Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

крысу, – облизал губы Ландсберг.

– Ничего удивительного, сударь! – с достоинством объяснил фокусник. – Сия порода – рукотворная, и специально выведена учеными для проведения научных и медицинских опытов. Обычные крысы в разных странах несколько отличаются друг от друга. Причем почти все агрессивны. А здесь человеческий гений нашел великолепное решение по унификации подопытного материала. И одновременно сумел избавить лабораторное животное от присущей ему природной агрессии… Ну и эстетически белая крыса, согласитесь, смотрится более эффектно, чем обычная серая или черная! Правда, должен признаться, сударь, что в смысле сообразительности лабораторные белые крысы значительно уступают своим диким собратьям, что, признаться, иногда, при подготовке очередного номера, сильно раздражает! Ну, что есть, то есть.

– А что она умеет, эта ваше Мотька? – поинтересовался Ландсберг.

– О-о, Мотька великая умница! – с воодушевлением заявил Калиостро. – Она умеет часами прятаться в моем цилиндре так, что никто и не догадается о ее присутствии. Она умеет неожиданно появляться перед публикой, кататься на мячике, кувыркаться, лазить по канату…

– Интересно… А вот вы упоминали, что часто доводится попадать за решетку – но за что, позвольте? Неужели за простое лицедейство?

– Да, мне частенько приходится бывать на тюремных хлебах – но и в этом, Карл Христофорович, есть своя закономерность! Да-да, ибо лицедейство далеко не всегда безобидно для властей предержащих!

– Ну а нынче, к примеру, за что вас сюда?

– Если честно, то за чистую ерунду! Извольте, расскажу. Гастролировал я в мае в городе Витебске. Знаете, бывали там? Если нет, то немного и потеряли – пыльный, скучный городишко. От артистической труппы я отделился там сразу, ибо Мельпомена и тамошние аборигены – суть несовместимая разница! Труппа голодала, актеры рыскали в перехватывании обеды то тут, то там. Хозяин гостиницы грозил всю труппу за неуплату отправить в «холодную». В общем, я ушел из труппы и поставил на ярмарке свой балаган. Расклеил афиши: «Единственное в мире чудо природы! Лошадь, у которой хвост находится там, где у прочих голова!» Вход – пятачок.

Лошаденку одолжил у товарищей-артистов. У них же взял взаймы большой барабан и нанял на базаре одноглазого и страшного, как дьявол, цыгана. Тот бил в барабан, а всяких колеблющихся у входа жутким шепотом отговаривал заходить – если «нервы не в порядке». Да-с… Два дня моя затея, Карл Христофорович, работала. Аборигены – и особенно съехавшиеся на ярмарку крестьянское народонаселение – иной раз заходили в мою палатку и по два, и по три раза. Чтобы понять, в чем тут дело! Но потом дошло даже и до них – и как отрезало! Сборов едва хватило для расчета с цыганом, который грозился меня зарезать. Лошадь и барабан отдал товарищам без оплаты, ибо проклятый мерин сожрал все деньги, что оставались от цыгана да от полицейского билета на дозволение гастролей.

– Но я не понял сути этих ваших гастролей, – взмолился Ландсберг, слушавший Калиостро с большим вниманием. – В чем была соль вашей затеи?

– Все очень просто, мой мальчик – вздохнул Калиостро. – Мерин в палатке был привязан не головой к яслям, а наоборот, хвостом. А простаки, ожидавшие за пять копеек увидеть необыкновенного урода или чудо природы, были раздосадованы и разочарованы. Причем настолько, что передавали друг другу по знакомству восторженные реляции об увиденном чуде. Чтобы не одним, стало быть, прослыть дураками.

– А что, бывает и так, что, обманувшись сами, обыватели спешат расширить круг обманутых?

– Карл Христофорович, как я вам завидую! Вы еще так молоды, так сильны своей наивностью… Разумеется, Карл Христофорович! Только так – иначе люди, подобные мне, всегда оставались бы без куска хлеба!

– Так за это в тюрьму?

– Не за это, молодой человек! За гордыню! – Калиостро вытащил крысу из рукава, погладил и посадил под цилиндр, который так и оставался на полу. – Обозлившись на тупых витебчан, я задумал сыграть над ними шутку позлее прежней. Убрал из палатки проклятого мерина, задрапировал всю внутренность черным бархатом – опять пришлось у артистов занавес одалживать. Нанял теперь не цыгана – околоточного, который не должен был пускать в палату барышень, детей и господ офицеров. Сменил вывеску, которая стала намного короче и загадочнее: «Здесь угадывают!! Женщинам, детям и господам офицерам вход строго воспрещен!!! Цена билета – 50 коп. серебром». Представляете, Карл, эффект от моей выдумки? Кругом – копеечные палатки с уродами и грудастыми лже-русалками с кисейными хвостами – а посредине ярмарки – моя таинственная палатка. Кругом – вход с утра до вечера, а я придумал дополнительную хитрость: вход только полчаса в день, начиная с полудня.

Ландсберг, предчувствуя смешное, начал улыбаться.

– Да-с, молодой человек! Обыватели начали собираться у моей палатки с утра. Сначала называли меня сумасшедшим, показывали пальцем, хохотали. Но, уверяю вас, к полудню у палатки выстроилась очередь более чем в тридцать человек! Представляете?! И это при том, что среднее жалование тамошних чиновников не превышает 12–18 рублей в месяц! Стояли и ждали, голубчики!

– И что же они угадывали?

– Да ничего особенного, сударь! Ровно в 12 часов околоточный надзиратель начинал по одному впускать народ. Внутри я – весь в черном, весь из себя таинственный. Завязываю вошедшему глаза, предлагаю сделать шаг-два вперед и вытянуть руки. Вытягивают. Что перед вами? Стол, говорят. А на столе? – спрашиваю. Шарят руками – кувшин какой-то, отвечают. Прошу: суньте в кувшин руку и понюхайте! Чем пахнет-с? Плюются: помои какие-то, говорят! Дерьмом пахнет! Я поздравляю догадливого аборигена с угадыванием, выпускаю через задний выход и приглашаю следующего.

Ландсберг начал смеяться. Сначала тихо, потом захохотал так, что Мотька под цилиндром испуганно зашевелилась.

– Тем временем одураченного на улице обступали любопытные обыватели и начинались обычные расспросы – что да как? Не слишком ли, мол, дорого за удовольствие угадывания? – продолжал тем временем Калиостро. – А люди, хоть и дураки, очень быстро понимали: расскажи они правду – все знакомые над ними будут потешаться. И начинали расхваливать мой балаган – кто во что горазд. Любопытные тут же бежали занимать очередь. Но все желающие в тот день в «угадайку» не попали: через полчаса, как и было обещано, вход закрылся. Зато на следующее утро толпа ждала с утра пораньше – под завистливый зубовный скрежет моих собратьев из других балаганов…

– Сударь, да неужто никто до следующего утра вашу тайну не выдал? – давясь смехом, допытывался Ландсберг.

– Судя по толпе – никто! – покачал головой Калиостро. – И я, старый дурень, уже прикидывал барыши на сегодняшний и завтрашний дни – ибо больше трех дней без позволения губернатора представление ставить было нельзя – как вдруг все испортил городской полицмейстер. Увидел толпу, хотел было по привычке разогнать. Видит – за порядком околоточный следит. Полицмейстера любопытство взяло, и он, не дожидаясь часа открытия, и не заплатив полтинника, зашел