Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

Арсений Сергеевич заканчивает свою сумбурную и пылкую речь аплодисментами. Другие тоже вежливо хлопают, но математик рукоплещет громче всех и радуется как ребенок. Чуть на месте не приплясывает. И потом весь урок сияет и обращается ко мне: наша победительница. Ужас.

Яна на уроках так и не показывается больше. Алла на вопросы преподавателей говорит, что она внезапно заболела и отправилась домой. Сразу после занятий Стас уезжает — у него сегодня собеседование. А я без лишней спешки расправляюсь со спортзалом и приемной. Как раз когда заканчиваю, Стас присылает сообщение, что уже освободился и едет за мной.

Я захожу в уборную мало-мальски привести себя в порядок и, чувствую, кто-то врывается следом. И защелкивает изнутри замок.

Вздрогнув от неожиданности, оглядываюсь — Яна.

Глаза припухшие, красные, видимо, долго плакала. Но главное — взгляд. Совершенно больной и даже с какой-то безуминкой.

Я тотчас напрягаюсь и быстро осматриваю уборную — чем, на случай, защититься. Ждать ведь от нее можно чего угодно. Но кроме дозаторов на стене — ничего.

— Поговорим? — выпаливает Яна.

— Ну, говори, — как можно спокойнее отвечаю я, хотя сама внутри как сжатая пружина.

И тут Яна выдает такое, на что я в первый миг даже не знаю, как реагировать.

— Отдай мне его! Отдай мне Смолина!

— Что значит — отдай? — хлопаю я глазами в изумлении.

— Не прикидывайся дурой. Отступись. Оставь его. И он вернется ко мне. Ты ему мозги запудрила. Он тебя не любит. Его просто на экзотику потянуло. Типа запретный плод сладок и все такое. Ему отец запрещает с тобой… из дома его выгнал, всего лишил… чтобы Стас одумался. Но Стас только назло ему всё будет делать… Ты этого для него хочешь? Чтобы он нищебродом был как ты сама? Тебе, может, это и нормально, другого ты не знаешь, а Стасу это дерьмо зачем? — частит Яна возбужденно. — Отдай его мне, не порти ему жизнь…

Вспоминаю недавние слова Стаса: «Я теперь нищий». Вот, значит, в чем дело. Тем не менее сухо отвечаю:

— Стас не эстафетная палочка, чтобы его передавать из рук в руки. Думаю, он сам решит, чего хочет.

— Если ты его бросишь, он вернется ко мне. Он мне нужен! — с надрывом бросает Яна. — Он все равно не для тебя. Сама подумай, кто ты и кто он! Это сейчас ему по приколу вся эта нищенская романтика. Я Стаса знаю. Он наиграется скоро, и надоест ему.

— Ну, значит, так тому и быть, — развожу я руками и, обогнув ее, иду к двери. Лишь бы убраться от этой одержимой Яны подальше.

Она выскакивает сразу за мной. Идет по пятам и выкрикивает мне вслед:

— Скоро он сам увидит, какая ты убогая и стремная. Как ты ему не подходишь. — В пустом коридоре ее слова звучат особенно гулко. — Он будет тебя стыдиться… Он уже тебя стыдится! Разуй глаза!

Яна преследует меня до самой гардеробной, а потом волочится хвостом и на улицу. Но останавливается на крыльце, потому что на стоянке возле своей машины меня ждет Стас. Без шапки, подняв воротник, переминается с ноги на ногу.

Я подбегаю к нему, порывисто обнимаю, прежде чем юркнуть в салон.

Мы уезжаем, а Яна так и стоит одиноко на месте, глядя нам вслед.

— Ну что? Как прошло собеседование? Тебя взяли?

— Еще б не взяли, — самодовольно улыбается Стас. — Такой кадр.

— И правда. Поздравляю.

— Это там Янка была? — обеспокоенно спрашивает Стас, глядя в зеркало заднего вида. — Она тебе ничего не сделала?

— Как видишь — руки-ноги целы, волосы тоже на месте, — отшучиваюсь я, но, вспомнив кое-что, тут же спрашиваю уже серьезно: — Стас, это из-за меня твой отец тебя выгнал из дома?

Взметнув от удивления брови, Стас переспрашивает:

— Чего? Это Янка тебе напела?

— И все же?

— Ну, во-первых, отец меня не выгонял. Я сам ушел. А, во-вторых, нет, не совсем из-за тебя. Там много всякого накопилось. Я давно хотел. Это просто была последняя капля. Отец думает, что ради его бабок я всю жизнь буду под его дудку плясать. Хрен ему. Думает, что сам по себе я ничего не могу. Знаешь, почему я не пошел тогда на олимпиаду?

