Венгерский набоб - Мор Йокаи

В погоню!

И передовой отряд вскачь понесся вослед собакам. Лица обеих дам разгорелись от охотничьего азарта. Фанни снова пришло вдруг на ум то, что пригрезилось однажды: вот бы он, ее безымянный идеал, был здесь на быстроногом скакуне, а она - впереди, от него, от него, пока не рухнула бы и не умерла на его глазах, и никто не узнал бы ее тайны. Флора же мечтала: выехал бы сейчас Рудольф навстречу, увидел - и еще сильнее влюбился.

Но вот лиса достигла поймы. Обширнейший, в несколько тысяч хольдов, сенокос открылся взорам, весь еще в сметанных копнах. Здесь травля сулила самые захватывающие минуты. Лиса, замечательный экземпляр своей породы, ростом была с хорошего волчонка, только туловищем подлинней, большой пышный хвост метлой стлался позади. Неспорой побежкой - не от усталости, а просто сберегая силы, - то и дело виляя, ныряя в стороны, чтобы утомить собак, подвигалась она вперед, шагов на сто впереди своих преследователей, неотрывно следя за ними одним глазом; едва это расстояние сокращалось, лиса несколькими прыжками тотчас восстанавливала разрыв.

А между тем лучшие гончие Яноша Карпати - белоснежные Цицке и Райко, Мати, рослый Ордаш, Ласточка Мишки Киша и Армида графа Гергея так и рвались за ней, не говоря уже о всей своре.

Время от времени лиса приостанавливалась, словно с сожалением, что выгнали ее из кустарника; нет-нет да и кинется даже к копне: спрятаться, но тотчас с сердитым тявканьем потрусит дальше. Даже издали видно было, как скалит она острые свои зубы, оборачиваясь на преследователей.

Да, невыгодно оказаться на месте ровном, плоском: ни ложбинки нигде, ни ручейка, которые защитили бы от погони. Есть, правда, в одном месте рукав Беретте - довольно широкий и глубокий, как помнилось лисе по летним купаньям да ловле раков. Вот бы этот рукав меж собой и собаками оставить, борзые ведь не любительницы плавать; да раньше успеют окружить и завладеют шубой прежде, чем намокнет.

Уже на середине луга заметно замедлился ее бег, скоро будет она в кольце.

- Хватай, Райко! Улюлю, Ласточка! Вперед, Армида! - неслось со всех сторон.

С удвоенной силой бросились гончие вперед.

Пара белых псов всего к ней ближе, быстрее ветра летят, стройные шеи вытянулись тетивой, с двух сторон настигают, еще минута - и схватят.

Но лиса останавливается вдруг и, зажав хвост меж ногами, зубами щелкает навстречу борзым. Те отпрядывают озадаченно и, упершись в землю всеми четырьмя лапами, яростно визжат и крутят задранными кверху хвостами. Пользуясь этим промедленьем, преследуемое животное отпрыгивает и ускользает от белоснежной пары, пробуя взять вправо.

Опять кидается вся свора за лисой.

Теперь Армида графа Гергея наседает на нее.

- Браво, Армида! Кубок твой!

Еще прыжок. Лиса прижимается неожиданно к земле, и Армида перемахивает через нее, шагов только через двадцать замечая, что добыча-то позади.

И опять вправо забирает лиса.

- Пиль, пиль, Ласточка! - вопит Мишка Киш.

Ласточка и впрямь хватает лису. Вот чей будет приз! Но и лиса хватает собаку - цап ее прямо за нос, и та выпускает добычу. Шрам тебе вместо приза.

И тут лиса со всех ног кидается к рукаву Беретте. Удалось-таки хитрющей такую свору провести, выскользнуть из кольца. Борзые теперь все далеко позади.

Только Мати, кобель матерый, привыкший охотиться в одиночку, быстро опережает остальных. Этот сейчас покажет свое уменье. Покамест он не очень-то силы напрягал, другим предоставляя отличаться. Ему-то прекрасно известно, что за _этой_ лисичкой не угнаться никому. Уж эту он знает! Старая его знакомица. Сталкивались не раз. Двух-трех других стоит. Ну-ка, давай теперь, Мати, покажи, на что ты способен!

Лиса опять за старые свои трюки принялась: и вбок отскочит, и присядет, и зубами щелкнет. Но куда там: перед пей боец испытанный.

И всего этого Янош Карпати не видел! Спросите-ка завзятого борзятника, можно на что-нибудь променять подобное зрелище?

Вот на всем бегу лиса прижалась внезапно к земле; но Мати не перескочил через нее, как недалекая Армида перед тем. С быстротой молнии налетел сзади на лису, которая, ожидая его с другой стороны, оскалилась было, но тут... Зрители увидели только, как подкинутая псом за шею, перевернулась она в воздухе и опять угодила ему в зубы, - а тот еще разок встряхнул ее за загривок и опять пустил: пусть немножко побегает.

- Браво, Мати, браво! - загремело на лугу.

