Не время для славы - Юлия Латынина

Тесть Лихого, генерал Ставрюк, являлся одним из богатейших людей России; в его управлении находились три цементных завода, семнадцать заводов, выпускающих бетонные блоки, сто четыре кирпичных завода и еще восемь тысяч четыреста семнадцать объектов, которые должны были обеспечивать армию мясом, молоком, жильем и обмундированием. Нельзя сказать, чтобы они успешно справлялись с этими функциями, но семью Александра Ивановича они обеспечивали.

Полковник Лихой в тридцать два года уже курировал снабжение всех частей СКВО, но ему хотелось боевых орденов, и тесть выхлопотал для него участие в учениях.

В семь часов утра полковник Аргунов доложил командующему учениями, что террористы блокированы на заводе. Он отсалютовал и повернулся, чтобы уйти, и в этот момент в кабинет влетел Христофор Мао.

– Булавди в Тленкое! – закричал Христофор.

– Это точно? – спросил командующий.

– Вот это они сделали с блокпостом!

И Мао выложил на стол запись, которую пришла Дауду по мобильному от его агента. Командующий нажал на кнопку «воспроизведение» и позеленел. Лихой бросился в туалет, а Христофор Мао смотрел с каким-то особым вниманием. Рот премьера слегка приоткрылся, розовый, покрытый каким-то белым пушком язык, непрестанно облизывал губы. Казалось, что Мао смотрит не резню, а порнофильм.

Запись шла пять минут. Наверное, это был только кусок. Наверное, офицеры умирали дольше. Лихой вернулся в кабинет, утирая мокрый рот.

– Товарищ полковник, – сказал Христофор Мао, – вы были правы. Снимите своих людей с учений и уничтожьте их.

– Мне нужен письменный приказ командующего учениями, – отозвался Аргунов.

Генерал армии опустил взгляд. Это было слишком сильное решение – отменить учения и начать войну. Генерал не привык к таким решениям.

– Я поймаю Булавди, – закричал полковник Лихой.

– А если это ловушка, – спросил Аргунов, – если они нарочно прислали пленку, чтобы заманить в засаду колонну?

– Я поймаю Булавди! – повторил Лихой.

«Идиот, ты думаешь, Хаджиев будет ждать тебя там, в селе? У него наверняка выставлены посты. На чем ты, интересно, подберешься скрытно к Тленкою?»

– С богом, Александр Васильич, – промолвил генерал Хобочка.

* * *

Через пять минут после того, как он покинул кабинет командующего, начальник штаба защитных и заслонных операций Христофор Мао вызвал к себе Дауда Казиханова. Приказание Мао было кратким и исчерпывающим.

– Нет, – ответил Дауд.

– У тебя нет выбора. Если Джамал станет президентом, я найду, как получить у него прощение. Напомнить, как?

Дауд молчал несколько секунд, а потом кивнул и спустился во двор. Через пять минут Христофор увидел из окна второго этажа, как начальник РУБОП, вместе со своими сыновьями, выезжает с завода.

* * *

Кирилл проснулся через полтора часа. Золотистое, как поджаренная хлебная корочка, солнце заливало салон самолета янтарным светом, за соседним столиком наворачивали блины с икрой, и Шамиль сидел напротив Кирилла, согнув крепкие кривые ноги и играя в какую-то стрелялку на телефоне.

Семен Семенович, сидевший наискосок в глубоком кожаном кресле светло-салатного цвета, поднял голову от бумаг и поманил Кирилла пальцем, и Кирилл пересел к нему, а Марк Сорока, в безукоризненной белой рубашке и серо-стальном костюме, наоборот, поднялся и пересел к Шамилю.

Семен Семенович был в темно-сером, чуть обвисающем на нем костюме, и на его худом бело-розовом носу сидели узкие, с золотой переносицей очки: он страдал дальнозоркостью. Остатки волос Забельцына были тщательно зачесаны назад, открывая большой выпуклый череп с плотно прижатыми ушами; глаза за бесцветными стеклами бегали по бумаге, как сканер.

– Сэр Мартин, как я понимаю, уже прилетел? – спросил Семен Семенович.

Сэр Мартин прилетел наверняка и должен был привезти с собой кучу журналистов. Официальное открытие сверхсовременного завода ценой три миллиарда долларов должно было произвести превосходное впечатление на рынки; в условиях, когда FTSE улетел вниз до 4500 пунктов, а общий объем долгов материнской компании превысил 17 млрд. фунтов, сэр Мартин сильно нуждался в положительных впечатлениях.

Кирилл кивнул. Самолет под ними вздрогнул; пилоты уже готовились к посадке.

«Если я все сделаю правильно, – подумал Кирилл, – ты не получишь завод. Раньше у нас были подозрения; теперь – доказательства. Но мне надо быть очень и очень осторожным. Мне надо уговорить Джамала отказаться от мести. Мне надо объяснить ему, что в условиях фондового рынка правила кровной мести не действуют».

