Стивен Эриксон Кузница Тьмы - Карбарн Киницик

- Думаешь, я боюсь? Нет, отец.

- Знаю. А я хотел бы, чтобы ты боялся. Трясся от ужаса.

- Хочешь, чтобы я замер, словно заяц под тенью ястреба?

- Я хочу, чтобы ты боялся. Я должен увидеть твой страх - здесь, передо мной, сейчас. Хочу увидеть, как ты осознаешь страх, но берешь груз на плечи и держишься стойко. Уверенно. Я хочу видеть, как власть смиряет тебя.

- Тогда, отец, я спрашиваю тебя. Как ты всё это увидишь, если не передашь мне командование?

- Ты все же ничего не понимаешь?

- Понимаю! Ты предложишь, только чтобы отнять!

- Только ли командиры знают страх? Как насчет увечного вдовца, уже не способного кормить семью? Или вдовы с излишком голодных ртов? Скитальца, проводящего ночи без убежища среди алчных волков? Сломленного, который должен вставать каждое утро, когда любовь мертва и всякая надежда потеряна? Скажи, кто не живет в страхе?

- Отец, твои слова ничего мне не дают. Какие страхи должен был я встретить, если ты держишь меня под замком, не даешь скакать за тобой и солдатами?

Урусандер вздохнул. - В нужное время ты познаешь страхи солдата, Оссерк. Я никогда не сомневался в твой смелости с мечом в руке, в твоем самообладании.

Даже похвала отца ужалила его своей скупостью. Но отец продолжал, не дав времени ответить. - Оссерк, почему ты вообще вообразил, что я передам тебе Легион?

Вопрос ударил обухом в грудь. Оссерк ощутил слабость в коленях, чуть не пошатнувшись. - Но... Хунн Раал сказал...

Брови Урусандера поднялись: - Хунн Раал? Он как колченогий пес, привязавшийся к моим ногам. Он Иссгин - только и знает, как обнюхивать следы в поисках брошенных объедков. Мой Иссгин жаждет возвращения ко двору, он ведь самый знатный по крови среди их своры и, без сомнений, считает, что дело почти решено. Мчится донести весть Матери Тьме? Желает получить аудиенцию? - Урусандер покачал головой, - Он пьяница с непомерным самомнением - видит Бездна, пьяницы мнят себя умниками, измеряя "гений" ловкостью ложных аргументов. Разумеется, первым делом глупцы обманывают себя самих. Не будет аудиенции у Матери Тьмы. Не для капитана Хунна Раала.

- Но я твой сын! Кто же еще должен унаследовать Легион?

- Унаследовать? Единственная стОящая армия Куральд Галайна будет "унаследована"? Словно замок или драгоценная безделушка? Это копь? Кузница? Породистая лошадь? Трон? Ты ничего не понял? Нельзя унаследовать Легион - следует заслужить право им командовать.

- Тогда почему ты меня не готовишь? Ничего я не могу заслужить здесь, в крепости, пока все вы сражаетесь! Ты меня приговорил, и будь проклят!

Урусандер даже отпрянул от такой тирады. И сказал: - Потому что, сынок, для тебя я желал чего-то получше.

Оссерк даже не узнал комнату, в которой оказался. Она была крошечной, забитой скатанными гобеленами из верхних покоев; каменный пол усыпан трупиками моли, воздух пропитан кислым запахом плесени. Заперев дверь, он бросился на груду тряпок у стены. Затрясся от рыданий, ненавидя собственную слабость: даже гнев делает его ничтожеством. Вспомнил о Ренарр и по-иному прочитал выражение ее глаз. Не любовь это была, а жалость. Как раз сейчас, наверное, она пересказывает свое приключение хохочущим подружкам.

Он обнял руками поджатые ноги, уткнулся лбом в колени, все еще сражаясь со слезами. Теперь они означали его позор, его беспомощность. Отец ухватился за славу, как скряга за последнюю монету мира. Здесь нет ничего для Оссерка; нет ничего для прикованного к детству сына.

"Он зальет меня воском. Поместит на самую дальнюю полку в пыльном зале. Чтобы лежал там, как оставленное про запас воспоминание. Отец помнит дни невинности и жаждет вернуться в детство. А раз это невозможно, он сделает меня таким, каким был прежде, и сохранит: Вета Урусандер до войн.

Я его ностальгия. Я воплощение его самолюбия

Я уеду сегодня. Сейчас. Завтра. Скоро. Уеду и не вернусь. Пока не буду готов, пока не переделаю себя. Верно, отец, мне нечего унаследовать от тебя. Совсем нечего. Особенно твою слабость.

Я уеду. В поисках истины. В поисках собственного места, и вернусь в сиянии торжества и силы. Буду мужем, подобным... подобным самому Аномандеру. Считаешь меня неумным, отец? Но я умен. Считаешь меня простаком? Только ты в том и виноват. Не важно. Я найду собственную мудрость.

