Снег - Орхан Памук

– По телевизору только что сказали, что Кадифе, лидер девушек в платках, откроет волосы во время вечернего спектакля, – сказал он. – Это правда?

– Посмотрим на это по телевизору! – сказала Ипек.

– Сударь, позвольте представиться, – сказала Фунда Эсер. – Меня зовут Фунда Эсер, я спутница жизни известного актера, а с недавних пор государственного деятеля Суная Заима. Прежде всего я поздравляю вас, что вы вырастили этих двух чудесных, необыкновенных девушек. Я советую вам нисколько не бояться этого смелого решения Кадифе.

– Религиозные мракобесы этого города никогда не простят мою дочь, – сказал Тургут-бей.

Они прошли в столовую, чтобы вместе посмотреть телевизор. Фунда Эсер взяла Тургут-бея за руку и от имени своего мужа, правившего всем городом, дала ему слово, что все будет в порядке. Ка, услышав шум в столовой, спустился вниз именно в этот момент и от счастливой Кадифе узнал, что Ладживерта освободили. Ка ничего не спросил, но Кадифе сказала ему, что остается верна слову, которое дала ему утром, и что они работают с Фундой-ханым, чтобы подготовиться к вечернему спектаклю. Впоследствии Ка не раз вспомнит последующие восемь-десять минут, считая их одними из самых счастливых в своей жизни. Все смотрели телевизор и говорили в один голос, а Фунда Эсер мило обрабатывала Тургут-бея, чтобы он не препятствовал выходу своей дочери вечером на сцену. Ка не сомневался, что будет счастливым, и уверенно представлял себя частью большой и веселой семьи. Еще не было четырех часов, когда, спускаясь в столовую с высоким потолком и стенами, покрытыми старыми темными обоями, словно в успокаивающем детском воспоминании, он подолгу смотрел в глаза Ипек и улыбался.

Именно в это время Ка увидел у кухонной двери Фазыла и захотел, уединившись с ним на кухне, чтобы никому не испортить настроения, расспросить его с пристрастием. Но юноша не позволил себя увести: сделав вид, что засмотрелся на что-то по телевизору, он застыл у приоткрытой двери и рассматривал собравшихся внутри веселых людей наполовину изумленным, наполовину суровым взглядом. Когда Ка чуть позже смог увести его на кухню, это заметила Ипек и пришла следом.

– Ладживерт хочет поговорить с вами еще раз, – сказал Фазыл, испытывая плохо скрываемое удовольствие оттого, что портит общее веселье. – Он передумал насчет этого.

– Насчет чего?

– Он вам скажет. Телега, которая вас отвезет, через десять минут заедет во двор, – сказал он и вышел из кухни во двор.

Сердце Ка сильно забилось, не только потому, что сегодня он не хотел больше выходить из отеля. Ему было страшно.

– Не вздумай поехать! – сказала Ипек, озвучив мысли Ка. – Ведь и телегу уже знают. Все погибнет.

– Нет, я поеду, – сказал Ка.

Почему он сказал, что поедет, хотя совершенно не хотел ехать? В его жизни часто случалось так, что он поднимал руку, чтобы ответить на вопрос учителя, на который не знал ответа, или покупал не тот свитер, который хотел купить, а гораздо хуже, за те же деньги, причем зная об этом. Может быть, от любопытства, а может быть, от боязни счастья. Когда они вышли из комнаты, чтобы скрыть от Кадифе, что они узнали от Фазыла про решение Ладживерта, Ка захотелось, чтобы Ипек сказала что-нибудь особенное, что-нибудь придумала, чтобы Ка смог изменить свое решение и со спокойным сердцем остаться в отеле. Но пока они вместе смотрели в окно, Ипек на разные лады повторяла одну и ту же мысль, одни и те же слова: «Не езди, не выходи сегодня из отеля, не подвергай опасности наше счастье» – и так далее и тому подобное.

Ка смотрел на улицу, слушая ее, словно зачарованный. Когда телега въехала во двор, его сердце сжалось от осознания преследующих его несчастий. Он вышел из комнаты, не поцеловав Ипек, но не забыв обнять ее и попрощаться, и, не показываясь двум солдатам-охранникам, читавшим в холле газеты, прошел через кухню и лег под брезент в ненавистной телеге.

Не надо считать, что я пытаюсь подготовить читателей к тому, что эта поездка на телеге необратимо изменит всю жизнь Ка и что момент, когда он принял вызов Ладживерта, станет для него поворотным пунктом. Я вовсе так не считаю: Ка еще представится удобный случай, чтобы суметь преодолеть происходящее с ним в Карсе и найти то, что он называл «счастьем». И все-таки многие годы спустя он с раскаянием размышлял о случившемся, уже после того, как события приняли неизбежную и окончательную форму, и сотни раз думал, что, если бы Ипек смогла найти нужные слова, он отказался бы от поездки к Ладживерту.

