Пир мудрецов - Афиней

Очень трудно, сограждане, стало сейчас

уберечься от этих нахалов.

[c] Стрекало в пальцах есть у них какое-то,

Юности цвет мизантропной!

Когда рынок обходят, со всеми всегда

говорят они сладкие речи (η̉δυλογεΐν),

Но когда заседают они на скамьях,

тут уж тем, кому сладенько льстили,

Расцарапают раны глубоко, и все,

как один, заливаются смехом".

Словом же χαριτονλωσσεΐν ["юлить языком"; ср.164b] воспользовался Эсхил в "Прометее прикованном" [297]:

А что искренне слово - узнаешь. Тошны

[d] Мне юлящие, льстивые речи.

[Моты и кутилы]

И снова слово взял Ульпиан: "Любезные друзья! Какая поварская утварь используется на кухне [164b]? Ведь в рассказе об аркадских пирах о ней говорилось, как о предмете, достойном упоминания [149а]. И с чем связано выражение "распутный дом" (τὸ α̉σώτιον) [164а]? Я знаю, конечно, о знаменитых мотах; одного из них упоминает в "Девушке с Книда" Алексид [Kock.II.333]:

В два года Диодор (уж эта бестия!)

В мяч округлил отцовское имущество:

Так он сжевал его стремительно.

В "Федре" же он пишет [Kock.II.387; ср.58а]:

[e] "Едва ли" ты сказал? Пресветлый Гелиос!

Малыш Эпихарид добро отцовское

В пять дней скатал и округлил стремительно,

Как мячик.

60. И Ктесипп, сын Хабрия, дошел в мотовстве до того, что ради своих прихотей продал камни с отцовского памятника, на сооружение которого афиняне потратили тысячу драхм. Дифил, во всяком случае, в "Заупокойных жертвах" пишет так [Kock.II.552]:

Фэдим! Когда бы не был другом мне Ктесипп,

[f] Сын Хабрия, я внес бы, как мне кажется,

Закон небесполезный, чтобы памятник

Его отца закончить хоть когда-нибудь,

По камню добавляя каждый год туда,

По камню, и большому, и дешевому,

Чтоб впору было на телеге вывезти.

Тимокл в "Демосатирах" [Kock.II.452]:

Сын Хабрия Ктесипп и то не бреется

Три раза в день, а уж на что сияет он -

(166) Не средь мужчин, хотя бы между дамами.

И Менандр в "Гневе" говорит о нем [Kock.III.105]:

И я, жена, был юн, да только в юности

Не мылся в день пять раз; теперь - пожалуйста!

Хламиду не носил - теперь ношу ее,

Не умащался - ныне умащаюся.

Вот я покрашусь, волосы повыщиплю,

И буду я, клянусь, не человек - Ктесипп!

[b] Совсем как он, проем не только землю я,

Но даже камни все проем могильные.

Пожалуй, именно из-за его мотовства и разврата Демосфен умолчал о нем в речи "[Против Лептина] об изъятиях" [20]. Кто промотал отцовское достояние, тех следует наказывать так, как говорит Менандр [в "Судовладелеце", Kock.HI. 102]:

О, мать-земля! Для человека умного

Какое ты бесценное сокровище!

[c] Пусть промотавший отчее имение

Вовеки только по морю и плавает,

Ногой на сушу не ступив, пусть чувствует,

Что он имел и потерял по глупости!

61. Был еще мот Пифодел, о котором упоминает в "Тирренце" Аксионик [Kock. III. 102]:

А вот и Пифодел, "танцором" прозванный,

К нам приближается, а по пятам за ним

Плетется Фига, пьяная тимпанщица,

"Иссохшая и палками забитая".

[d] Мота Полиевкта высмеивает в "Терее" Анаксандрид [Kock.II. 156]:

- Ты будешь зваться Петушком.

- За что, скажи

Богини ради Гестии? За то ль, что я,

Как Полиевкт, проел добро отцовское? -

Конечно, нет; а потому что ты, самец,

Был самками заклеван.

Феопомп в десятой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.293] (некоторые отрицают подлинность последней ее части, где речь идет об афинских демагогах) пишет, что мотом был и демагог Эвбул. Дословно это место звучит [e] так: "Даже тарентинцев превзошел он в мотовстве и жадности: те были всего-навсего невоздержны в своей страсти к пирушкам, тогда как он постоянно расходовал [на это] деньги афинян, даже предназначенные на плату наемникам. А вот демагог Каллистрат, сын Калликрата, - продолжает он, - хотя тоже не знал меры в развлечениях, но радел о государственных интересах". Далее, рассказывая в пятьдесят второй книге "Истории" о тарентинцах, он пишет так [FHG.I.322]: "Город Тарент чуть ли не каждый месяц приносит в жертву быка и устраивает угощения на общественный счет; народ же всё время проводит в компаниях за чашей вина. [f] оправдываются тарентинцы примерно так: тогда как все остальные люди в своих трудах и промыслах только собираются жить, они среди развлечений в своих компаниях не готовятся жить, но уже живут".

