Флот, революция и власть в России: 1917–1921 - Кирилл Назаренко

Э. С. Панцержанский не останавливался перед выдвижением политических обвинений. По его мнению, власти виновны в допущении «взрыва дешевой демагогии в отношении всех моряков» после Кронштадтского восстания, а также в переложении «виновности в государственных преступлениях отдельных лиц командного состава на всю корпорацию остатков бывшего кадрового офицерства»[1179]. По мнению автора записки, эти люди в большинстве своем доказали «полную лояльность Советской власти», а в меньшинстве – даже «глубокую верность пролетарской идеологии и Республике». Результатом необоснованных обвинений, по мнению Э. С. Панцержанского, стало «очередное падение авторитета командного состава, уничтожение веры в возможность в подобных условиях созидательной работы и глубочайший упадок энергии как среди лиц, подвергшихся незаслуженным репрессиям, так и тех, коим в силу случайных обстоятельств уда лось избегнуть их»[1180].

Далее Э. С. Панцержанский высказывал претензии в отношении кадровой политики властей. Речь шла об огульном увольнении моряков под видом фильтрации и об определении корабельного состава флота, исходя из предельной численности продовольственных пайков для личного состава, а не из задач, стоящих перед ВМФ, а также о крайне тяжелом материальном положении командного состава.

Ликвидация самостоятельности морского комиссариата также признавалась автором записки тяжкой ошибкой, мероприятием, «глубоко противоречащим военно-морскому историческому опыту и абсолютно не оправдываемым экономическими соображениями»[1181]. Автор считал, что «полное подчинение флота армии являлось величайшей государственной ошибкой с точки зрения научно-академической (жестокие исторические примеры Франции, Германии, России)»[1182]. Правда, остается только гадать, что имел в виду Э. С. Панцержанский под «жестокими историческими примерами», так как ни в одной из этих стран флот в XIX – начале ХХ в. не был подчинен армии, за исключением короткого периода 80-х годов XIX в. в Германии, когда флот этой страны был так малочислен, что вопрос о его самостоятельности просто не стоял.

Он критиковал центр за «невключение» судоремонтных заводов, предприятий, изготавливающих флотское вооружение и оборудование «в сеть государственных предприятий», что привело к упадку морской промышленности и уходу кадровых рабочих. Правда, Э. С. Панцержанский признавал, что «в современных условиях экономического положения страны не может быть никакого обольщения насчет возможного расширения и строительства флота, во-вторых, что флот пока должен стоять перед основной задачей сохранения незначительного, но крепкого духом и знаниями ядра (выделено в оригинале. – К. Н.)», но при этом единственный путь к спасению лежит через «кардинальное искоренение всех ошибок, допущенных в отношении флота до последних дней, вложенных в основу краткого анализа современного положения на страницах настоящей записки»[1183].

Практически данная записка представляла собой нечто вроде ультиматума высшему руководству военного ведомства и, косвенно, высшему политическому руководству Советской России. Причем этот ультиматум был принят, во всяком случае, формально.

Н. Ю. Березовский пишет: «Есть все основания предполагать, что о “Записке” знал и В. И. Ленин. Ведь со держание этого документа составило основу доклада “О морском ведомстве”, представленного в ЦК РКП(б) 20 ноября назначенным накануне комиссаром при Помглавкоморе В.И. Зофом, членом РВС МСЧМ А. В. Барановым и главным командиром военных портов Черного и Азовского морей Н. Ф. Измайловым. На следующий день состоялась их беседа с Владимиром Ильичем, проявившим глубокий интерес к флотским вопросам. Эта встреча, несомненно, повлияла на назначение Э. С. Панцержанского (приказ РВСР № 317 от 22 ноября 1921 г.) на должность Помглавкомора»[1184].

Складывается впечатление, что основной пружиной событий в морском ведомстве летом – осенью 1921 г. стала постепенно разгоравшаяся в руководстве РКП(б) борьба, одним из главных героев которой стал Л. Д. Троцкий. Не исключено, что изменение структуры морского ведомства и назначение помглавкомором Э. С. Панцержанского было связано с этой борьбой. С осени 1921 г. И. В. Сталин становится докладчиком по военным вопросам на Политбюро наряду с Л. Д. Троцким, даже тогда, когда председатель РВСР присутствует на заседаниях. 14 сентября 1921 г. Политбюро приняло решение о сокращении флота и создало комиссию для контроля за этим процессом и его ускорением. Созыв комиссии поручался И. В. Сталину, в ее состав вошли С. И. Гусев, Судаков и представитель РВСР[1185]. Вместе с тем следует подчеркнуть, что еще в августе 1923 г. решение Политбюро предусматривало лишь объединение «верхушечных органов военного и морского комиссариата в единый Реввоенсовет Союза ССР, с сохранением существующей автономии низовых органов Морского ведомства»[1186]. Впрочем, это уже предмет отдельного исследования.