Самолет накренился, и компьютер, лежавший перед Семеном Семеновичем, пополз к Кириллу. Стюардесса поспешно убирала с соседнего столика икру и фрукты. Крошечная полоска берега в иллюминаторе укрупнялась на глазах, и уже можно было различить вдоль дороги светло-серые коробочки БТРов.

– А кстати, где ваш сын, Кирилл Владимирович?

– Дома. Он прилетел вчера, вместе с Джамалом.

– О да. Он полетел с Джамалом, на подаренном вами самолете, но в списках пассажиров его нет.

Внутри Кирилла все мгновенно захолодело. Их самолет уже выпустил шасси, земля разрасталась, как под увеличительным стеклом.

– О чем вы, Семен Семенович?

Семен Семенович резко развернул к Кириллу экран компьютера. Запись, снятая с телефона, шла крупными зернами. Алихан был за рулем какой-то «четверки», и рядом с ним сидел Мурад Кахаури. «Четверка» притормозила возле румяного мента, который тащил авоську с апельсинами, Мурад окликнул мента и выстрелил в него в упор. «Четверка» уехала дальше.

Кирилл хорошо помнил, когда застрелили мента с апельсинами. Это было после зачистки Тленкоя.

– Я думаю, Кирилл Владимирович, – раздался голос Забельцына, – что у вас неприятности с сыном. Вы ведь не ладите с Хагеном, Кирилл Владимирович?

Их самолет с глухим стуком коснулся взлетной полосы, опустил нос и побежал вперед, туда, где расстилалась красная ковровая дорожка, по обеим сторонам которой торчали БТРы.

* * *

Джамалудин Кемиров и сэр Мартин Мэтьюз встречали их на аэродроме, и через минуту после того, как самолет Забельцына приземлился, Семен Семенович уже сидел на переднем сиденье бронированного «мерса», а за рулем был Джамал.

Кортеж хозяина республики летел со скоростью сто пятьдесят километров в час; блокпосты торчали через каждые двести метров; у поворота на завод в поле вперемешку стояли кунги и приземистые серые танки, вдоль огромной площади перед заводоуправлением стояла линия оцепления, а за оцеплением стоял народ.

Их было не десять тысяч, не пятьдесят, и, видимо, даже не сто. Их было двести тысяч, а может, и триста. Обочина шоссе по направлению к городу, сколько хватал глаз, была забита разноцветными коробочками машин и автобусов.

Люди, как муравьи, облепили отрог горы; они махали зелеными флагами, и когда ревущая кавалькада несла их вдоль линии оцепления, Семен Семенович увидел что, все, кто стоят за ней, стоят в черных майках с портретом Джамала. Он даже успел удивиться, откуда столько маек, как вдруг заметил небольшой грузовичок: задние дверцы грузовичка были распахнуты, и в них стояла толстая тетка в белом платке и синей юбке, и раздавала эти майки, к которым в давке тянулись десятки рук, а люди тут же сбрасывали свои майки и надевали эти, новые.

Джамал затормозил у ворот и первым выскочил из машины, и емен Семенович увидел над проходной огромный экран, и на экране – своего спутника, приветственно машущего рукой.

– Джамал! Джамал! – заорала толпа.

Они были в машине вчетвером – Джамал, Забельцын, сэр Мартин и Кирилл Водров. Как только они вылезли, Кирилл попытался отвести Джамала в сторону, но Джамал стремительно шел вперед, к зеленой ленточке, трепетавшей перед воротами, по красной ковровой дорожке, вдоль которой стояли закованные в бронежилеты спецназовцы и трехногие телекамеры.

– Джамал! Джамал!

Молодые ребята стаскивали с себя майки с изображением Джамалудина, и размахивали ими, как на рок-концерте.

– Джамал! Джамал!

Перед воротами, в инвалидной коляске, сидел и.о. президента республики, Сапарчи Телаев.

Семен Семенович не видел Сапарчи с момента назначения и поразился, как изменился председатель парламента. Еще полгода назад это был терминатор: Брюс Уиллис и Сильвестр Сталлоне в одном лице, случайно прикованный к инвалидному креслу, так что, казалось, сейчас он упрется в стальные поручни одним движением накачанных мышц, встанет, и пойдет, а если надо, то и кресло понесет за собой на одном пальце.

В лице его, хитром и жестоком одновременно, всегда кипела жизнь, оно непрестанно менялось, глаза подмигивали, брови хмурились, крепкие желтые зубы, казалось, были готовы отхватить от жизни все, несмотря на увечье. И какой там аэропорт! Не то что без ног в аэропорт приехать, а и без крыльев полетать Сапарчи было – плевое дело.