Вересковая принцесса - Евгения Марлитт

Было уже довольно поздно, когда я перешла через мостик и направилась к оранжерее. В какой-то момент я застыла, ослеплённая. На меня падали последние снежинки с рассеивающихся в небе облаков, под моими ногами скрипел снег, и осыпанные инеем кусты и деревья отовсюду тянули ко мне свои белые, застывшие ветви — а за стеклом горделивые пальмы вздымали роскошные, пышные кроны над кактусами и газонами, а между ними серебристо струились водопады. В океане света зелень переливалась тысячей оттенков, от фосфоресцирующей майской свежести до глубокой зрелости хвои — оранжерея мерцала посреди заснеженного сада, как изумрудная брошь на белом бархате.

— Ах, добрый вечер, моя малышка! — воскликнула принцесса, когда я подошла к ней. Она сидела на том же самом месте, где я когда-то рассказывала о моей бабушке. Господин Клаудиус стоял за её креслом и разговаривал с ней, а свита принцессы и брат с сестрой непринуждённо расположились двумя группами по обеим сторонам от неё.

— Принцессочка, как сказочно вы появились! — пошутила она. — Такое впечатление, что вас принёс водопад!.. Дитя, вы и в самом деле не знаете, какое ценное сокровище так беззаботно носите на ваших роскошных, диких локонах?

— Да, ваше высочество, я знаю это. Этот жемчуг — последние остатки огромного состояния, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и звучно. — Надевая мне ожерелье на шею, моя бедная бабушка сказала, что оно видело много семейного счастья, но также видело и горе: были времена, когда оно сбегало от костров аутодафе и других пыток, которыми христианская нетерпимость преследовала евреев — потому что моя дорогая бабушка, ваше высочество, была еврейка, урождённая Якобсон из Ганновера.

Последние слова я выговорила подчёркнуто громким голосом и при этом посмотрела на господина Клаудиуса… И какое мне было дело до того, что господин фон Висмар смущённо откашлялся и робко посмотрел на принцессу, а фройляйн фон Вильденшпринг сделала торжествующий жест, словно хотела сказать: «Разве я не была права, когда мой высокородный нос учуял мещанский элемент в этом создании?» — Какое было мне дело до того, что прекрасный Танкред мрачно подкрутил свои изящные усы и, презрительно повернув голову, шепнул Шарлотте несколько слов?.. Ведь я видела вспышку ликования на лице господина Клаудиуса — и мне показалось, что он хочет протянуть ко мне руки и прижать меня к своему сильному, гордому сердцу, защищая от жалкого общества, потому что я преодолела ложный стыд, потому что я мужественно приняла на себя презрение аристократической касты, чтобы снова завоевать его уважение!

— Ах, смотрите-ка, какое пикантное открытие! — весело воскликнула принцесса абсолютно непринуждённым тоном. — Теперь я знаю, откуда у моей любимицы этот несомненно восточный профиль!.. Да, да, наверное, такая же чернокудрая девушка с бойкими ножками потребовала у Ирода голову Иоанна!.. Когда вы снова будете у меня, я хочу больше узнать об интересной бабушке — слышите, дитя моё? — Она поправила жемчуг на моей голове и пропустила мои локоны через пальцы. — Я сердечно люблю её, эту маленькую Ребекку с чистым умом и бесхитростно болтающим ротиком! — сказала она задушевно и поцеловала меня.

Ах, на этот раз моя болтовня была совсем не бесхитростной, и он знал это — он, чей взгляд не отрывался от меня!..

Принцесса усадила меня на скамеечку у своих ног, и я сидела на этой скамеечке и молча слушала ведущиеся вокруг разговоры. Пришла фройляйн Флиднер и объявила, что в главном доме всё готово. Принцесса хотела выпить чашку чая в «интересном старом доме» — из-за ревматизма она не могла слишком долго оставаться во влажной, туманной атмосфере теплицы. Она закуталась в свой мех, оперлась на руку господина Клаудиуса и пошла по заснеженному саду впереди укутанного, живо болтающего общества. Облака на небе рассеялись, сквозь тонкие ветви тополей на снег лился свет, оставляя на нём причудливые тени — взошла луна.

Я ещё раз перебежала назад через мостик и посмотрела на окна библиотеки. Шторы не были задвинуты; на письменном столе отца спокойно горела лампа, а в противоположном углу огромного зала, подле печки, где стоял столик с ужином, мерцал голубой огонёк — это было пламя спиртовки под чайником. Всё выглядело очень уютно. Для надёжности я прошмыгнула в дом, взбежала вверх по лестнице и послушала под дверью. Внутри было тихо; отец, скорее всего, писал. Полностью успокоенная, я отправилась в главный дом.

Сегодня, наверное, старые призраки фирмы Клаудиус робко и мрачно прятались по самым тёмным углам — дом был залит огнями. Вряд ли благородные владельцы дома позволяли себе столько света даже при крещении будущего шефа!

— Что это, фройляйн Флиднер? Сегодня господину всё мало света! — удивлённо пробурчал старый Эрдман, приставляя стремянку к стене верхнего коридора. — Я должен приладить сюда большие лампы из служебных помещений!

— Оставьте это, Эрдман, — сказала пожилая дама, выходя из первого салона — вместе с ней на лестницу вырвался сноп света. — Я счастлива, что в старом Клаудисовском доме наконец стало светло. — С тонкой, лукавой улыбкой она провела рукой по моим волосам и поспешила вниз ко входной двери.

Эта улыбка заставила меня густо покраснеть. Я робко сняла ладонь с ручки двери — мне казалось, что в этот момент я не смогу предстать перед всеми в залитом светом салоне. Я вошла в комнату Шарлотты. Там никого не было; на открытом рояле стояли две лампы, а из зала, где висел портрет прекрасного Лотара, доносилось звяканье чашек и обрывки разговора. Я стояла и думала, как мне войти туда как можно незаметнее. И тут из соседней комнаты послышался шум, и оттуда появились Шарлотта с братом.

— Принцесса хочет послушать моё пение, — сказала она мне, роясь в нотах. — Почему вы пришли сюда и где вы были, малышка? Там вас уже хватились.

— Я беспокоилась об отце и побежала посмотреть, как он — ему нездоровится…

— Нездоровится! — тихо засмеялся Дагоберт — он уже сидел за роялем и играл вступление. — Да-да, такое нехорошее, такое опасное нездоровье! Я узнал интересную новость в клубе — там не говорят ни о чём другом! Ликование распространяется по городу как пожар — археологическая лавочка при последнем издыхании… Скоро у нас будет другая мода, Шарлотта! Слава Богу, что больше не надо говорить на всей этой греческой, римской и египетской тарабарщине — все сыты ею по горло! — Он в блестящей гамме пробежался по клавишам, а у меня от замешательства перехватило дыхание. — И в тот момент, когда ваш папа зашатался в седле и выпустил вожжи, вы с очаровательной наивностью рассказываете, что он происходит прямёхонько из евреев — это окончательно свернёт ему шею!