Жертва судебной ошибки - Сю Эжен

Эта картина возбуждает всеобщее сострадание, и оно совершенно изглаживает и ту небольшую долю сочувствия, которое вызывала к себе Мария Фово своим действительным или притворным помешательством. Теперь, когда она стоит лицом к лицу со своей жертвой, сочувствие к ней заменяется совершенно противоположным чувством, смесью ужаса и отвращения, оно читается на всех лицах.

Но между тем, по странному противоречию, Мария Фово бросает на герцогиню нежный взгляд; на глазах у нее показываются слезы. Клеманс Дюваль забывает спрятать от публики свое лицо, всплескивает от ужаса руками при взгляде на почти мертвое лицо герцогини и, по-видимому, разделяет нежное чувство Марии Фово к г-же де Бопертюи.

Председатель (герцогу де Бопертюи):

— Герцог, как вы полагаете, отдохнула ли герцогиня настолько, чтобы ответить на некоторые вопросы, которые я буду иметь честь предложить ей?

Герцог (на секунду наклоняется к жене, обменивается с ней несколькими словами и, дав ей немного подкрепительного, говорит растроганным голосом):

— Г-н председатель, хотя герцогиня чрезвычайно слаба, но она соберет все силы, чтобы ответить вам.

(Герцог подносит к глазам платок и кажется сильно огорченным. Глубокая тишина. Напряженное внимание и любопытство.)

Председатель:

— Мария Фово, встаньте и подойдите сюда.

(Подсудимая встает и подходит к креслу герцогини.)

Председатель:

— Герцогиня, узнаете вы подсудимую?

Герцогиня (смотрит на Марию Фово и говорит слабым голосом):

— Узнаю, милостивый государь.

Председатель:

— Потрудитесь, сударыня, если это вас не слишком утомит, рассказать, при каких обстоятельствах обвиняемая поступила к вам в услужение.

Герцогиня де Бопертюи (едва слышно, так, что мы с трудом разбираем ее слова):

— Одна из моих горничных, м-ль Дезире Бюисон, захотела вернуться на родину; мне понадобилась верная особа, на которую я могла бы положиться, и Дезире порекомендовала мне госпожу Фово. Ее несчастное положение возбуждало живейшее участие. Правда, она не привыкла служить, но зато можно было положиться на ее верность и усердие, и она…

(Герцогиня от слабости не может продолжать; ее голова откидывается на спинку кресла. Герцог достает из кармана пузырек, накапывает из него несколько капель на платок и дает понюхать жене.)

Председатель:

— Теперь, герцогиня, вы сможете продолжать?

Герцогиня:

— Да. Итак, я согласилась взять Марию Фово, несмотря на ее неопытность. Я не могла ею нахвалиться и часто говорила ей, что очень довольна ею.

(Говоря это почти угасающим голосом, герцогиня поворачивается к подсудимой, которая с рыданиями закрывает лицо руками.)

Председатель:

— Боюсь, герцогиня, как бы допрос не утомил вас слишком.

Герцогиня (еще более слабым голосом):

— Не знаю, от действия ли холода или от перемены места… но как только меня вынесли из дому, я чувствую странную дрожь… Но потрудитесь спрашивать… милостивый государь… постараюсь ответить. Если я… несмотря на предостережения докторов явилась сюда… то потому только, что хотела показать, чего бы это мне ни стоило… в пользу Марии.

(Сенсация.)

Председатель:

— Но вы, конечно, знаете, герцогиня, что Мария Фово обвиняется в покушении отравить вас? Слава Богу, дело окончилось только покушением; однако, многие обстоятельства, по-видимому, доказывают, что Мария Фово виновна в ужасном преступлении.

Герцогиня:

— Чтобы она могла сделать это, она должна быть чудовищной лицемеркой. Я не могу этому поверить. Ее усердие, ее привязанность ко мне ни на минуту не ослабевали, и, кроме того, находясь уже в тюрьме, Мария доказала мне свою преданность и верность до такой степени, что я способна была бы простить ей даже преступление… если она его сделала. (С усилием поворачиваясь в сторону подсудимой.) Вы понимаете меня… моя бедная Мария…

(Произнося последние слова, вызывающие снова сенсацию, герцогиня дрожит всем телом.)

