Зумана - Е. Кочешкова

Это напряжение нарастало, по мере того, как наследник становился все ближе и ближе… С каждым днем их связь крепла и Шут теперь мог различать едва уловимые оттенки настроения младенца — страх, голод, спокойную созерцательную радость. Но чаще всего — непонятную тревогу. Мальчишка почти все время, а значит даже во сне, находился в состоянии, которое сам Шут не назвал бы иначе, как нежеланием воспринимать окружающий мир.

И это Шута пугало.

— А вот и я, — сказал он, заглядывая в комнату, которую выделил им Викке. И как всегда первым делом отыскал глазами свою драгоценную королеву. Она выглядела такой усталой, исхудавшей… Шуту еще не случалось видеть ее до такой степени замученной и истощенной. Клятые дороги… бесконечные дороги… Да разве эта женщина создана для подобной жизни?

Элея, увидев его, улыбнулась… и тепло этой улыбки стиснуло жалостью сердце Шута. Он подошел к ней, сидящей у камина в расшатанном кресле, и, встав за спиной, ласково обхватил руками тонкие плечи, закутанные в платок, отыскал и бережно стиснул холодные пальчики… зарылся носом в осеннее золото волос, вдыхая родной запах…

— Ничего, моя милая, — прошептал он, отыскивая губами тонкую жилку у нее на виске, — скоро все это кончится…

— Так… — промолвил Кайза, — что-то я голоден. Пойдем-ка, парень, поглядим, чем тут угощают, — краем глаза Шут увидел, как шаман твердо взял оруженосца за плечо и направил к двери. — Посидим, послушаем, о чем ваши гайсы языками треплют.

Когда они остались одни, Элея вдруг сжала Шутову ладонь так горячо, заговорила, не тая в голосе тревоги:

— Патрик… Этот мальчик… Ведь его кто-то везет. Кто-то заботится о нем, присматривает… Как ты собираешься отнять его у этих людей? Там могут быть и воины. Разве ты сумеешь противостоять им? — она обернулась и посмотрела на Шута почти с отчаянием. Конечно. Где уж господину Патрику, бывшему королевскому дурачку мериться силой с большими страшными мужиками при оружии…

Он вздохнул. Обошел кресло и сел у ее ног, опустив голову на колени своей королеве. И совсем как в те давние времена, когда она еще беззаботно жила в отцовском замке, Элея стала перебирать спутанные всеми ветрами пряди его волос.

— Я не знаю, — ответил Шут, разглядывая вышивку из цветов на подоле ее платья. Честно ответил, не пытаясь что-то выдумать. — Вот увижу его и буду решать. Сейчас-то чего гадать? Зря только стращать себя. Ну его… — но подняв глаза, увидел, что тревожная складка над тонкой королевской бровью никак не разгладится. Тогда он улыбнулся и, ухватив Элею за руку, потянул ее к себе.

— Иди ко мне, — прошептал Шут, укрывая ее своими объятиями. Укрывая от всего — от печалей, страхов и обид… — Моя королева… — наверное, вытертый до серости ковер на полу был не самым лучшим местом для любви, но Шут не думал об этом. Ему хотелось лишь одного — снова увидеть звезды в ее глазах…

7

Фарр появился в городе четыре дня спустя. Ночью.

Шут проснулся с гулко стучащим сердцем, пытаясь осознать, что же за тревога разбудила его. И почти сразу понял.

Мальчишка.

Это томительное беспокойство исходило от него.

"Фарр!" — мысленно Шут метнулся к ребенку — утешить, успокоить… и почувствовать, где находится это встревоженное существо. Он вдохнул поглубже, закрыл глаза и открыл их по-другому.

Сознание младенца было таким зыбким, таким бесформенным… Но Шут упорно цеплялся за него, пытался проникнуть в крошечный разум. И удивлялся тому, как виртуозно мальчишка не дает этого сделать. Вот ведь… сразу видно, чей сын…

Шут мысленно улыбнулся и… распахнул свое сознание для этого маленького упрямца…

— Куда ты, Пат? — Элея проснулась тотчас же, как Шут приподнял одеяло и выскользнул из постели.

— Спи… — он коснулся губами ее прохладного лба. — Я скоро…

В комнате было совсем нежарко — дров для камина рачительный Викке выделял не много, а прикупить сверху накануне вечером они забыли. Шут подоткнул одеяло, чтобы холодный воздух не добрался до Элеи, и, наскоро одевшись, покинул спящих друзей. Никого из них он не собирался впутывать в это дело.

Спускаясь по лестнице, Шут колебался — стоит ли седлать коня или пробежаться до нужного места на своих двоих? Остановился на втором варианте. Всадник на ночной улице будет слышен издалека, а шуметь хотелось меньше всего. Он поплотней запахнул плащ, натянул капюшон почти до носа и быстро зашагал туда, где надрывался в плаче всеми брошенный-покинутый наследник Закатного Края. То, что мальчишка оглашает окрестности своим криком, не вызывало у Шута никаких сомнений. Их Высочество принц Фарр были глубоко недовольны всем окружающим миром… А когда Шут разорвал узы единения, это послужило окончательным поводом для безудержной истерики в лучших традициях господина Патрика и степной колдуньи вместе взятых…

"Я иду, малыш! Иду к тебе. Ах, как ты похож на свою маму…"

Шут не шел — бежал. И почти ощупью. Не потому, что на улицах было темно, вовсе нет, фонарщики Золотой ели хлеб не даром… Просто с закрытыми глазами он лучше «слышал» своего сердитого мальчика, который отчаянно требовал забрать его оттуда, где ему так плохо. Да, принц не умел ни говорить, ни связно думать, но чувства и желания этого малыша были очевидны…

Время от времени Шут проваливался в другое видение, но всякий раз выдергивал себя обратно — чувствовал, что не стоит. От магических «штучек» он по-прежнему порой делался как пьяный или вовсе лишался сил.

Позади остался квартал мастеров, где находилась "Бешеная собака", затем улица аптекарей и знахарей, мостик над Старым ручьем, еще пара тихих улочек с мирно спящими горожанами, пустая рыночная площадь, переулки, дворы… Вскоре Шут понял, что идет уже по Грязным кварталам, уводящим прочь от приличной части города. Все дальше и дальше…

Потом начались откровенные трущобы.

Принц больше не голосил — устал и заснул. Он был совсем рядом.

Шут стянул капюшон и огляделся.

Грязь. Ужасная, непролазная грязища, ноги почти по колено в каких-то помоях. И вонь. Даром что зима… Как будто в выгребную яму попал. А может, правда, она рядом где оказалась?

Он прикрыл лицо краем плаща и осторожно двинулся дальше. Несмотря на поздний — или скорее ранний — час, Шут то и дело видел мерцание света в окнах, слышал чьи-то голоса… Трущобы жили своей жизнью, ночной. Воры, портовые шлюхи, наемные головорезы и просто всякая мерзость в человечьем обличии… Нет, Шут не боялся… Он знал, что никто его просто не заметит. Почему? Да богам ведомо, почему… Просто знал.

Мимо скользнула сочащаяся ядом тень — и канула во тьму. Где-то в стороне пьяно заорали на два голоса, потом раздался громкий деревянный треск, и крик разом стих. Зато прямо над Шутом открылась ставня, и он едва успел увернуться от вонючей жижи, плеснувшей на прогнившие доски переулка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});