Светлая полоска Тьмы - Елена Миллер

— Это все очень интересно и познавательно, но причем здесь Алка и Квинт?

— По какой-то причине, он влюбил тебя в себя, но не воспользовался этим. Я прав?

— У нас с Вовкой ничего не было, — смутилась я. — Правда, на выпускном я чуть не соблазнила его, но он сказал, что все должно быть не так, или что-то в этом роде. Потом его не стало. Он погиб, точнее разыграл свою смерть.

— Дай угадаю, ты чуть не покончила с собой после этого?

— Да, но мама нашла гору таблеток, которыми я запаслась, и остановила меня.

— Теперь все более или менее ясно.

— Может, и меня просветишь.

— Квинт не стал тебя трогать из-за гона. Видимо, сначала собирался — потом передумал. Счел смертельную инициацию более безопасной, а ты ее избежала.

— Причём здесь гон? Он сказал, что до него еще долго.

— Ложь. Поверь мне, я присутствовал при рождении его последнего отпрыска. Было это зимой 1674 года. Уже лет сорок его подавляет. Квинт, конечно, древен — время у него еще есть, но с тобой он рисковать не стал. Думаю, из-за твоей Силы.

— Почему?

— Все просто, он либо обрюхатил бы тебя, либо сожрал.

— Значит, он не хотел, чтобы я залетела?

— Он просто не стал убивать тебя таким способом. Ему нужен дар Странника, а не чрево, для вынашивания очередного потомка. Для этого у него дочурки советниц есть.

— Ты о Совете Древа говоришь?

— Да. У Квинта с ними договор. Он их крышует — они поставляют ему своих дочерей в наложницы.

— Вон оно что! — во мне вспыхнула ревность. — Значит, его наложницы из Древа. Понятно.

— Да. Кстати, последней была дочка Мирославы, Ольга. Красивая баба, вся в мать. Прямо снежная королева.

Я вспомнила самозваную тетушку, и правда, царица, только не снежная — яркая, чувственная. Я поделилась этим с Зигом. Он покачал головой:

— Ты видела личину, Алиса. Мирослава — блондинка. Как глянет — льдом покрыться можно. Такая и мир заморозить может ради абсолютной власти, чтобы в гордом одиночестве безраздельно править льдами.

Меня передернуло от перспективы такого будущего.

— Не переживай, — тепло улыбнулся Зиг. — Если дракон с ней не разберется — сам ею займусь, пока она не выпустила гулять по миру свою смертоносную вьюгу.

— Надеюсь на это. Кстати, причем здесь убийство? Разве Квинт убивал своих наложниц?

— Не он — его детки. Хотя это как посмотреть.

— Что это значит?

— Для женщины рождение даркоса — билет в один конец. Их матери обречены. Они даже до родов не доживают. Детки не только истощают их физически, но и пожирают ментально.

Я уставилась на него в немом потрясении. Слов не было. Он лишь хмыкнул:

— Ладно, слушай.

↑

Глава 49. Ольга

Зигмунд. Поместье Владислава Тарквиновского. Апрель 1673 года — январь 1674 года.

Весной, в самый разгар цветения садов, Владислав привез в имение госпожу Ольгу. Высокая блондинка с осанкой царицы и утонченными чертами лица держалась холодно и отстраненно, как истинная аристократка. Челядь посчитала ее невестой пана. По замку пошли разговоры о скорой свадьбе.

Ольга не говорила по-польски и не стремилась учить наш язык. С прислугой она общалась жестами, а отчитывала за провинности по-русски. Она была строга и придирчива. Служанки шептались о скверном нраве будущей госпожи, но господ не выбирают.

Через месяц ее стала одолевать тошнота, явный признак беременности, но Владислав даже не заикался о венчании. Челядь стала чесать языками, что никакая она не невеста, а полюбовница, носящая под сердцем панского бастарда. Служанки теперь пропускали ее придирки мимо ушей, слушались неохотно, на зов не торопились. Кухонные сплетни цвели как сады по весне. Ольгу рядили то в актриски, то в куртизанки. Лишь мне было ведомо, что она ведьма и наложница пана.

Ольга отдалилась от всех. Она практически не покидала своих покоев, лишь иногда гуляла по саду в гордом одиночестве. Она вела дневник. Каждый день исписывала по нескольку страниц в книжице, которую привезла с собой. Как-то раз, когда она ушла на прогулку, я заглянул в ее записи. Она писала по-русски, а кириллицы я тогда не знал. На книжицу было наложено заклятие, сказавшее ей, что я брал ее дневник. Она явилась ко мне, полная негодования.

— Зачем ты брал мою вещь? — спросила она на латыни. Со мной она говорила на этом языке, поскольку мы оба его знали.

— Заглянул, — я пожал плечами. — Не серчай, я все равно ничего не понял. Русскому не обучен. О чем ты там пишешь?

— Это не твое дело.

— Не мое.

Ольга повернулась, чтобы уйти, но в дверях остановилась.

— Ты ученый человек, Зигмунд, — она повернулась ко мне.

— Хочу им стать.

— А хочешь, я научу тебя кириллице и русскому?

— Никакое знание лишним не бывает.

Так Ольга стала моей наставницей. Я проводил с ней все свободное время. Владислав был этому только рад. Он к ней очень трепетно относился. Даже портрет ее написал, который потом долго висел в его опочивальне.

— Спасибо, Зигмунд, что поддерживаешь ее, — сказал он мне. — Она здесь совсем одна, а я не могу уделять ей много времени.

К концу лета Ольга слегла. Если и поднималась с постели, то редко. Владислав выполнял каждый ее каприз, не отходил от нее ни на шаг. Беременность протекала тяжело, Ольгу беспрестанно тошнило. Ее организм принимал только сырое мясо, которое она запивала кровью Владислава, иначе оно отторгалось. Служанки, перепуганные ее состоянием, использовали любой предлог, чтобы не прислуживать ей. Тарквиновский их не неволил, все равно толку от них было мало. Мы взяли их обязанности на себя.

В редкие моменты хорошего самочувствия Ольга продолжала обучать меня кириллице. Заставляла читать вслух ее дневник, других книг на русском языке в доме не было. Еще я писал под диктовку. Худо-бедно, но у меня получалось.

В начале осени Владиславу нужно было срочно уехать. Он обещал вернуться через пару дней. Он улетел драконом, не стал брать с собой людей, не мог надолго оставить Ольгу. Она тогда чувствовала себя сносно. Я пообещал, что позабочусь о ней.

Ночью меня разбудила перепуганная служанка.

— Пан Зигмунд, с панной Ольгой беда, — она всхлипнула, готовая разреветься.

— Толком скажи, что происходит, — я натянул портки. — Не реви!

— Она кровью исходит.

Я испугался, что у Ольги выкидыш, хоть и знал, что такого быть не может.

— Где кровь? — я босой бежал к покоям Ольги. Служанка едва поспевала за мной, продолжая всхлипывать.

— Везде! Из глаз, из носа. Даже пот кровавый, — ее всхлипы перешли в истерику.