Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков

карта нашей зоны ответственности, на которой я, бросив короткий взгляд, успел разобрать береговую линию Ладожского озера и Питкяранту. Освещение давала электрическая лампочка ватт на сорок.

Садись сюда! — комиссар показал мне место за столом с самого края, а сам взял стул, до того стоявший у стены, и сел с торца стола, спиной к двери.

Проследив тяжёлым взглядом за нашим размещением, Волков, не поворачивая голову в сторону помкомвзвода-два, с металлом в голосе произнес:

Петренко, доклад!

Мой земляк как-то суетливо подскочил, переступил назад через лавку и стал докладывать виноватым тоном о своем боевом выходе: сообщил направление движения, какие стояли задачи, потом перечислил силы и вооружение, а когда дошел до начала боестолкновения, комроты резко произнес:

Стоп!

Михаил замолчал, а Волков встал, достал из комода лист писчей бумаги, положил его перед собой на стол и жестом подозвал Петренко:

Рисуй схему!

Тот взял карандаш и стал рисовать условные обозначения, комментируя:

Вот тут мы шли, где-то здесь был головной дозор… — далее он подробно рассказал всё то, что мне уже было известно. Все присутствующие, кроме меня, сгрудились вокруг стола, где помкомвзвода-два рисовал и объяснял схему.

Когда Михаил закончил доклад, ответив на несколько уточняющих вопросов, Волков разрешил ему сесть и переключился на меня:

Ковалев! Теперь ты рассказывай!

С чего начинать?

Давай сначала про бой!

Про который?

Волков и до того бывший в весьма дурном настроении, после моих вопросов, стукнув кулаком по столу, буквально взревел от ярости:

Ты мать твою, что мне тут Ваньку валяешь? У тебя там что, десять боёв за день было?

Два боя за сутки, вот…

Не дав мне договорить, Волков откинулся на спинку кресла и хлопнул по столу теперь уже открытой ладонью:

Стоп-стоп! Сначала коротко об обоих!

Первый бой был сегодня, около четырех часов утра, на кордоне первого взвода, полностью уничтожена разведывательно-диверсионная группа белофиннов в составе шестнадцати человек, плюс один взят раненным в плен, наших потерь нет. Второй бой — сегодня, около четырнадцати часов при движении от кордона к Питкяранте мною совместно с четырьмя бойцами первого взвода была атакована с тыла вражеская разведывательно-диверсионная группа, вступившая в бой с отрядом под командованием младшего комвзвода Петренко, мы уничтожили трёх белофиннов и одного невредимым взяли в плен, в моём отряде потерь нет, только я получил лёгкое ранение! Вот документы по первому бою! Тут и рапорт комвзвода — я подошёл к командиру роты и положил перед ним свёрток.

Капитан немедленно разорвал упаковку, сшитую наспех из белой ткани трофейного маскхалата и вывалил содержимое, состоящее в основном из личных документов убитых финнов на стол. Взяв из кучи три листа бумаги с рукописным текстом, он пробежал их глазами, потом принялся читать вслух рапорт лейтенанта Бондаренко. Ничего так, кратко и объективно написано. Отмечена моя роль в обнаружении диверсантов и захвате пленного. Разумеется, не упомянуто сколько я в том бою убил врагов, но лейтенант этого и не мог видеть, там ведь взвод палил из всех стволов и поди разбери, у кого сколько трупов на счету. По мере прочтения рапорта, настроение Волкова постепенно улучшалось и вскоре он был уже в положительном расположении духа. Тут я его прекрасно понимал — одно дело докладывать начальству, как одно из подчинённых тебе подразделений в тяжёлом бою с противником понесло большие потери, при этом значительная часть финских диверсантов ушла к своим, а другое дело, когда можно ещё и про образцовый бой на кордоне рассказать, плюс предъявить пленного. А если ещё правильно акценты расставить, то и на награду, наверное, можно рассчитывать.

Завершив читать рапорт, Волков задал мне несколько уточняющих вопросов, попросил показать на карте расположение первого взвода и, вспомнив про лежащую у меня за пазухой трофейную карту, я отдал её командиру роты, поставив крестик на месте кордона. Далее он расспросил меня про дневной бой, после чего разрешил идти ужинать и в медсанбат. Покинув штаб, я подошёл к полевой кухне, народу там уже не было, но раздатчик был ещё на месте и шлепнул мне в котелок положенную порцию каши с мясом. Получив пайку, я быстрым шагом поспешил к своей избе, дойдя до которой, обнаружил, что дверь открыта, а внутри темно, никого нет и довольно прохладно, видимо с утра не топили. Вытащив из дымохода задвижку, я быстро развел в печи огонь с помощью ранее заготовленных щепок и бересты, сунул в топку четыре полена и поставил сверху греться наполовину полный чайник. Потом сел за стол и, хорошо пережевывая, съел казённый ужин. Чайник должен был закипеть ещё минут через десять, поэтому я решил почистить винтовку — стрелял ведь сегодня довольно много. На подоконнике стояла керосиновая лампа, очевидно, появившаяся здесь стараниями старшины в период моего недолгого отсутствия. Переставив светильник за стол и определив, что внутри достаточно керосина, я зажёг фитиль и выкрутил его на максимум. Моего ночного зрения вполне хватало, чтобы нормально ориентироваться в темном помещении, но для разборки и чистки оружия необходимо нормальное освещение. Пока чайник закипал, я разобрал и почистил затвор, потом налил горячий напиток в кружку, а пока он остывал до приемлемой температуры, я успел почистить ствол и собрать винтовку. Далее я достал трофейный ТТ, внимательно осмотрел и почистил его. Сдавать пистолет я не собирался — самому пригодится — воевать ещё долго и резервный ствол точно лишним не будет. Потом достал галеты и не спеша напился чаю. Ну все, теперь можно и к лекарям!

Глава 5

Надев шинель и валенки, я вышел из дома и первым делом зашёл на ротный склад к Петровичу, оставил там винтовку и унты, рассказал вкратце о своей эпопее и расспросил старшину, как добраться до медсанбата. Получив подробные инструкции, я уже через десять минут вошёл в двухэтажное, пропавшее карболкой здание, которое при финнах было местной гимназией. Там, спросив у первого попавшегося мне санитара, нашел кабинет дежурного хирурга и, войдя, доложился по форме:

Отделенный командир роты погранвойск Ковалев! Прибыл на лечение в связи с получением ранения.

Сидевший за столом военврач третьего ранга — мужчина в возрасте лет тридцати, оторвавшись от лежащих перед ним бумаг, спросил меня несколько удивлённым голосом:

И куда же Вас ранило?

Я показал на левый бок:

Сюда попало, рассечение по касательной.

Ну раздевайтесь, посмотрим!

Следуя этому указанию, я снял шинель и обнажился до пояса, затем, подошёл к врачу и показал зашитую рану. Тот увидев шов, первым делом спросил:

Кто, когда зашивал?

Боец,