62. Как проматывал жизнь царь Филипп со своими товарищами, пишет тот же Феопомп в сорок девятой книге "Истории" [FHG.I.320]: "После того как Филипп стал обладателем неслыханных богатств, он не просто их (167) быстро потратил, нет, он спустил их, бросил на ветер. Как сам он был никуда не годным хозяином, так и его окружающие. Попросту говоря, никто из них не умел вести хозяйство, живя просто и скромно. Виновником этого был сам Филипп: ненасытный в стремлении к роскоши, он и брал и раздавал добро с одинаковой легкостью: у него, воина, не было времени подсчитывать доходы и траты. К тому же его товарищи, устремившиеся к [b] нему со всех концов земли, - одни были местные, другие из Фессалии, третьи из остальной Эллады - подбирались не по достоинствам; напротив, сколько ни было среди эллинов или варваров распутников, мерзавцев и наглецов, почти все они, собравшись в Македонии, назвались товарищами Филиппа. Да и окажись там человек иного склада, в водовороте македонской жизни он быстро бы уподобился остальным и перенял их привычки. Как войны и походы, так и [мирная] расточительность жизни не только [с] пробуждала в них непристойную наглость, но и доводила до распутства, почти разбойничьего".

63. Дурид, рассказывая в седьмой книге "Македонской Истории" о том, каким мотом был кипрский царь Пасикипр, пишет в частности следующее [FHG.II.472]: "Отпуская после [завершения] осады Тира Пнитагора, Александр наградил его, кроме всего, и крепостцой, которую тот попросил. Царствовавший в ней прежде Пасикипр был вынужден из-за своей расточительности за пятьдесят талантов передать ее, а вместе с нею и [d] царскую власть китийцу Пигмалиону. Получив деньги, Пасикипр провел свою старость в Аматунте". Как утверждает Деметрий Скепсийский, ссылаясь на свидетельство Архилоха, таким же мотом был и коринфянин Эфиоп: когда он плыл вместе с Архием [в Сицилию], где тот намеревался основать Сиракузы, то по крайней своей невоздержности и чувственности он за медовую коврижку продал приятелю свой надел, который должен был получить в Сиракузах.

64. Гегесандр рассказывает [FHG.IV.415], что до великого беспутства [e] дошел Деметрий, потомок Деметрия Фалерского. Он держал любовницу, Аристагору из Коринфа, и утопал в роскоши. Когда же члены ареопага вызвали его и приказали жить поскромнее, он ответил: "Да я и теперь живу, как подобает свободному человеку: и подружка у меня самая красивая, и не обижаю я никого, а что я пью хиосское вино и позволяю себе много других удовольствий, так это всё на свои деньги; а взяток я не беру и не [f] развратничаю тайком, как иные из вас". И он назвал поименно некоторых из тех, кто так поступал. Услышав об этом, царь Антигон {75} назначил его фесмофетом. {76} На Панафинеях, исполняя должность начальника конницы, Деметрий воздвиг для своей Аристагоры возле герм помост выше самих герм. {77} А на элевсинских мистериях он поставил для нее кресло возле самого храма Деметры, говоря: "кто поперечит, тот пожалеет".

{75 ...царь Антигон... — Имеется в виду Антигон II Гонат, сын Деметрия Полиоркета и внук Антигона, диодоха Александра Македонского (319-239 гг. до н.э.). В юности учился у основателя стоического учения Зенона и, воцарившись на македонском престоле, звал его к своему двору, но тот прислал вместо себя упомянутого выше «домочадца» Персея, который стал воспитателем его сына, а позже (244 г. до н.э.) комендантом Коринфа. Событие, о котором идет речь, произошло вскоре после капитуляции Афин в Хремонидовой войне (263-262 гг. до н.э.).}

{76 ...назначил его фесмофетом. — Традиционно фесмофетами в Афинах назывались шесть архонтов, не имевших постоянного круга полномочий; они избирались жребием по одному от каждой филы. Здесь, однако, идет речь о прямом вмешательстве в афинскую конституцию, что могло иметь место между 262 и 255 гг. до н.э., поэтому термин «фесмофет» здесь нельзя употреблять в своем обычном значении. В Деметрии Младшем следует видеть царского эмиссара, наводившего «порядок». См.: Хабихт X. Афины... М., 1999. С. 153 (примеч. переводчика).}

{77 ...возле герм помост выше самих герм. — Изображения Гермеса, стоявшие в ряд на афинской агоре. Во время Панафиней перед ними проходила праздничная процессия.}

(168) 65. О том, что в старину члены ареопага и вправду вызывали в суд и наказывали тех, кто жил беспутно и не по средствам, рассказывают в своих историях Фанодем [FHG.I.368], Филохор [FHG.I.394] и многие другие. Так вызвали философов Менедема и Асклепиада, тогда еще молодых и бедных, и спросили их, как это они ухитряются, бездельничая целые дни среди философов и при этом не имея никакого имущества, сохранять [b] крепость тела. Обвиняемые попросили вызвать в суд одного мельника; тот явился и показал, что они каждую ночь приходят к нему на мельницу и там мелют муку за две драхмы на обоих. Судьи удивились и назначили им почетную награду в двести драхм. Также жители Абдеры судили Демокрита, обвинив его в том, что он расточил отцовское имущество. Но когда, прочтя им "Большой мирострой" и "Об Аиде", Демокрит сказал, что именно на это он истратил наследство, {78} то был оправдан.