Грех во спасение - Ирина Мельникова

– Какой я тебе барин! – смутился Антон и даже покраснел. – Я такой же, как и ты.

– Не скажите. – Девушка с хитрой улыбкой обвела его взглядом, и уже лукавые нотки зазвучали в ее голосе. – Одежа у вас городская, да и говорите не по-нашенски...

– Хозяйка моя у Прасковьи Тихоновны в постоялицах, слышала небось, замуж она за ссыльнокаторжного, моего бывшего барина князя Гагаринова, в прошлом месяце вышла?

– Слышать слышала, а на венчании-то побывать не удалось. Я второй день как из тайги возвернулась. – Девушка с неподдельным интересом оглядела рослого, незнакомого парня, так безоглядно бросившегося на ее защиту, и почти ласково спросила: – Ну а если не барином называть, то как?

– Антоном, как еще...

– Ну, это не про меня, – серьезно, почти грустно сказала она, и мгновенная перемена ее настроения вдруг радостно и одновременно тревожно кольнула сердце Антона. – А величать как?

– А вот это уже не про меня! – озорно улыбнулся Антон. – Давай не будем препираться, скажи лучше, как тебя звать, красавица.

Девушка рассмеялась, показав ослепительно белые и ровные зубы:

– Спасибо на добром слове, а то меня все Васеной кличут, да еще Васькой-охотницей, а ты, мил-человек, сподобился, красавицей назвал. Али впрямь приглянулась, или соврать – недорого взять?

Антон растерянно развел руками, не зная, что ответить, а девушка вновь посмотрела на него с усмешкой, доплела свою косу, закинула ее за спину и повязалась белым платочком. И произнесла неожиданно серьезно и тихо:

– Спасибо вам, Антон, и Прасковье передайте, и барышне вашей. – Она зарделась и отвела глаза. – По правде сказать, одной мне с ними ни за что не справиться. Ссильничали бы, как пить дать. Этот чубатый Степан давно жить с ним предлагает, а я и на дух его не переношу, вот он и решил меня сломать... Ирод проклятый! – Васена сплюнула себе под ноги и перекрестилась. Потом взглянула на Антона, продолжавшего смотреть на нее растерянно и смущенно, и попросила: – Не провожай меня, не надо. Я распадком сейчас быстренько до дома добегу. А ты езжай, догоняй свою барышню. – И, не дожидаясь ответа, она стремительно поклонилась ему в пояс и побежала к кустам рябины, закрывающим спуск в распадок.

– Постой, Васена, – крикнул ей вслед Антон, – а где я тебя найду?

– А надо ли? – Девушка замерла на месте и с неожиданной тоской посмотрела на Антона.

– Надо, еще как надо! – Он подошел к ней и взял за руку. – Я очень хочу тебя увидеть!

Васена некоторое время молча смотрела ему в глаза, не отнимая руки.

– Завтра вечером, как солнце на гору сядет, сюда опять приду.

Осторожно высвободила свою руку из его горячих ладоней и скрылась в рябиннике.

28

К вечеру жара стала совсем невыносимой. Маша выглянула в окно. Над Аргунью размахнулась черным крылом огромная туча, а ни Антон, ни Прасковья Тихоновна так до сих пор не появились. Рано утром они уехали на заимку, чтобы привезти нового меду и воску на свечи, обещали вернуться к обеду, но по непонятной причине задерживались.

Маша вся извелась, бегая из избы на крыльцо, туда и обратно. Родственница Прасковьи Тихоновны Лукерья копошилась весь день в огороде, пропалывая грядки с луком, чесноком, свеклой, морковью. Цэден устроился на бревнышке под забором, курил свою длинную трубку, по обыкновению прикрыв глаза и изредка отмахиваясь от мух, особо надоедливых перед дождем.

Машино беспокойство объяснялось не только долгим отсутствием хозяйки и Антона. Сегодня был день свидания с Митей, она приготовила обильный обед, который с трудом поместился в четырех корзинах, и была бы просто не в состоянии отнести их до острога сама.

Она покосилась на Цэдена. Придется обратиться за помощью к «амуру», но как ему объяснить, что от него требуется? Задача не из легких! И пока из них троих только Антон с грехом пополам мог объясняться с бурятом... Маша вздохнула. Кажется, в довершение всего вот-вот разразится гроза, и идти к острогу придется под проливным дождем.

