Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

хрипя, отрицательно помотал головой: не надо, мол.

– Позвать доктора? – Ближайшее окружение Дрентельна знало, что тучного полнокровного шефа может в случае сильного волнения запросто хватить апоплексический удар.

– Не надо, – вяло махнул рукой хозяин кабинета, массируя грудь под расшитым, в лентах и звездах орденов, мундиром. – Не дождетесь! – ворчливо добавил он.

Агент, соблюдая положенную субординацию, не осмелился задать вертевшийся на языке вопрос – лишь подался вперед, всем своим видом выражая готовность услужить в любом вопросе.

– Не надо доктора, – повторил Дрентельн, усаживаясь в кресле поудобнее и стараясь дышать ровно и глубоко. – Ты штору-то прикрой, нечего сюда жару пускать. Пошли-ка, братец, кого-нибудь попроворнее в аптеку за льдом. Погоди-ка – налей-ка сначала мне коньячку, во-он там стоит…

Через полчаса, удобно пристроив резиновый пузырь с ледяным крошевом на затылок и шею, Дрентельн выпроводил агента, указав ему напоследок поставить коньяк поближе. Дежурному адъютанту было велено до особого распоряжения никого в кабинет не допускать. Попивая мелкими редкими глотками выдержанный коньяк, Дрентельн вскоре успокоился и почувствовал себя способным довести логику своих рассуждений до конца.

Решившись на авантюру по устранению Ландсберга с помощью наемного убийцы, шеф жандармов решил было по привычке отправить сей приказ с нарочным. Но тут же подумал, что это будет слишком заметным. Безжалостно анализируя причины того минутного решения, Дрентельн вывел для себя два основных побудительных момента: «приступ рачительности» (в течение предыдущего месяца на юг России было направлено, как назло, четверо нарочных) и гордыня. Да, наверное, последнее было доминирующим: для Дрентельна не была секретом чрезвычайно почтительная боязливость чиновников любого ранга к Жандармскому корпусу. Граф Бенкендорф, Шувалов, занимая поочередно посты шефов III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, внесли немалую лепту в упрочнение безусловного авторитета и могущества своего ведомства. Да кто посмеет посягнуть на письмо с печатью самого Дрентельна?! Да все эти почтовые крысы и перегнуть-то сей архиважный конверт побоятся!

К тому же была страховочная проволочная прошивка, гарантирующая полную конфиденциальность почтового отправления…

И вот, выходит, посягнули… Путилин, этот выскочка, плебей не побоялся столь нагло бросить вызов всесильному шефу Жандармского корпуса! Сначала каким-то образом добрался до содержимого письма, а сегодня арестовал посланца Дрентельна. Моральной или аморальной была та миссия – не его ума дело! И он, Александр Романович Дрентельн, найдет способ безжалостно раздавить проклятого плебея! Доказать раз и навсегда – кто в Санкт-Петербурге хозяин!

Но сначала надобно было получить доказательства наглого вмешательства Путилина в его дела. Что ж, за этим дело не станет! И в Одессу за исполнителями ездить не надобно – для грубой разовой работы отребья и в Петербурге хватит!

Приняв решение на сей счет, Дрентельн совсем успокоился, слегка повеселел и вспомнил о Ландсберге. Крутится сейчас офицерик в суде как карась на сковородке, поди! Давай-давай, крутись, разжалованный прапорщик фон Ландсберг!

Ретроспектива-8

Заглянувший в камеру № 18 приставник от возмущения уронил на пол связку ключей и громко воскликнул:

– Эт-то что за безобразие, господа арестанты?! Порядок забыли? Кому было сказано, что днем валяться на койках воспрещается?

