Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья

– Простите, Павел Матвеевич. Но как же иначе? Ведь даже сам товарищ Сталин сказал однажды: «У нас нет пленных – у нас есть предатели».

Старшина нахмурился. Достал кисет, листок газетной бумаги, свернул из него самокрутку, закурил. Я обратил внимание, что Исаев так делает всегда, когда волнуется. Я же сам видел, как он дымил минут десять назад. И вот опять, а табачок-то, между прочим, не нынешний, который в системах нагревания табака используют. Там он лёгонький, и даже не привычным дымом пахнет, а какой-то горелой травой. Нет, старшина курил самосад, от которого, если рядом сидишь и этим дымом дышишь, даже голова кружится.

– Ты вот что, Николай. Ещё раз скажешь такое про товарища Сталина, я тебя лично пристрелю. Даже в Особый отдел отводить не стану, – сурово произнёс Исаев. – Потому как наш вождь и верховный главнокомандующий такой… – он прочистил горло, чтобы крепко не выразиться, – ерунды сказать не мог. А чтобы ты знал: да, особисты проверять будут. Работа у них такая. Ты бы видел, что в 41-м у нас творилось. Из окружения тысячами выходили. Наш комбат Балабанов – слыхал?

– Да, – ответил я. – Он сам рассказывал, что защищал Киев в составе Юго-Западного фронта. Потом попал в окружение, но своих подчиненных не бросил.

– Вот именно! – поднял старшина заскорузлый палец к небу. – Его проверили, всё подтвердилось, и он снова стал командиром батареи. Так что нечего панику разводить. Но учти: главное не просто из плена выйти, а бойцом Красной Армии, не какой-нибудь сволочью, которая своих кинула, оружие бросила и рванула на восток с мокрыми портками. Понял меня?

– Так точно, товарищ старшина, понял! – я, ободрённый словами Исаев, отошёл от него подальше. Сел рядом с Василием, который лежал на шинели и сладко спал. Я тоже расположился рядом, но подремать не дали. Балабанов приказал собраться рядом с ним. Исключение сделали только для дозорных, чтобы нас врасплох не застали.

– В общем, дело такое, – сказал капитан, и голос его звучал устало и по-дружески, а не грозно в командном стиле, как прежде. Но я понял – это заблуждение, и панибратства Балабанов не допустит, он просто смертельно устал, к тому же ранение сказывается. – Ждать, пока немцы продвинутся дальше, мы не можем и права не имеем. Потом будем пробиваться к своим. Разведка доложила: в хуторе фрицев осталось штук двадцать, меньше взвода. Остальные двинулись дальше. Эти – интенданты, ворьё. Грабят местное население. Но их тоже нельзя недооценивать. У них «косторез» имеется на вооружении, карабины. Хорошо, бронетехники нет. Короче, ставлю боевую задачу. Одна группа под командованием старшины Исаева обходит Востриковский с юга. Вторую веду я, мы идём с севера. Ориентир – здание сельсовета. Там встречаемся. Пленных не брать. Задача – захватить два грузовика, на них и станем догонять наших. Вопросы? Вопросов нет. Выступаем через пять минут. Старшина, выбери, кто с тобой пойдет.

Исаев огласил десять фамилий. Ни я, ни Вася Глухарёв в его список не попали. Я догадался, почему мою кандидатуру зарубил – вспомнил недавний разговор. Что ж, обиды нет. Правильно, вдруг я слабаком окажусь? Хотя до этого не был, но ведь и в окружение не попадал. В общем, мы с моим новым напарником отделились от первой группы и осторожно двинулись в другую сторону.

Хутор Востриковский виднелся далеко впереди соломенными крышами домиков. Если бы наши держали тут оборону, то от населенного пункта ничего бы не осталось. Я недолго на войне, но уже видел, как она огненным валом проходит, оставляя после себя мёртвые руины. Глядя на хутор, я подумал почему-то, что мне очень бы хотелось, чтобы он сохранился после боя. «Ведь людям надо будет после войны где-то жить», – подумал я и… отругал себя за глупый гуманизм. Нам впереди схватка предстоит, а я мечтаю непонятно о чём. «Ну-ка, Костик, собрался!» – потребовал от себя, крепче держа винтовку.

Балабанов посмотрел на часы. Они с Исаевым условились, что атака начнётся ровно в восемь утра.

