Мотылек летит на пламя - Лора Бекитт

Откуда-то доносился топот марширующих ног, ружейная стрельба, грохот армейских фургонов. Конни много слышал о янки, о них говорила мисс Аделина и толковали слуги на кухне. «Синие мундиры» несут за плечами хаос и смерть, они убивают и грабят. Похоже, янки вошли в город, и следовало ожидать расправы. Конни решил, что необходимо где-то спрятаться. Однако опасность пришла совсем не оттуда, откуда ее стоило ожидать.

Когда дети выбежали на улицу, по обеим сторонам которой громоздились дымящиеся руины, но где уже не было огня, какой-то человек, на вид бродяга, внезапно выскочил из развалин, схватил Розмари поперек туловища и куда-то поволок. Девочка пронзительно закричала, и он зажал ей рот рукой. Конни кинулся следом и вцепился в одежду мужчины. Тот стремительно обернулся, обжег мальчика злобным взглядом и попытался дать ему пинка.

Ребенок отступил, но после продолжил наскакивать на бродягу, дергал его за лохмотья, бил кулачками в спину и отчаянно кричал. В конце концов бродяга отшвырнул Розмари и поднял с земли увесистый камень.

В тот миг, когда мужчина был готов обрушить камень на голову ребенка, раздался выстрел, и он беззвучно повалился навзничь.

Конни увидел женщину в синей одежде, она держала в руках револьвер.

В алых отблесках огня ее фигура казалась величественной, а лицо — удивительно красивым, с правильными, горделивыми чертами. Однако Конни поразило не это, а цвет ее кожи. Она была мулаткой. Не чужой, а своей.

Мальчик мгновенно успокоился; уверенность в будущем снизошла на него, словно небесная благодать.

— Откуда вы взялись? — спросила незнакомка. — Где ваша мать?

Розмари всхлипнула, а Конни ответил:

— Тамми умерла.

— А… ваши хозяева?

— Мисс Аделина уехала на поезде, а мы остались.

Женщина разглядывала ребенка. Он был очень красив, и она впервые подумала о том, что была бы счастлива, если б Когда-нибудь у нее родился такой сын.

— Как вас зовут?

— Меня Конни, а ее Розмари. Она моя сестра.

— Я Хейзел. Наша армия недавно вошла в город. Теперь вы свободны. Послезавтра в Ричмонд приедет президент Линкольн, «отец Авраам». Вы что-нибудь о нем слышали?

Мальчик покачал головой.

— Идите со мной, — сказала Хейзел. — Я не дам вас в обиду. Вы, должно быть, хотите есть?

— Да, но Тамми сказала, что еды нет.

— Надеюсь, отныне у вас всегда будет хорошая еда.

Дети доверчиво пошли следом за женщиной. Кое-где по дороге им попадались трупы людей и животных, обгоревшие до костей. Во многих домах были выбиты стекла. Некоторые строения были разрушены до основания.

Хейзел привела мальчика и девочку в прежде роскошный, богатый дом, где разместились темнокожие солдаты, и устроила в отдельной комнате. Принесла кукурузные лепешки и бобы со свининой, и дети набросились на еду, а после уснули.

Хейзел присела рядом. Она чувствовала усталость. Ей хотелось, чтобы война поскорее закончилась. Взгляд женщины скользнул по висящим на стенах портретам, этим окнам в чужую жизнь, которые солдаты еще не успели сорвать и сжечь, и она подумала о том, что длинная цепь событий, в каких ей довелось участвовать, никогда не закончится и ни к чему не приведет. У нее не было родины, не было дома, не было семьи. Она слишком долго видела над головой грозовое небо войны, а под ногами — изрытую взрывами землю.

Эти дети (особенно мальчик) напоминали ей о чувствах, которые она старалась подавлять.

Хейзел протянула руку, желая коснуться нежной щеки ребенка, но в этот миг послышался скрип дверей, и она отдернула пальцы.

На пороге появился мужчина в офицерской форме, высокий, стройный светлокожий мулат, человек, отношения с которым причиняли Хейзел почти столько же боли, сколько и радости. Его тело всегда опаляло жаром, однако сердце, случалось, напоминало кусок льда.

— Что это за дети? — спросил он.

— Это брат и сестра. Я встретила их на улице. Их мать погибла, и на них напал какой-то негодяй.

— Брат и сестра? Непохоже.

— Они так говорят. Хотя мальчик гораздо светлее. Красивый, правда?

Мужчина пожал плечами.

— Зачем ты привела их сюда? Что ты намерена с ними делать?

— Я хочу позаботиться об этих детях. Поскольку у них нет родителей, их надо устроить в хорошее заведение. Я слышала о приюте для цветных сирот в Новом Орлеане: им руководят монахини, там отличные условия. Я попрошу у командования отпуск и отвезу их туда.

Потревоженный разговором Конни открыл глаза. Он увидел Хейзел, а еще — мужчину, в первый миг показавшегося ему частью сновидения. Если б Конни сказали, что это вестник новой жизни, он бы поверил, ибо от этого человека веяло мужественностью и свободой.

Одним из первых в горящий Ричмонд вошел негритянский полк, в котором на стороне северян сражались Алан Клеменс и Хейзел Паркер.

Последнюю зачислили в армию в виде величайшего исключения — как одну из бывших руководителей «Тайной дороги». Точно так же Алан стал одним из немногих мулатов, которым присвоили офицерское звание; он руководил негритянским полком наряду с белыми офицерами.

В полку Хейзел считали его женой: это было удобно, но это не было правдой. Да, они делили палатку и постель, но Алан никогда не говорил с ней о будущем. Их роли поменялись: теперь командиром был он, и он стал суровее и жестче, а она — уступчивее и мягче.

Алан долго смотрел в большие печальные глаза Конни, не подозревая, что перед ним его собственный сын.

— Мне пора идти, — наконец сказал он.

Хейзел поднялась.

— Я тоже пойду. Думаю, не будет большой беды, если я закрою ребятишек в этой комнате?

— Чтобы они не убежали?

— Чтобы с ними ничего не случилось.

Алан покачал головой.

— Ты зря взяла на себя заботу о них.

Хейзел велела Конни и Розмари никуда не выходить, сказав, что непременно вернется. Она напряженно трудилась до вечера, поскольку давно знала, что работа — лучшее лекарство от сомнений и тревоги. Она раздавала одежду, воду, еду и лекарства брошенным хозяевами неграм, оказывала первую помощь раненым.

Хейзел вернулась обратно в сумерках, смертельно уставшая, и ее тронуло, как сильно дети обрадовались ее приходу. Она накормила их ужином и выпустила погулять в сад.

Вечерняя тишина вызывала мысли о спокойствии и мире, но запах дыма и гари не давал обмануться. С виду уцелевший особняк казался оазисом среди окружающих развалин, позабытым войной уголком, однако внутренность дома и сада являла другую картину. Мебель была поцарапана, ее обшивка вспорота ножами в поисках спрятанных драгоценностей, ковры испачканы сапогами, клумбы возле крыльца вытоптаны, ветки сирени, свисавшие над оградой, обломаны.