Песнь моряка - Кен Кизи

отозвалась Вилли своим солнечным голосом.

Однако, забираясь обратно в фургон, Айк заметил, что солнечное лицо заволокло облаками недоумения. Кармоди, надо думать, открутился от ответа на вопрос о внезапной и загадочной личности по имени Алиса, а то и просто его проигнорировал. В старом пройдохе оказалось куда больше от толстого языкастого Джека Фальстафа[61], чем Айк предполагал.

Сначала они поехали прочь от Набережной, к трехсекционке Дороти Каллиган, где Арчи добыл куртку-ветровку и пенни-лоферы своего брата. Дороти была вдовой утонувшего крабера, а также единственным в городе бухгалтером и нотариусом с лицензией. В свободное время она пекла и продавала домашние пироги. Она вынесла им из дома мешок свежих кексов с ежевикой и взяла с Грира обещание, что он сохранит хотя бы две штучки для оставшегося на лодке Нельса. Поздоровавшись с Кармоди, она наградила долгим придирчивым взглядом сидевшую рядом с ним незнакомую лохматую блондинку. Никто не вызвался ее представить.

Они направились обратно в город, и Айк сунул теплый кекс в карман.

– Для старого Марли, – объяснил он. – Я немного волнуюсь, как он там один все это время. Может, вы сначала отвезете меня домой? Я переживу без коктейля, да и без льда…

– Не кипятись, Айзек. – Кармоди развернулся, чтобы улыбнуться ему своей широкой улыбкой. – Мы только заглянем в «Потте» на полминуты… посмотреть на стенд, понимаешь.

Айк понимал, хоть и не верил. На стенде «Ресторана и бара „Крабб-Потте“» фиксировались все важные морские транзакции и сделки: банкротства и соответствующие аукционы, просьбы о финансовой помощи, загадочные объявления о расторжении контрактов и уступках. Просматривая этот стенд, можно было перекупить у какого-нибудь разочарованного рыболова вполне доходную квоту совсем задешево.

– Капитан Кармоди прав, Айк. Как же ж не глянуть на «Потте», если ж ты уже в Куинаке.

– Эй, Грир, это твоя собака.

– Саллас. – Кармоди снова развернулся, почти ткнувшись лицом Вилли в волосы. – Если Алиса сказала, что будет кормить собаку, значит она кормила собаку.

Вопрос больше не нужно было задавать вслух, молчание говорило само за себя. Но тут они свернули с Набережной на Главную, и все были настолько поражены увиденным, что дружно забыли о недоумении Вилли. Привычная убогая улочка преобразилась так, будто специально спущенный десант гримеров сделал ей подтяжку лица. Потертую обшивку домов закрыли новой. Рассохшуюся кедровую черепицу на большинстве крыш сняли, положив на ее место композитную такого же смуглого оттенка. На окнах и дверях появилась новая красно-белая лепнина, точно свежий блеск на губах каждого магазинчика. Айк даже заметил, что поверх резной вывески Дома Битых Псов, что всегда висела над крыльцом клуба, кто-то прикрепил баннер: ЧЕРНОБУРАЯ ГОНЧАЯ – было написано на этом плакате черно-серебристыми буквами, как на собачьем ошейнике. Черно-серебристые баннеры были, вообще-то, везде. Айк вспомнил, как в эти же цвета наряжались пригороды Лос-Анджелеса, когда «Рейдеры» играли на Суперкубке. Черт, подумал он, наверняка не случайно оккупанты из округа Ориндж наводнили их город теми же рейдеровскими серебристо-черными цветами.