За забором мелькнула белая косынка. Маша вытянула шею, чтобы разглядеть, кто бы это мог быть, и усмехнулась. Похоже, не только ее беспокоит слишком долгое отсутствие Антона. Васена медленно прошлась мимо избы, бросила взгляд на окна и, заметив, что за ней наблюдают, отвернулась, прикрыла лицо кончиком платка и быстро-быстро пошла вдоль улицы. Прежде чем скрыться за углом, она оглянулась, посмотрела долгим взглядом на Машу, стоявшую на крыльце, и, гордо вскинув голову, исчезла среди кустов черемухи.

Маша вновь улыбнулась. Васена ей нравилась как раз своей гордостью и независимостью. Несомненно, Антон именно к ней каждый вечер бегал на свидания, после которых приходил сам не свой. Долго сидел за воротами на бревнах, много курил, а по возвращении в дом больше молчал, погруженный в какие-то свои, по всей видимости не слишком веселые думы. И если Прасковья Тихоновна принималась допекать его разговорами, отвечал зачастую невпопад, а то и вовсе смотрел на нее в упор карими под широкими темными бровями глазами и улыбался странной, словно не от мира сего улыбкой. А когда раздосадованная хозяйка набрасывалась на него с упреками, то, глядя на нее с выражением почти коровьей покорности, он тем не менее старался улизнуть с ее глаз подальше и где-нибудь уединиться.

С наступлением жары он перебрался спать на сеновал, обретя тем самым надежное убежище, где с той поры спасался от докучливых расспросов дотошной казачки.

Маша догадывалась, что Антон серьезно влюбился. Об этом говорили его глаза, смотревшие на мир непривычно растерянно, да и улыбка, то и дело растягивавшая губы парня, была именно той, по какой узнают влюбленных во всем мире: откровенно счастливой и чуть-чуть глуповатой.

По правде, подобный поворот событий изрядно встревожил Машу. Влюбленность Антона могла стать серьезной помехой в их предприятии. Он не мог не знать, что со дня на день прибывают с обозом Кузевановы и им придется вплотную заняться подготовкой побега. Похоже, эти мысли не давали покоя и самому Антону. Несколько раз Маша заметила, что он не спит ночью, бродит по двору, за воротами и вздыхает так тяжело и шумно, что слышно через раскрытое окно. Да, присушила Васена парня, и ничего тут более не скажешь.

В один из вечеров Маша и Прасковья Тихоновна сидели на крыльце, наслаждаясь мягкой вечерней прохладой, и поджидали Антона с очередного свидания, которые с каждым разом становились все длиннее и длиннее. На этот раз уже звезды проклюнулись на небе, когда он наконец появился и, отказавшись от ужина, шмыгнул на свой сеновал. Хозяйка не выдержала первой:

– Ну, пропал наш Антоша, как пить дать пропал! Приворожила его Васька, не иначе! Покойница Глафира ведьмой в Терзе значилась, да и дед тоже из бергалов[45] был, лешак еще тот, бородища – во! – Прасковья Тихоновна провела рукой где-то в области колен и покачала головой. – Конечно, девка она видная да ладная, мужики, как мухи на мед, к ней тянутся, но ни одного она, по правде, не приветила, не приголубила пока! Степка этот чубатый, которому она морду тогда на источнике попортила, уже год ее домогается. Видно, совсем с ума съехал, если силком решился девку одолеть. Да и чего с него взять! Охальник да матерщинник, у них вся порода такая, у Охлобыстиных-то! – Она вздохнула и перекрестилась. – Наш Антоша ни в какое сравнение с ним не идет, потому, видно, с Васеной у них все и сладилось. Она хоть и сирота, но себя блюдет, с парнями под кустами не валяется и к себе в избу не водит. В Терзе ее не очень любят за нрав, строптивая девка, неуступчивая... Один тут спьяну решил ее к забору прижать, так потом с неделю на полатях отлеживался, после того как она его мордой о тот же забор повозила. – Прасковья Тихоновна склонилась к Маше и прошептала: – Ох, пришелся Антоша ей по душе, кабы к осени свадьбу не привелось играть.