Жертва судебной ошибки - Сю Эжен

Бонакэ (закрывая лицо руками):

— Ужасно! Ужасно! Вот что может сделать мужчина с душою женщины!

Мария:

— Я же говорю вам, мсье Бонакэ, у меня не хватило духу мстить. Я увидела, что герцогиня во сто раз несчастней, чем я могла бы сделать ее. И с этой минуты мне незачем было оставаться у нее. Однако я решила сказать ей перед уходом: «Ваш отец причинил мне все горести; я поступила к вам с целью погубить вас и могла бы это сделать, потому что знаю все ваши тайны; но, будьте покойны, я вижу, как вы несчастны, и хочу только жалеть вас. Вот моя месть».

Бонакэ:

— На эту благородную месть Клеманс Дюваль и намекает в найденной у вас записке? Бедное дитя!

Мария:

— Да. Случай сблизил меня с этой девушкой. Мы были связаны… я сейчас расскажу как — и…

Бонакэ:

— Нет, нет, ради Бога, не надо. Ничего не говорите ни о ней, ни о Жозефе. Было бы слишком много горя за раз, а мне нужны силы. Но почему же, отказавшись от мщения, вы все-таки оставались у герцогини?

Мария:

— В это время она заболела… без сомнения, началось действие яда. Мы так привязались друг к другу, что когда я увидала ее больной, то отложила свой отъезд до ее выздоровления, как я надеялась; но ее состояние с каждым днем ухудшалось. В это время я и была арестована.

Бонакэ:

— Теперь я объясняю себе, почему несчастная женщина таинственно благодарила вас на суде за преданность: ведь вы своими показаниями могли опозорить ее! Но, бедное дитя, я понимаю, что пока герцогиня была жива, вы из великодушия могли скрывать ее позорные тайны; а после ее смерти открытие их могло вас спасти.

Мария:

— Для чего? Для того, чтобы мне ответили так же, как на показание о князе де Морсене: «Ложь, клевета! Взгляните на эту отравительницу, на это чудовище! Какова наглость! Она забрасывает грязью память своей жертвы, которая не может опровергнуть ее лжи!»

Бонакэ:

— Увы! Быть может, это верно.

Мария:

— И могла ли я низко опозорить ее… когда она была так ко мне добра! Нет, нет! Никогда бы у меня не хватило духа! Кроме того, нужно было, чтобы судьба моя свершилась! Против судьбы не пойдешь! (Задумывается.)

Бонакэ (про себя):

— Да, врачи правильно думали, что она не помешана, но что временами на нее находит какое-то помрачение. Ах! Нет больше надежды!

Мария (грустно качая головой):

— Да… такова моя судьба… все сложилось так, чтобы колдунья была права. Вы послушайте только, мой бедный мсье Бонакэ. Раз ночью я во сне проговариваюсь об эшафоте и о мщении. Герцог слышит это, идет в мою комнату и находит там яд. (Бонакэ вздрагивает, как будто пораженный внезапной мыслью.) Герцог находит яд также в чайнике, в котором я сама приготовляла питье для герцогини. Надо же было так случиться. Иначе не было бы повода приговорить меня к казни, как предсказала колдунья. Не правда ли, мсье Бонакэ? (Доктор не отвечает. Он встает и в волнении начинает ходить, видимо, обдумывая что-то очень важное. Мария едва замечает это и продолжает.) Да, все так и должно было случиться. Хотите доказательств, мсье Бонакэ? Когда герцогиня умерла на суде, мы с Клеманс подбежали к ней. Та-ким образом, мы еще раз все три собрались вместе, как собирались уже три раза, не зная друг друга: в первый раз у гадалки, во второй на балу в Опере, в третий у Анатоля на бульваре Bonne-Nouvelle. В последний раз мы должны были собраться в ассизном суде. Герцогиня умерла от отравления, и колдунья сказала ей: «Ты умрешь ужасной смертью». Клеманс Дюваль судилась за детоубийство, и колдунья сказала ей: «Тебя приговорят к позорному наказанию, с лишением прав». Меня обвинили в убийстве, и колдунья сказала мне: «Ты умрешь на эшафоте». (Со страшной улыбкой.) И колдунья явилась на суд, чтобы порадоваться своему предсказанию, потому что среди шума, вызванного смертью герцогини, Клеманс Дюваль и я, мы услыхали голос, говоривший нам: «Вот вы в последний раз собрались все втроем; вспомните улицу Сент-Авуа!» Как видите, мсье Бонакэ, не моя одна судьба сбывается по предсказанию; тут ничего не поделаешь. Но что же вы ничего не говорите? Вы рассердились на меня? Что с вами? Боже мой! Что с Вами?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Бонакэ (поднимая с мольбой глаза и руки к небу):

— Да, чем больше я думаю, тем сильнее подозрение переходит в уверенность. Да, вот где преступник!.. Мария, заклинаю вас, соберите ваши воспоминания, отбросьте все, что может смущать ваш рассудок, и отвечайте мне: уверены ли вы, что никто не подозревал беспорядочного поведения герцогини?