Я покину Куральд Галайн.

Одиноко поскачу по миру".

Измыслив столь смелые клятвы, он вдруг увидел лицо старика-отца, а на лице разочарование. "Одиноко, сынок? Ты совсем не слушал? Страхи поскачут вместе с тобой, волчьей стаей завывая сзади. Настоящее одиночество для любого мужчины, любой женщины, любого разумного существа есть смерть".

- Знаю, - прошептал он в ответ, поднимая голову, утирая щеки. - Знаю. Пусть волки приблизятся - я убью их одного за другим. Убью всех.

Голова гудела; он проголодался, но мог только валяться здесь, на мешках с одеждой, и зажмуривать глаза. У боли есть свои зубы, острые и злые, и они впились глубоко. Кусок за куском - они способны его порвать - и пожалуйте, он так и будет лежать, пока не останется ничего.

Шелуха пропала, разбитая стариком, пытавшимся доказать, будто тюрьма - это дворец, и плен - это дар. Даже Хунн Раал ему солгал. Хунн, предмет презрения для того, кому он спасал жизнь. Удивляться ли, что глупец пьет до одурения?

"Но он был очень занят, отец. Говоря за тебя. Что было просто, ведь ему лишь требовалось заполнить тишину. Ты не знаешь, но он уже начертил карту твоего будущего. Ты лишился выбора, дражайший отец.

Я рад, что ты не поднял флаг. Легион уже не твой, хотя ты и об этом не догадываешься. Но он выступит за тебя. Так и будет.

Перемены приходят ко всем нам".

В следующие два дня Оссерк избегал отца, принимая пищу в своих покоях. Он собрал все необходимое, выбрал два меча, в том числе столетней давности иралтанский клинок - эта кузница, соперница Хастовой, была уничтожена Форулканами, семью вырезали, крепость сожгли; шахты впоследствии прибрал Хенаральд, словно в доказательство бесконечной своей жадности. Оружие стало подарком от Хунна Раала, оно было изящно сделано, носило следы элегантности, недоступной работе Хастов. Оссерк никогда не пользовался им в учебных боях, но заказал тренировочный клинок в точности такого вида, баланса и веса. Второй меч вышел из второстепенной фамильной кузницы, принадлежащей Хастам, но сосредоточившейся на изготовлении оружия для Легиона. Он был простым, но удобным; острие хорошо держало заточку, хотя перекрестие эфеса дважды заменяли по вине трещин.

Многие ветераны клялись, будто Хасты специально выделяют Легиону Урусандера оружие низшего качества, однако это были всего лишь приглушенные разговорчики в казармах: лорд Урусандер, услышав эти слухи, проявил редкую для него невыдержанность, с позором разжаловав высказавшего сомнения офицера.

Оссерк верил солдатам, хотя, кроме эфеса, хастов меч не имел пороков изготовления: железо без оловянных "раковин", клинок впечатляюще ровный.

В добавление к мечам он выбрал охотничий нож, кинжал и три копья. Найденные доспехи были не сплошными, ведь серебряная филигрань привлекает глаза грабителей, да и большой вес слишком неудобен для его стиля фехтования. Нет, он взял толстую, но гибкую кожаную кирасу с утяжеленной юбкой до бедер. Черненая кожа была усилена на плечах и в области затылка железными полосами, усеянные заклепками рукава доходили до локтей, соединяясь с наручами из такой же черной, обвитой железными лентами кожи. Поверх всего он наденет серый плащ, ведь кожа доспеха не любит открытого солнца.

Выбранный шлем представлял собой легкий шишак с кольчужной сеткой.

Во второй звон после полуночи он унес снаряжение в конюшни, пользуясь боковыми проходами и избегая главных залов, где могли случайно встретиться стражники. Он выполнил то, о чем просил Раал. Донес новости о Витре. На том обязанности его закончились, и что бы ни случилось в Куральд Галайне, он участвовать не станет. Да, ему даже не интересно.

Незамеченным добравшись до стойл, он без промедления принялся седлать коней. Их успели перековать, и он потратил время, изучая подковы. Удовлетворившись, забросил поклажу на широкую спину Нез, в том числе два копья и меч Легиона. Пока что он будет носить клинок Иралтанов.

Выведя лошадей, он сел на мерина. Животные волновались.

У ворот его остановила стража.

- Поздновато для скачки, милорд, - сказал один.

В полутьме Оссерк не узнал солдата, хотя голос был смутно знаком. - Просто открой, - отозвался он.

Мужчина повиновался, и через миг Оссерк выехал на дорогу. Ночью тракт, разумеется, был совершенно пустым. Кирил неспешно рысил, минуя низкие домики. Ему вроде бы послышались шаги в переулке но, повернув голову налево, Оссерк различил лишь быстро исчезнувший силуэт.

Он почти забыл об этом, когда, достигнув последнего здания на северной окраине поселка, понял, что кто-то стоит на пути. Удивившись, Оссерк натянул удила.