Калиостро мгновенно проснулся и ловко вскочил на ноги, в два шага загородил дорогу направлявшемуся к Ландсбергу тюремщику:

– Прощения просим, господин страж узилища! Вы уж не серчайте – попущение-то пустяковое! У соседа моего, как вы наверняка знаете, завтра суд! Ему силы нужны, он в прострации пребывает. А я только утром в Замок заехал, всю ночь этапом из Динабурга ноги били – притомился, как вы должны понять!

Приставник сурово покачал головой:

– В тюремном уставе ничего про послабления для арестантов перед судом и после этапа не говорится! Не положено валяться! Я вынужден написать рапорт по начальству и указать про нарушения внутреннего распорядка! Извольте разбудить вашего товарища!

– Помилуйте, господин страж! – Калиостро сунул приставнику в карман монету. – У всякого правила исключения имеются, разве не так?

Сунув руку в карман и на ощупь определив достоинство монеты, тюремщик разгладил морщины на лице и даже чуть улыбнулся:

– Ну, коли так… Суд у Ландсберга завтра, говорите? Это, конечно, большое расстройство для такого приличного господина… Ладно, будем считать, что я к вам не заходил и ничего не видел. Но когда колокол к обеду услышите – извольте встать и привести в порядок камеру. Сие понятно?

Выпроводив тюремщика, Калиостро-Захаренко сыграл на губах победный марш, с хрустом потянулся и снова растянутся на своей койке. Ландсберг же, разбуженный шумом, наоборот, сел, потер ладонями лицо, поглядел на соседа:

– Приставник заходил? Сильно ругался? – угрюмо поинтересовался он. – За нарушение распорядку тут и в карцер отправить могут, сударь! Впрочем, мне это вряд ли грозит: завтра на суд повезут!

– Да-а, брат, суд – это не фунт изюма! – отозвался Калиостро. – А тут я еще вам новостей ужасных подсыпал накануне… Хотя, с другой стороны, мои новости с воли можно рассматривать как моральную тренировку нервов перед решающим сражением. Как полагаете, Ландсберг? Согласны, что моя рекомендация поспать немного вас оживила? И мир кажется не таким скверным и убийственным?

– Пожалуй! – через силу улыбнулся Ландсберг.

– Не слышу бодрости в голосе! – грянул по-командирски Калиостро. – Суд, в конце концов, это не финал жизни! Сколько тыщ людей через огонь, воду и медные трубы проходят – и живут, черт возьми!

– Наверное… Только лучше без суда, без позора жить!

Калиостро рывком сел на койке и погрозил Ландсбергу пальцем:

– Не нравится мне ваше настроение, молодой человек! Давайте-ка я вас развлеку немного – я же лицедей все-таки!

– Фокусы будете показывать?

– Перед единственным зрителем? Никогда! Для начала познакомлю вас с моим помощником – вернее, помощницей!

Калиостро поставил свой цилиндр на пол, вверх дном и засвистал особенным образом. Цилиндр зашевелился, упал на бок и оттуда, к несказанному удивлению Ландсберга, выбралась изрядных размеров крыса. От обычных она отличалась белоснежной шкуркой, ярко-розовым хвостом и яростно горящими рубинами глаз. Под продолжающийся свист Калиостро крыса поднялась на задние лапы, и, махая передними в воздухе, неуклюже направилась к Карлу.

Вид у крысы был и смешон, и устрашающ одновременно. Ландсбергу стоило немалых усилий удержаться от того, чтобы не отбежать от наступающей крысы в угол, или, по крайней мере, не забраться на кровать с ногами.

Когда крыса подобралась к ногам Ландсберга совсем близко, Калиостро расхохотался и перестал свистеть. Крыса тут же опустилась на все четыре лапы, и, не обращая более на Карла внимания, ловко взобралась на колени хозяина и исчезла в рукаве. Только кончик розового хвоста напоминал о том, что здесь только что было животное.

– А у вас крепкие нервы, прапорщик! – похвалил Калиостро. – Другой бы на вашем месте убежал, либо попытался зашибить мою Мотьку ногой.

– В первый раз вижу белую