лицо человека, пришедшего домой с пронизывающего холода и погрузившегося в теплую ванну.

* * *

– Камиша, без вашей помощи я погибну! – заявила Люша. – Вот истинный крест!

– Господь с вами, Любочка! – девушка испуганно всплеснула руками. – Что вы говорите такое! Что случилось? Конечно, я в вашем распоряжении всецело, но чем могу помочь вам? Ведь я же никуда не выхожу и ничего не знаю. Может быть, надо позвать…

– Никого не надо! Только вам, Камиша, могу довериться… Мне надо скрыться, уйти из дому, чтоб никто не знал. Ненадолго, к вечерним посиделкам уж вернусь.

– Но как же? Куда ж вы одна пойдете? – заволновалась Камиша и тут же спохватилась. – Простите, простите… Я любопытна неуместно…

– Камишенька, – улыбнулась Люша. – Вспомните, что я вам о себе говорила: я ж на улице жила. Одна совершенно. Никакой опасности для меня нет. Я просто… просто мне надо воздуху вдохнуть немного… Да и дела кой-какие есть.

– Но как же мы…

– Я уж все придумала: вы скажете, что у меня голова болит, я уснула, и вас просила, что меня до вечера не трогали. Вам ведь остальные поверят?

– Конечно, поверят, – улыбнулась Камиша. – Ведь я никогда не лгу.

– Черт, черт, черт! – выругалась Люша.

– Но ради вас совру… Я понимаю… понимаю, что значит, когда не можешь вдохнуть…

– Камишенька, голубушка, вот так спасибо вам! – обрадовалась Люша.

– Любочка, может быть, мы с вами поцелуемся… нет, целоваться со мной нельзя! – может быть, мы с вами просто так на «ты» перейдем?