– Вперёд! Скрытно! – приказал капитан и первым побежал к хутору, пригнувшись. В руках у него был ППШ, а у многих бойцов, кто последовал за ним, я при утреннем свете заметил немецкие автоматы. Ну да, с ними проще, чем с трёхлинейкой. «Надо бы и мне себе «шмайсер» раздобыть», – подумал я, вспомнив неправильное название. Да теперь-то какая разница! Дома приближались, а вместе с ними – немецкие солдаты. Я уже рассмотрел несколько серых фигурок. Одни лениво ощипывали куриц, другие стирали одежду, третьи чем-то ещё занимались. Сытые, расслабленные.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Писец вам пришёл, сволочи», – прошептал я, прицеливаясь. Но приказа открывать огонь не было, потому мы бежали вперед, и только тихий топот множества ног был слышен в утренней тишине.

Глава 91

Бой был короткий и свирепый. Наш отряд ворвался в хутор с двух направлений, безжалостно уничтожая немцев. Те попали врасплох и, как правильно заметил капитан Балабанов, оказались жирными интендантами – тупым ворьём, набранным из ленивых бюргеров. Они даже не успели добраться до своего пулемёта, – полегли все. И слава Богу, иначе бы наша задача сильно осложнилась.

Но мы сделали всё правильно. Потери были небольшими – трое легкораненых. Потому быстро подобрали оружие, забрались на два грузовика и двинули на восток. Что удивительно, я, пока находились в Востриковском, ни одного местного жителя не увидел. Спросил старшину Исаева, куда они все подевались. Неужели фашисты убили? «Вряд ли, – задумчиво ответил он. – Скорее, народ просто в степи схоронился до поры до времени. Вот мы уйдем, вернётся, посмотрит, что да как. Идти-то им всё равно некуда».

Когда мы уселись в тентованные грузовики, я стал вспоминать подробности лихого боя. Мне всё хотелось понять: пристрелил хоть одного врага или нет? Помню, что стрелял, бежал и падал, прятался и снова вперёд со всеми, не отставая. Помню, как гулко ухнули несколько взрывов гранат. Как где-то рядом просвистели пули, вколачиваясь в землю. В первый раз когда такое случилось со мной, – это было, когда мы только ехали на поезде, – я сильно испугался. Но теперь даже особо внимания не обратил. Привык.

Осмотрел себя. Ни царапины! Глянул на Васю, сидевшего рядом. Он улыбнулся.

– Видели, дядя Коля? – спросил он. Когда парень впервые меня так назвал, я скривился. Мне 24 года, какой я ему, на хрен, дядя?! Тоже мне, племянник нашёлся. Чуть не высказал, а потом вспомнил: Кадыльбеку Агбаеву 30 лет, а Василию 19 примерно. Конечно, я для него старик почти. Пришлось смириться.

– Что видел?

– Как я немца укокошил?! – весело спросил солдат.

– Да мы все тут вроде как не на прогулке были.

– Нет, дядь Коль. Вы не поняли. Я его вот этим, – и он показал саперную лопатку со следами засохшей крови.

– Замечание тебе делаю, боец, – сказал я, нахмурившись.

– За что? – искренне удивился Вася.

– Что не следишь за состоянием вверенного тебе шанцевого инструмента, – сказал я строгим тоном.

Парень быстро убрал лопатку.

– Я почищу, обязательно, – смутился он.

– Ладно, расскажи, что ты там наделал.

И Глухарёв, проглатывая от спешки и волнения окончания слов, поведал историю, как он сцепился с немцем в рукопашной. Вышло это случайно: они одновременно выскочили друг другу навстречу, обегая мазанку. Влепились в разбегу и разлетелись в разные стороны. Поднялись, и Вася схватился за лопатку, немец – за карабин. Только Глухарёву-то – из-за пояса вытащить, а врагу сначала вскинуть свой Mauser 98k (я видел, что захвативший хутор отряд был в том числе ими вооружен), да ещё прицелиться.

Вася заорал матом и бросился на врага. Короткий взмах лопаткой, и немец бросил карабин и схватился за перерубленную гортань. Глухарёв, увидев дело рук своих, отвернулся, его стошнило. Теперь он рассказал об этом весело, но я представил себя на его месте. Одно дело стрелять, другое – собственными руками. Я за всю жизнь ни одного животного не убил. Разве ужа в детстве палкой, да и то лишь потому, что он шипел на меня и напугал сильно. Так до сих пор стыжусь этого поступка, хоть мне и было лет семь.