Но больше всего сбивали с толку не баннеры и не новая смугло-коричневая обшивка, а сама улица. Даже тротуар выскоблили и вычистили, как в «Дисней-Уорлде» на макете обобщенной Главной. У обочины стояло несколько машин, но все они были новенькими и чистенькими – ни одного знакомого драндулета из брошенных настолько давно, что они успели превратиться в трухлявые достопримечательности. Исчезли разбитые пикапы с инструментами, веревками, пивными банками и собаками в кузовах. Самое ошеломляющее: исчезли собаки. Ни одной, насколько видел Айзек. Неужели вместе с драндулетами и пикапами они утащили с улицы собак, засунув их в какой-нибудь загон, специально выстроенный для уродливого конфиската? А дюжина пьяных пра, что в любую погоду, точно прилежные часовые, стояли на всех четырех углах перекрестка Главной и Сосновой… что, черт подери, сделали с ними? Чем-то заняли в фильме, наверное, как и всех в городе. Что там говорил Кларк Б. Кларк? Сделать всех партнерами? Может, эти голливудские шлюхи оказались верны своему слову больше, чем Айк предполагал; может, они и вправду намерены вовлечь в свое действо весь город и сделать его жителей богатыми и знаменитыми? И все равно Айку это не нравилось. Его самого удивляло собственное раздражение. Он мечтал, как вернется в тот Куинак, который знал и если не любил, то чувствовал себя в нем удобно, – в неряшливый захудалый рыбацкий городок на северном побережье с привычными запахами полетевших карбюраторов, гнилой рыбы и собачьих удобрений, а не в город – кандидат на первое место в конкурсе благоустройства городской среды журнала «Сансет». Еще один чертов пинок, которых ему и так хватило. Всю прошлую ночь он думал, что придет домой, отоспится и будет жить, как жил раньше. Но дом, с тоской размышлял он, хмуро глядя в окно, таким не бывает. Дом не бывает чистеньким. Единственным не до конца вылизанным местом на всей улице оказалась площадка перед «Первым пра-банком Аляски», где в окружении кучи инструментов, пивных бутылок и банок с канифолью вытянулись на козлах две полузаконченные пенопластовые статуи.

– Первоклассные могли б быть столбы, – мрачно заметил Кармоди, пока машина медленно проезжала мимо, – если б из кедра. Первый большой ветер разнесет эту хрень на куски.

Грира, разумеется, нежданно прифрантившийся городок приводил в восторг.

– Воа! Вы только посмотрите на эти старые берлоги – отполировали до соплей. Теперь мы устроим на Марди-Гра собственный парад – Новый Орлеан помрет от зависти, не говоря уж про этот капкан для туристов Скагуэй.

– Скагуэй, – уточнил с заднего сиденья Билли, – в наше время стал капканом не только для туристов, и я планирую скоро доказать это со всей ясностью.

– Отполировали офигеть как, – сказал Айк, чтобы отвлечь Билли от нападок на Скагуэй. – Кто бы мог подумать! Неужели даже битое стекло вымели из водостоков? И вы полагаете, все это ради съемок?

– Ага, старый враль. – Вилли толкнула Кармоди в бок. – Ты же мне говорил, что мы идем домой в какой-то грязный тупик. А оказался миленький городок… и, по-моему, очень хорошо, что эти люди его так отполировали. Что плохого в небольшом ремонте?

Глаза Кармоди с красными веками все так же мрачно смотрели в окно.

– Плюнуть и растереть, – был его ответ.

– Воа, шертов зам, смотрите сюда! – Грир указывал на другую сторону перекрестка, где располагался кегельбан Омара Лупа. – Даже старого кегельного психа Омара – и того всосали.

Знаменитые грязные окна Омарова заведения вымыли, как и все окна города, а старый брезент с надписью «КЕГЛИ ЛУПА» на крыше затянули новой тканью серебристо-белых цветов. Глянцевая табличка на передней двери оповещала, что это теперь «ГЛАВНЫЙ ОФИС ПРОЕКТА „ЧЕРНОБУРКА/ШУЛА“» и что «Посторонним вход воспрещен».

– И стоило орать, шо он ни за шо не сдаст свои кегли, –