Так оказался принципиально решен вопрос о подчинении флота сухопутной армии. С другой стороны, вопрос о переводе флота на территориально-милиционную систему комплектования больше уже не поднимался. Способы комплектования флота, по сравнению с дореволюционным периодом, не изменились, лишь срок службы сократился на один год.

Заключение

На первый взгляд, русский флот к началу 1917 г. являлся достаточно крупной военной силой. Создавалось впечатление, что военно-морской организм Российской империи функционирует вполне нормально, не хуже, чем в других воюющих странах, что все идет по накатанной колее: и жизнь личного состава, и боевая подготовка, и повседневная управленческая деятельность руководящих органов флота. Вооруженные силы империи «традиционного» типа, с их внешней аполитичностью, сплоченным офицерским корпусом, безликой солдатской и матросской массой, функционировали по меньшей мере два столетия, и представлялось, что так будет всегда.

Но это была иллюзия. Грянул Февраль 1917 г., и начался распад государственных институтов Российского государства, в том числе и военно-морских сил. Через процесс распада «традиционных» вооруженных сил началось складывание армии и флота «революционного» типа. Перед военнослужащими впервые в жизни встал вопрос политического выбора: какой власти они собираются служить? Чьи интересы защищать? «Человек с ружьем» осознал себя единственной решающей силой в стране, от воли которой зависело, кому стоять у власти. Не случайно в массовом сознании Октябрьская революция ассоциируется с образом матроса в бушлате, перепоясанного пулеметными лентами.

Причины революционности матросов были сложными и неоднозначными. Разумеется, «фундаментом» их бунтарских настроений были социально-экономические и политические интересы тех социальных групп, выходцами из которых они были. Главным фактором было недовольство условиями службы, причем не материальной стороной дела, а моральными унижениями. Культурный уровень матросов после отмены крепостного права вырос, и те порядки, с которыми мирились рядовые моряки эпохи Крымской войны, стали возмущать их внуков. Воспитательные меры (церковные службы и произнесение речей перед строем), предпринимаемые начальством, выросшим в условиях «традиционных» вооруженных сил, уже не достигали цели. Усталость от многолетней однообразной службы на крупных кораблях во время Первой мировой войны сказывалась на эмоциональном состоянии моряков. При этом следует учитывать, что для большинства не слишком политически развитых матросов важен был протест против любой существующей власти. В условиях 1917 г. большевики и анархисты, больше, чем другие политические силы, имели шанс использовать эти настроения. Особенно привлекательны были антивоенные лозунги большевиков. Позднее, во время Кронштадтского восстания, оказалось, что даже большой процент коммунистов в экипажах кораблей не является гарантией от мятежа против большевиков. Усталость от войны и военной службы провоцировали политический протест и нежелание значительной части матросов принимать участие в Гражданской войне.

Флотское офицерство, сохранившее во время мировой войны свой кадровый состав, предпочитало не замечать пропасти, которая постепенно отделяла кают-компанию от кубриков. Сформировавшиеся в условиях «традиционных» вооруженных сил, офицеры не привыкли задумываться над социально-политическими вопросами и совершенно растерялись перед взрывом беспричинной, как им казалось, ярости матросов во время Февральской революции. Воздействие на общественное мнение убийств офицеров матросами в 1917 г. было особенно велико: число павших от рук своих подчиненных было вполне сопоставимо с количеством офицеров, погибших в боях 1914–1917 гг. Позднее кровоточащая память об этих событиях поддерживалась офицерами-эмигрантами, которые создали дееспособные организации за границей (как политические, так и «ветеранские»). Эти расправы стали символом того зла, которое несла, в их представлении, революция, а руководство ими задним числом уверенно приписывали большевикам. Благодаря большому количеству мемуаров, оставленных моряками-эмигрантами, и сравнительно небольшому количеству воспоминаний бывших офицеров, служивших в РККФ, складывается впечатление о почти полном отказе старого командного состава флота служить большевикам.