Председатель:

— Я должен признать, герцогиня, что ваши показания благоприятны для подсудимой, что касается видимой преданности и усердия с ее стороны. Но я должен также сообщить вам о некоторых признаниях Марии Фово. Так, сегодня на суде она заявила, что хлопотала о поступлении на место Дезире Бюисон с целью войти в ваш дом и отомстить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Герцогиня:

— Отомстить? Кому, милостивый государь?

Председатель:

— Вам и вашей семье, герцогиня.

Герцогиня (с глубоким изумлением):

— Мстить мне и моей семье?! Но какое зло мы ей сделали? (Поворачиваясь к подсудимой.) Мстить мне, Мария? Что я вам сделала? Все время, пока вы жили у меня, я старалась доказать вам, как довольна вами, а раньше я вас не знала.

(Герцогине снова дурно; ее мать и муж хлопочут возле нее.)

Председатель (Марин Фово):

— Вы слышите ответ герцогини? Неужели и теперь вы будете настаивать на вашей отвратительной лжи?

Мария Фово:

— Я сказала правду.

(Негодующий ропот.)

Герцогиня:

— Г-п председатель… я могу утверждать лишь одно: я не поверю… что Мария совершила такое ужасное преступление… если даже она при мне возведет его на себя. Но это новое волнение… я изнемогаю…

(Герцогине опять дурно, и герцог, не перестающий все время проливать слезы, суетится возле нее. Ее бледность сменяется зловещей синевой.)

Председатель:

— Герцогиня так утомилась, что я ограничусь только одним-двумя самыми важными вопросами. На предварительном следствии было установлено, и сама подсудимая показала, что никто кроме нее не подавал питья герцогине. Суду необходимо знать, не припоминает ли герцогиня каких-либо особенностей на этот счет?

Герцогиня (едва слышно):

— Я совсем обессилела… мне кажется, будто ледяной холод доходит до сердца… по постараюсь припомнить…

(Герцог, желая подкрепить жену, достает пузырек, капает несколько капель на платок, дает понюхать и смачивает ее губы.)

Председатель:

— Я не хочу больше злоупотреблять вашим великодушием, герцогиня, и прошу ответить мне точно лишь на следующий вопрос: была ли Мария Фово единственным лицом, из чьих рук вы принимали питье, и одна ли она приготовляла его, только она одна?

Герцогиня (умирающим голосом и с усилием):

— Я имела привычку… принимать все… только из рук Марии… Это… была… фантазия… больной… и я…

(Больше ничего нельзя расслышать. Слова герцогини вдруг замирают на ее губах; голова свешивается на грудь, и судорога сводит все ее члены. Княгиня де Морсен подбегает к дочери, герцог бросается к жене и кричит раздирающим голосом):

— Помогите! Умирает! Боже мой! Она умирает!

(При этих словах ужас охватывает присутствующих, поднимается страшная суматоха. Публика в смятении вскакивает с мест; даже суд поддается общей тревоге и также встает. В это время Мария Фово и Клеманс Дюваль, без помехи со стороны стражи, также впезанно оставляют свою скамью и бегут на помощь к герцогине.)

В эту минуту в зале чей-то женский голос громко произносит следующие слова, смысла которых мы не понимаем:

— Вот опять вы втроем собрались все вместе! Вспомните улицу Сент-Авуа!

Мы бы не поместили этого частного обстоятельства в нашем отчете, если бы в эту минуту, смотря на группу, которая окружила умирающую герцогиню, мы не увидели бы, как при этих словах Клеманс Дюваль и Мария Фово вдруг затрепетали и, с ужасом взглянув друг на друга, внезапно упали на колени, как бы раздавленные какой-то страшной мыслью.

Повторяем, мы упоминаем об этой подробности с большой осторожностью, как о нашем личном впечатлении. Мы могли ошибиться относительно действия этих загадочных слов на подсудимых. Могла быть другая причина и, наконец, эти слова могли и не дойти до ушей Марии Фово и Клеманс Дюваль, потому что мы случайно, и, может быть, только мы одни, уловили их среди невообразимого смятения, вызванного агонией герцогини де Бопертюи.

Но вот раздаются звонок и голос председателя. Жандармы поднимают подсудимых и отводят их на места, где им делается дурно. В эту минуту председатель кричит взволнованным голосом: