Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев

а не к османским райа. Согласно той же статье, Порта обязалась твердо «соблюдать принцип религиозных свобод в самом широком смысле» слова. Последнее положение касалось уже христиан из числа османских подданных, при этом страны, подписавшие договор, наделялись правом наблюдения за ходом исполнения этого обязательства. Из этой статьи российское правительство сделало логическое заключение, что забота о православных райа Османской империи и защита преимущественных прав Иерусалимской православной церкви на главные христианские святыни Палестины проистекало из историософской идеи преемственности власти византийских царей-басилевсов, исповедовавших в качестве государственной религии православие. Однако формально (де-юре) этой прерогативой Россия не обладала. Вместе с тем к концу XIX века даже орден францисканцев не решался открыто оспаривать это ее неписаное право (там же, л. 262–265).

Только Святогробское братство и Иерусалимский синод ставили под сомнение правомочность соответствующих прерогатив Петербурга, особенно при обострении своего противостояния с Иерусалимскими патриархами. Обычно это делалось тогда, когда греческое духовенство хотело расположить к себе по тактическим соображениям османские власти и инославные миссионерские учреждения с целью вызвать ревность российской стороны, у которой, по мнению святогробцев, после этого можно было запрашивать дополнительную материальную помощь. С конца XIX века Святогробское братство все чаще выступало с филэллинистических позиций, предпочитая видеть консульство Греции в Иерусалиме в роли покровителя православия. Эту линию стали активно поддерживать Фанар, а затем Афины, которые повысили статус своего консульского учреждения в Иерусалиме до уровня генерального консульства, пытаясь встать в Палестине в один ряд с ведущими европейскими державами на Святой земле. Однако роль Греции в деле защиты прав Иерусалимского патриархата и оказания ему материальной помощи были попросту несопоставимы с тем, что делала Россия в этой связи для Сионской церкви (374, л. 2—15об).

Проблема статуса Святых мест

Интерпретация понятия «status quo ante» (лат. status quo ante), обозначающее «существующий до настоящего времени порядок вещей», или «положение дел» на определенный момент времени, стало наиболее сложным и неоднозначным вопросом межрелигиозных взаимоотношений в Иерусалимском санджаке в XIX – начале XX века. Его неурегулированность приносила серьезную головную боль османским властям, без конца осаждаемым то французскими, то российскими дипломатами.

Статья 62 Берлинского договора предусматривала строгое соблюдение статуса Святых мест. Это краткое понятие было сформулировано весьма расплывчато, что давало повод причастным к его сохранению сторонам толковать положения статус-кво по-своему. Как отмечалось, в его основе лежали положения, закрепленные султаном Абдул Маджидом в феврале – марте 1852 г. и апреле 1853 г. в фирманах, изданных в результате острой дипломатической полемики. Именно эти фирманы, по определению российского консула в Иерусалиме В.А. Максимова, легли в основу принципа status quo (установленного порядка или положения вещей), то есть права владения различными исповеданиями теми святынями и порядок богослужений на них, которыми они обладали на момент издания султанских указов. Этот порядок вещей, как пишет В.А. Максимов, был выработан и закреплен Парижским трактатом (457, л. 69—72об; 450, л. 44–47).

Поскольку единого понятия принципа «порядка вещей» (status quo) так и не было выработано, то каждый исследователь пытался трактовать его положения на свой лад, зачастую исходя из своих религиозных убеждений и пристрастий. Так, в отличие от В.А. Максимова, католический автор Паскаль Бальди в своем труде «Вопрос о Святых местах в целом и в частности» отсылает читателя к «положению вещей на 1740 год» (когда латинское духовенство получило от султана исключительные права на Святые места Палестины). О необходимости возвращения к status quo 1740 г. говорилось и в ноте французского посланника Опика, переданной им в 1850 г. великому визирю (807, с. 157).

Султанский фирман 1852 г., закрепивший статус-кво, определял притязания католиков на исключительное владение большим храмом Святого Гроба Господня («Кумама») и его малым храмом (кувуклией), Камнем миропомазания, Голгофой, базиликой и Вертепом Рождества Христова в Вифлееме, равно как и пещерой гробницы Божьей Матери, как безосновательные (467, л. 184–187, 326—340об). В соответствии с этим документом, два сада, прилегающие к монастырю францисканцев Св. Екатерины и базилике Рождества в Вифлееме, должны были оставаться в «общем владении» православных и латинян (461, л. 107—114об).

Субъектами статус-кво в фирманах 1852 и 1853 гг. выступало «греческое» (православное), «латинское» (францисканцы), армянское, сиро-яковитское духовенство, а также копты (там же, л. 107—114об). В тексте фирмана не была упомянута община греко-униатов, или греко-католиков (‛ар-рум аль-катулик), которым, как и протестантам, не разрешалось совершать богослужения в главных христианских святынях – ни в храме Гроба Господня, ни в базилике Рождества. Попытки униатов стать полноправными субъектами статус-кво ни к чему не привели. Так, в мае 1893 г. на международном Евхаристическом конгрессе латиняне попробовали без согласия греческого и армянского духовенства в одностороннем порядке разрешить греко-католикам совершать литургию на Гробе Господнем в нарушение статус-кво. Этот шаг был воспринят как грубое нарушение католиков-францисканцев возложить на себя незаконное право даровать другому вероисповеданию «привилегию» совершать богослужения на Гробе Господнем. Вот почему эта попытка была заблокирована местными властями и главами некатолических исповеданий (934, с. 180).

Российская церковь также не являлась субъектом признанного «порядка вещей», а статус ее представителя в лице начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме как представителя Святейшего Правительствующего синода при Иерусалимском патриархе был вообще не определен. Тем не менее, когда в 1888 г. в Иерусалим приехал председатель Палестинского общества великий князь Сергей Александрович, то в его честь на Голгофе литургию на «славянском языке» служил архимандрит Антонин (Капустин) в присутствии Иерусалимского патриарха Никодима как «хранителя Гроба Господня» (там же, с. 180). В отличие от первого случая нарушение православными статус-кво в храме Гроба Господня носило разовый характер и не требовало изменения порядка, установленного фирманом 1852 г.

Фирман 1853 г. касался главным образом базилики и Вертепа Рождества в Вифлееме. Согласно хатт-и шерифу султана Абдул Меджида, католики получали в базилике одно право – право «прохода и перехода» (мурур ва‛убур) через нее (453, л. 53—56об). Похищенная из храма Рождества «Христова Звезда» была заменена новой. Документ определял также очередность богослужений православных, армян и католиков в пещере Гробницы Пресвятой Богородицы.

При изучении этих фирманов становится очевидным, что они были недостаточно конкретными при определении прав вероисповеданий, которые стали субъектами статус-кво. Положения документов вызывали регулярные попытки расширительного толкования, споры, конфликты и даже драки, которые нередко заканчивались для некоторых их участников смертельным исходом. Неопределенностью многих положений фирманов активно пользовались католики, пытавшиеся через французского генерального консула в Иерусалиме требовать от османских властей доступа к не принадлежащим им местам, а также получения права на их ремонт. В случае игнорирования иерусалимскими властями жалоб латинского духовенства французские консулы направляли их своему послу в Константинополь, который требовал от Порты и