Мария:

— В отеле никому и в голову не приходило подозревать герцогиню: мы слишком хорошо приняли все предосторожности.

Бонакэ:

— Припомните получше. Не было ли какого случая, который заставил вас предположить, что, например, герцог подозревает свою жену?

Мария:

— Нет, он жил отдельно от герцогини, и они встречались только за столом. Впрочем, я припоминаю… но нет, это ничего не значит…

Бонакэ:

— Малейший факт важен! Ради Бога, говорите, говорите, что вы заметили?

Мария:

— Герцог никогда не выезжал вместе с женой; но Дезире мне говорила, что с некоторых пор он, против своего обыкновения, стал провожать ее в те редкие случаи, когда она выезжала в свет.

Бонакэ:

— Следовательно, это началось с того времени, когда герцогиня начала предаваться разгулу?

Мария:

— Да… Дезире так говорила.

Бонакэ:

— И что же? Герцогиня вам не высказывала своего удивления по поводу такой перемены в муже?

Мария:

— Не помню… впрочем, постойте… раз или два герцогиня говорила: «Не понимаю, что за фантазия вдруг явилась у герцога выезжать со мной? Он не сводит с меня глаз, точно шпионит за мной».

Бонакэ:

— А каков был до этого времени характер у герцога? Не изменился он с некоторого времени?

Мария:

— Нет, герцог оставался по-прежнему очень кротким, очень добрым ко всем, занимался только насекомыми, составлял из них коллекции.

Бонакэ:

— И вы все-таки и не думаете, чтобы герцог подозревал жену? Ради Бога, вспомните получше.

Мария:

— Нет, я ничего не помню.

Бонакэ:

— Боже мой! Боже мой, ничего!

Мария:

— Я в этом не виновата! С некоторых пор у меня такая слабая голова, и потом я стараюсь как можно меньше вспоминать.

Бонакэ:

— Умоляю вас, постарайтесь припомнить.

Мария:

— Зачем? К чему это послужит?

Бонакэ:

— Все-таки постарайтесь припомнить!

Мария (поднося руку ко лбу):

— Постойте! Действительно, герцогиня раз сказала мне: «Никогда бы не подумала, что герцог, со своим смешным лицом, может навести на кого-нибудь страх, а между тем он испугал меня».

Бонакэ (вздрогнув):

— Кончайте! Кончайте!

Мария:

— Герцогиня сказала: «Недавно утром я одевалась, сидя перед зеркалом. Герцог, против обыкновения, пришел ко мне, чтобы спросить, не передумала ли я ехать вечером на бал. Я отвечала, что не поеду. Я переменила намерение, потому что назначила свидание, ты знаешь кому, малютка (герцогиня так меня называла). Муж ответил на это с обычной кротостью и покорностью: «Хорошо, хорошо, мой друг». Но он забыл, что в зеркале мне видно было его лицо. И оно, всегда такое добродушное, вдруг приняло такое ужасное, почти свирепое выражение, что мне стало страшно, и я невольно быстро обернулась к нему. Но он нисколько не удивился, продолжал смотреть на меня с отвратительным выражением и точно шутя сказал мне: «Фи, фи, какая злая жена! Не хочет ехать на бал! А я с радостью хотел проводить ее!»

Бонакэ (вскакивая):

— Мария! Вы уверены, что это было именно так? Вы помните рассказ герцогини во всех подробностях?

Мария:

— Конечно. Но что с вами?

Бонакэ (дрожащим голосом):

— А когда герцогиня заболела, то герцог пришел в отчаяние, выказал себя заботливым мужем?

Мария:

— Да, он хотел вместе со мной ухаживать за герцогиней, быть при ней неотлучно. Это ей надоедало, но он так плакал, казался при виде ее страданий таким несчастным, что у нее не хватило духу прогнать его.