Зумана - Е. Кочешкова

Мимо скользнула сочащаяся ядом тень — и канула во тьму. Где-то в стороне пьяно заорали на два голоса, потом раздался громкий деревянный треск, и крик разом стих. Зато прямо над Шутом открылась ставня, и он едва успел увернуться от вонючей жижи, плеснувшей на прогнившие доски переулка.

"Как тебя занесло сюда, мальчик мой?" — думал он, протискиваясь мимо каких-то заиндевелых бочек, мимо пустой собачьей конуры, вдоль шаткого забора, а потом — в щель между покосившимися, досками.

Здесь.

Вот в этом доме, больше похожем на сарай. Окон не видно вовсе или они забиты наглухо, дверь щелястая, из-под нее, подрагивая, пробивались неровные отсветы. Шут замер чуть поодаль. Кровь стучала у него в висках, а пальцы похолодели.

Вдох. Выдох.

Вдох…

Он закрыл глаза и открыл их по-другому.

Мир вокруг стал еще гаже. Точно липкая паутина…

И крошечное светлое пятнышко в самой ее сердцевине. Фарр.

"Мальчик мой…"

Его взгляд задержался на этом сияющем существе, но усилием воли Шут заставил себя увидеть больше.

Задымленная, грязная лачуга. Двое мужиков в углу — они спали и видели сны о богатой добыче. Старуха — она тоже спала, и ее дыхание было наполнено скорой смертью. Женщина… женщина не спала. Она смотрела на дрожащий огонек лучины и отрешенно баюкала младенца.

"Не так уж сложно… — подумал Шут. — Просто позволить ей уснуть…"

Это было легко. Она ужасно хотела спать… только боялась, что ребенок вновь начнет плакать, едва только его перестанут укачивать. А когда малыш плакал, мужики из угла грозились выкинуть побирушку на улицу вместе с ее ублюдком. И они не были ее друзьями или защитниками. Просто попутчики. Их всех приютила эта старуха. Вместе пили и иногда делили постель.

Шут понял, что зря опасался и спешил — эта замученная женщина не собиралась никуда плыть. Она пришла в Золотую, ища легкого хлеба… У нее даже не было денег, чтобы оплатить место на корабле.

Просто нищенка.

Как наследник попал в ее руки? Какими изворотами судьбы?

Понимание пришло тотчас же.

Также, как и Шут когда-то попал в монастырь. Нищая женщина нашла брошенного кем-то младенца. Нашла в Герне. У самой границы с Закатным Краем. Но у нее и самой-то — ничего не было… Ее выгнали из замка за то, что крала с кухни… А соседнее королевство почему-то показалось заманчивым…

"Фарр… Мне страшно подумать, какая сила досталась тебе…"

Конечно, младенец не сознавал, где его дом и кто его отец. Но он чувствовал это. И словно звереныш, ищущий сосок матери, стремился обрести то, что у него отняли.

Шут осторожно коснулся сознания ребенка, помогая ему глубже погрузиться в сон. Затем проделал то же самое и с усталой женщиной. Осталось только войти и забрать наследника. Он вернулся в обычный мир и подождал пару мгновений, пока не отступило легкое помутнение в глазах. А потом решительно направился к лачуге.

Дверь открылась с мерзким скрипом. Шут аж присел от испуга, что сейчас весь этот маленький притон проснется. Но нет… Мужики были пьяны, старуха вообще казалась ближе к тому миру, чем к этому, а нищенка слишком умаялась, чтобы реагировать на что-нибудь, кроме крика младенца. Поняв это, Шут тихо подкрался к несчастной и, затаив дыхание, вгляделся в личико своего сына…

"Ну здравствуй, мальчик…"

На мгновение Шут прикрыл глаза и закусил губу. Нет, он не ошибся. Зов крови — изначальная, самая сильная магия, дарованная людям природой. Он сразу же узнал эти черты лица, столь мягкие и нежные в их новом воплощении.

"Жаль, что она не увидит тебя…", — он вздохнул и тихонько потянул драгоценный сверток из рук спящей женщины. Ребенок был закутан в какое-то рванье, Шут половчей ухватил засаленное одеяльце и, прижав к сердцу, поспешил прочь.

Женщина проснулась, едва только дверь со скрипом захлопнулась за Шутом. Он понял это по отчаянному, какому-то почти нечеловеческому крику.

— Мой сын! Ааа-а-а! Сына моего украли! — Шут уже не слушал этих яростных воплей, он мчался, не видя дороги. Совсем как тогда, полгода назад. И как тогда вслед ему неслись черные мысли, да только они не имели никакой силы. — Украли! Украли! Помогите! Сына украли! — канава, бочка, поваленный прилавок, стена… переулок, вонь, боги какая вонь!.. и снова стена… боковой проход, куча тряпья — замерзший пьяница, шум из винницы, истеричный смех из блудной хибары… переулок, поворот, переулок… улица! Наконец-то большая улица, даже видна пара фонарей вдали, значит надо туда! Там будет край этому гнилому месту.

Пробежав еще пару кварталов без остановки, Шут увидел чей-то экипаж. Возница сонно потряхивал вожжами, правя в сторону причалов.

— Эй! — хрипло закричал Шут. — Постой! Возьми меня до квартала мастеров! — возница испуганно отвернулся, не желая иметь дела с каким-то безумным проходимцем. — Погоди же! Золотой плачу! — это как всегда решило дело…

"Жадность погубит этот город!" — думал Шут, без сил падая на сиденье и захлопывая за собой дверь. Подстегнутый его звенящим повелением гнать без оглядки и столь же звонкой монетой, возница что было дури нахлестывал своих несчастных лошадей. С каждым ударом четырех пар копыт Грязные переулки оставались все дальше и дальше…

На середине пути Шуту пришла в голову шальная мысль рвануть во дворец, но он, хвала богам, успел одуматься прежде, чем возница уточнил, куда ехать дальше. Руальд ждал долго, потерпит еще одну ночь.

Элея развернула одеяльце так бережно, словно младенец был по меньшей мере хрустальным. И рассмеялась счастливо:

— Патрик! Смотри, у него белые волосы! — Шут вздрогнул, похолодев нутром.

"Не белые, — подумал он с отчаянием, — а такие же, как у меня…"

— И какой же он славный… — Элея склонилась над ребенком, ласково проведя пальцами по его крошечной худой щеке. Шут подошел ближе, с трудом заставил себя посмотреть на принца. И замер в изумлении.

Волосы Фарра и в самом деле были белыми. Белыми, точно снег.

"Как это возможно?! — Шут испугался еще больше. Он вовсе перестал понимать что-либо. Даже простолюдины знают, что дети наследуют внешность родителей. Значит? Значит этот мальчик… — Нар! Проклятая ведьма! Ты обманула меня?! Он в самом деле сын Руальда!"

Едва справившись с лицом, Шут пробормотал что-то невнятное на вопрос Элеи, где был найден мальчишка, и, чувствуя странную дурноту, вывалился прочь из комнаты. Несколько минут просто стоял под дверью, прислонившись затылком к холодной каменной стене коридора. Потом тряхнул головой и отправился в трактир.

Все эти дни он продолжал скрывать свое лицо и имя. Нет, белилами Шут больше не пользовался — уж очень хлопотно. Просто никогда не снимал капюшона и не позволял себе рассиживаться в харчевне среди других артистов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});