***

Мы уже час с лишним стоим возле моего подъезда, а Стас всё рассказывает и рассказывает о своем отце, о матери, о сестре. Одна история словно цепляет за собой другую. И эта открывшаяся изнанка чужой жизни коробит и пугает.

Я не перебиваю Стаса, хотя и опаздываю к маме. Уже опоздала. Но, чувствую, ему необходимо выговориться. Излить все, что наболело. Освободиться хоть немного от этого груза. Мне кажется, что прежде Стас никому этого не рассказывал.

После своих откровений он какое-то время сидит молча, совершенно опустошенный.

Я тоже не нарушаю тишину, перевариваю услышанное.

— Такие вот дела, — вздохнув, наконец говорит Стас. — Прости, что всё это вывалил на тебя. Не знаю, что вдруг на меня нашло. Разнылся тут… Блин, забей, короче. Всё у меня нормально. Думаешь, наверное, про меня теперь всякую ерунду, да?

По правде говоря, я даже не знаю, что тут сказать. Ругать чужого отца — вроде как не дело. У Стаса он хотя бы есть. Но каких-то других слов я тоже не нахожу. Поэтому отвечаю просто и честно:

— Конечно, думаю. Думаю, что… люблю тебя.

83. Женя

Спустя неделю

Еще полугодие не закончилось, а кругом все только и говорят о грядущем новогоднем бале. На каждом углу обсуждают взахлеб. Наверное, только мы со Стасом остаемся в стороне от этой шумихи.

У Стаса теперь после обеда и до самого вечера работа. Так что какой ему бал?

Ну а я и вовсе далека от всего этого. Я лучше к маме поеду.

Однако в последний момент меня буквально припер Платонов.

— Как это ты не собираешься пойти? Обязательно надо быть! Мы ведь тебя награждать будем. Сам министр образования области приедет! Даже не думай не пойти.

Я и уступила, не подозревая, что это будет не просто праздничная костюмированная вечеринка, а действительно бал. С шиком и пафосом. В духе 19 века. Такая у Измайловской гимназии, оказывается, давняя традиция. И даже проходит-то он не в стенах школы, а в музее-усадьбе Трубецких.

К пяти часам подъезжаю к музею и уже понимаю, как же я тут не к месту.

Нет, на самом деле обстановка, конечно, впечатляет. В другой раз я бы ходила и с восторгом осматривалась, потому что ощущение такое, будто перенеслась в прошлое. В дверях встречает поклоном швейцар, еще один мужчина в ливрее принимает у гостей пальто и шубы.

И тут я на миг теряюсь. Дело в том, что все без исключения в роскошных бальных платьях. Старшеклассницы, их матери, наши преподавательницы — все выглядят как светские дамы позапрошлого столетия. И только на мне обычное платье чуть ниже колен.

Но делать нечего — отдаю пуховик и прохожу в зал. И чуть не слепну от сверкающих огней.

Гремит музыка — живая. Настоящий оркестр как в театре. И исполняют они что-то бравурное из классики. Между гостями снуют официанты во фраках. Предлагают закуски на шпажках и напитки в хрустальных фужерах.

Гости общаются друг с другом, смеются. И все такие красивые. Одна я как белая ворона.

Как жаль, что здесь нет Стаса!

Прибиваюсь к дальней стене, чтобы на меня не глазели все подряд с характерными ужимками и усмешками. Но вскоре мне все же приходится выйти из укрытия.

Ян Романович, директор, вызывает меня прямо в центр зала. Произносит хвалебную речь, вручает грамоту и памятный сувенир. Потом слово берет грузный лысый мужчина, который, к моему облегчению, тоже, как и я, одет по-современному — в самый обычный костюм. Он тоже меня поздравляет и передает конверт.

Я в ответ бормочу слова благодарности с приклеенной улыбкой, потому что на самом деле хочу только одного — поскорее «покинуть сцену». А еще лучше — вообще уйти домой.

После всех торжественных речей, поздравлений, пожеланий начинаются танцы. Я знала, что в гимназии с начальных классов и вплоть до десятого велись уроки хореографии, Стас мимоходом говорил. А я радовалась, что в одиннадцатом их нет. Бесполезное дело, считала я. А главное, заставить меня вальсировать — это все равно что обуть корову в коньки и поставить на лед. Все бы со смеху покатились.