Это доказывает, что наши мысли о Ка как о человеке, склонившем голову перед своей судьбой, спрятавшись в телеге, будут верными. Он раскаивался, что оказался в телеге, и сердился на себя и на весь мир. Он мерз, боялся заболеть и не ждал ничего хорошего от Ладживерта. Как и во время первой поездки, он сосредоточил свое внимание на звуках улицы и человеческих голосах, но его совершенно не интересовало, куда его везут.

Телега остановилась, извозчик легонько толкнул его, он выбрался из-под брезента и, не сумев определить, где находится, вошел в разрушенное здание, потерявшее цвет от ветхости. Такие дома он видел много раз. Поднявшись по кривой узкой лестнице на второй этаж (когда ему будет весело, он вспомнит, что видел глаза хитрого ребенка у приоткрытой двери, перед которой в ряд была выстроена обувь), он вошел в открытую дверь и в дверях увидел Ханде.

– Я решила никогда не изменять себе, – сказала Ханде, улыбаясь.

– Важно, чтобы ты была счастлива.

– Я счастлива потому, что делаю здесь то, что хочу, – ответила Ханде. – Теперь я не испытываю страха оттого, что в мечтах видела себя другой.

– Тебе не опасно здесь находиться? – спросил Ка.

– Опасно, но человек может сконцентрироваться на жизни, только когда ей угрожает опасность, – сказала Ханде. – Я поняла, что не могу сконцентрироваться на том, во что не верю, на необходимости снять платок. А сейчас я так счастлива разделить здесь с Ладживерт-беем его борьбу. Вы можете здесь писать стихи?

То, что они с ней познакомились два дня назад, сидели и разговаривали за обеденным столом, все это показалось Ка таким далеким воспоминанием, что какое-то время он смотрел на нее, словно пытаясь вспомнить. Хотела ли Ханде намекнуть на свою близость с Ладживертом? Девушка открыла дверь в соседнюю комнату, Ка вошел и увидел Ладживерта у черно-белого телевизора.

– Я не сомневался, что ты придешь, – сказал Ладживерт, очень довольный.

– Я не знаю, почему пришел, – сказал Ка.

– Оттого, что у тебя на душе неспокойно, – сказал всезнающий Ладживерт.

Они с ненавистью посмотрели друг на друга. Было совершенно очевидно, что Ладживерт доволен, а Ка раскаивается. Ханде вышла из комнаты и закрыла дверь.

– Я хочу, чтобы ты посоветовал Кадифе не участвовать в позоре, который планируется сегодня вечером, – сказал Ладживерт.

– Ты мог сообщить ей об этом через Фазыла, – сказал Ка. По лицу Ладживерта он понял, что тот не мог вспомнить, кто такой Фазыл. – Парень из училища имамов-хатибов, который привел меня сюда.

– А, – сказал Ладживерт. – Кадифе не стала бы воспринимать его всерьез. Она никого не воспримет всерьез, кроме тебя. Кадифе поймет, насколько я решителен в этом вопросе, только услышав об этом от тебя. Может быть, она сама уже решила, что не нужно открывать голову. По крайней мере теперь, услышав, как это анонсируют по телевизору, и поняв, каким отвратительным образом используют ситуацию.

– Когда я уходил из отеля, Кадифе начала репетировать, – сказал Ка с нескрываемым удовольствием.

– Ты скажешь ей, что против этого! Решение открыть голову Кадифе приняла не по своей воле, а для того, чтобы спасти мне жизнь. Она заключила сделку с властью, взявшей в заложники политического заключенного, но сейчас она не обязана держать слово.

– Я скажу ей об этом, – сказал Ка. – Но я не знаю, что она сделает.

– Ты утверждаешь, что, если Кадифе сделает по-своему, ты не будешь за это отвечать, не так ли? – (Ка промолчал.) – Если Кадифе вечером отправится в театр и откроет голову, ты ответишь за это. Эту договоренность заключил ты.

С тех пор как Ка приехал в Карс, он впервые почувствовал, что прав, и совесть его была спокойна: плохой персонаж в конце концов заговорил плохо, как ему и положено, и больше уже не сбивал его с толку. Чтобы успокоить Ладживерта, Ка сказал:

– Правильно, что тебя взяли в заложники! – и задумался о том, как повести себя, чтобы уйти, не рассердив его.

– Отдай ей это письмо, – сказал Ладживерт и протянул конверт. – Может, Кадифе не поверит устному сообщению. – (Ка взял конверт.) – Если однажды ты найдешь способ вернуться обратно во Франкфурт, непременно попроси Ханса Хансена издать то наше воззвание, которое подписало так много людей, подвергших себя такой опасности.

– Конечно.

Во взгляде Ладживерта Ка увидел некую опустошенность, неудовлетворенность. Он был еще спокойнее, чем утром, в камере, словно осужденный на смерть. Он спас свою жизнь, но предчувствовал несчастье, как человек, который наверняка знает, что в оставшейся жизни уже не сможет испытать ничего, кроме злобы. Ка поздно сообразил, что Ладживерт чувствует – его опустошенность заметили.