Клики эти только подстрекнули Мати показать себя в полном блеске, и он сумел-таки, вопреки всем ее шахматным хитростям, поворотить лису обратно, в сторону охотников, чтобы прямо у них на виду еще побросать ее, как мяч. Дольше минуты он, правда, не решался удерживать хищницу в пасти, зная, что иначе и она его куснет, а о лисьих зубках собаки свое твердое суждение имеют, избегая их пуще всех прочих. Поэтому Мати швырял только да швырял лису наземь, дожидаясь, пока она совсем изнеможет. А та уже и не защищалась больше, бежала лишь, спотыкаясь, ковыляя на трех лапах. Все считали, что лисе конец. И вдруг, завидев стадо быков на тракте, она снова прянула в сторону и устремилась прямо к ним.

Охотникам пришлось через довольно высокие слеги перемахнуть, и двум юным дамам опять представился случай блеснуть восхитительной ловкостью, обе успешно взяли препятствие.

И обе в тот же миг увидели приближающегося по тракту всадника, которого частью из-за кустов, частью из-за отвлекающих обстоятельств раньше не заметили.

Это он!

Флора еще сильнее зарделась в эту минуту, Фанни по бледнела как смерть.

Он!

Обе его узнали. Да, он. Любящий супруг одной, обожаемый идеал другой.

Флора, не помня себя от радости, рванулась вперед с восторженным криком:

- Рудольф! Рудольф!

Фанни, онемев от отчаяния, повернула и поскакала обратно.

- Боже мой! - воскликнул Рудольф, на чьем лице пылал еще поцелуй любимой женщины. - Лошадь той дамы понесла!

- Это графиня Карпати! - сказала испуганно Флора и подхлестнула коня в надежде догнать ее.

Но та стремглав летела по травостою; все были уверены, что лошадь ей не повинуется. Флора, старый Палко, Мишка Киш и граф Гергей скакали вдогонку, не в силах, однако, ее настигнуть; лишь Рудольф наконец поравнялся с ней.

Лошадь Фанни взбежала в эту минуту на узенькую запруду на Беретте. Внизу - шестисаженная глубина, стоит оступиться - и конец. Но Рудольф уже тут; из шестерых он лучший наездник. Впервые в жизни видит он эту женщину. Откуда ему знать, что они уже встречались много раз, ведь он ее не примечал. Лошадь Фанни вся в мыле, а как сама она бледна, как вздымается ее грудь!.. Вот он, миг, когда этот юноша скачет рядом, - дыхание его, кудри почти касаются ее лица, а у нее больше, чем когда-либо, оснований желать смерти. Ведь юноша этот, обожаемый ее идеал, - муж прекраснейшей, благороднейшей из женщин и любимейшей подруги.

Приходится Рудольфу отказаться от мысли остановить обезумелого коня; но когда, теряя сознание, Фанни валится навзничь, он успевает подхватить ее и в мгновение ока переносит в мощных своих объятиях к себе в седло. Молодая женщина в беспамятстве поникает ему на плечо, одичалый конь мчится дальше один, без седока!

22. МУКИ АДСКИЕ

Карпати после этого случая тяжко заболела, жизнь ее долгое время висела на волоске. Лучшие врачебные светила были приглашены, консультировались у ее постели, лечили, но никто не знал, что с ней. Сердечные раны, к сожалению, не поддаются лекарственному воздействию.

Долго она лежала без памяти, бессвязно говоря что-то в бреду, как все больные, в чьем воспаленном мозгу роятся беспорядочные видения. Кто обращает внимание на такие речи? Ни к чему это. Страхи разные, призраки, которых нет на самом деле, мерещатся таким больным, знакомых же они не узнают - и сами меняются неузнаваемо: сильные духом становятся пугливыми, целомудренным рисуются всякие фривольности. Кому придет в голову запоминать сказанное в бреду?

"Уйди - и дай мне погибнуть".

Какой в этом смысл? Богу одному известно.

"Не приближайся: конь, на котором я сижу, адом послан за мной!"

А это что должно обозначать?

"Не будь ты счастлив, и мне бы несчастной не бывать".

Нежная, мягкая ладонь опускается на горячий, воспаленный лоб. Это Флора, которая ночь за ночью бодрствует у постели больной, поступаясь и сном, и приездом мужа, невзирая на запугиванье Марион, твердящей, что у Фанни черная оспа.

Ах, кабы оспа! Какая это малость по сравнению со страданиями бедняжки.

Наконец природа победила. Юный организм быстрее, быть может, старого уступает смерти, но яростнее борется с ней. Фанни избегнула ее объятий. Впервые осмысленным взором оглядевшись вокруг, увидела она двух сиделок возле себя. Одна была Флора, другая - Тереза.

То, к чему ничто не склонило бы Терезу - навестить графиню Карпати, заставила сделать весть о ее тяжелой болезни. Приехав как раз когда в состоянии Фанни наступил перелом, она сменила ухаживавшую за ней Флору.