Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

них осталась лишь малая часть отцовских богатств – все остальное пополнило царскую казну».

От такой жестокой политики страдали частная собственность и частные предприятия. «Жестокое притеснение бедных простолюдинов отнимало у них всякое желание заниматься своим делом, ибо чем больше они имели, тем в большей опасности находились не только их товары, но и сама жизнь. И если у них что-то имелось, то они старались спрятать это подальше, иногда передавая монастырям, иногда – зарывая в землю или [унося] в лес, как это делают люди, опасаясь вторжения извне… Иногда я видел, как они раскладывали свои товары… чтобы полюбоваться ими за закрытыми дверями: как люди, которые боятся, что кто-то это увидит и будет захвачено врагом» (Флетчер Ж. Об общественном устройстве руссов, или Способ, которым управляет русский император. В кн.: Россия в конце шестнадцатого века).

При таких условиях большая часть простолюдинов предпочитала получить деньги немедленно, а не заниматься долгосрочным планированием: «Это заставляет людей (занятых тяжелым трудом) предаваться безделью и пьянству, а получив что-то из еды, немедленно отправлять ее в рот». Трудно найти более красочный пример частной мобильной собственности в условиях уродливого полукомплексного восточного общества.

Насколько могущественными могут стать представители частной мобильной и активной собственности в полукомплексном гидравлическом обществе?

Сколько власти могут получить богатейшие представители мобильной собственности, крупные купцы, в полукомплексном гидравлическом обществе? Могут ли они преобладать в абсолютистском правительстве? Богатые купцы, несомненно, имеют возможность контролировать абсолютистские правительства даже в тех сообществах, где имеются элементы гидравлического управления. Но только отдельные элементы. Пока такие правительства не будут удерживать частную собственность слабой в юридическом и экономическом смысле, образцы собственности и власти будут оставаться гидравлически субмаргинальными. Так всегда бывает в тех случаях, когда в обществе преобладают интересы частной собственности, и даже тогда, когда крупные гидравлические предприятия подвержены квазивосточным способам политического контроля. Город-государство Венеция построила огромные защитные водные сооружения, но осталась негидравлической аристократической республикой, в которой крупная коммерческая собственность получила максимум силы и безопасности.

Карфагенское общество в IV и III веках до н. э. включало в себя несколько восточных институтов. Жители Карфагена, несомненно, знали ирригационное сельское хозяйство. Их правительство было достаточно сильным, чтобы взимать с ливийских крестьян налог[77]. У карфагенян существовал символ полного подчинения, падение ниц – и не только перед изображениями богов, «как это в обычае у других народов», но и перед людьми (Полибий. Всеобщая история). Но как мы уже видели на примере Японии, ирригационные технологии и обычай падения ниц могли существовать также и в субмаргинальной бахроме гидравлического мира. В Карфагене во всем преобладали коммерческие интересы[78], а наличие собственности было главным средством получить высокую должность[79].

Из всего известного нам сейчас мы можем сделать вывод, что, по крайней мере во времена Аристотеля, в карфагенском обществе богатые купцы и аналогичные субмаргинальные конфигурации появились в других местах, в особенности – хотя и не обязательно – в географическом окаймлении гидравлического мира.

В независимых сообществах, основанных на торговле, богатые купцы – которые также могли быть и крупными землевладельцами – несомненно, достигали социального и политического превосходства. Но, признавая такую возможность, мы должны спросить: сколько власти могли иметь представители независимой коммерческой собственности в полукомплексном восточном обществе.

Разнообразное развитие

При полукомплексных условиях собственности основная часть обрабатываемых земель не является частной собственностью, поэтому крупным купцам приходится основывать свою социальную силу в основном на своих мобильных богатствах. В ряде случаев их совместные богатства были огромными, но даже во время правления разумных деспотов, вроде царей Вавилонии, коммерческая собственность в целом подвергалась разделу в результате наследования и всеобщего налогообложения. Что же касалось перевозок, то правительство нередко вводило налог на волов, телеги и наемных работников.

Мы уже говорили выше, но следует повторить еще раз: держатели активной мобильной собственности должны были объединяться в гильдии, и государство часто заставляло их делать это; но ни торговые, ни ремесленные союзы не составляли независимых политических механизмов ни на местном, ни на общегосударственном уровнях.

Благородные купцы Мексики времен ацтеков, по-видимому, удовлетворялись тем, что служили коммерческим придатком для светских и религиозных правителей; принимали ли они попытки доминировать в мексиканском обществе, мы не знаем. «Богатые» майя, кварталы которых были похожи, но не идентичны тем, в которых жили правители государства, действовали на внешней границе властной системы Мексики. Простолюдины, «очевидно люди богатые или влиятельные», время от времени «пытались занять политическое положение, которое считалось недоступным их рангу», но «официальная иерархия время от времени подвергалась чисткам, [освобождаясь] от самозванцев и выскочек, которые не были посвящены в оккультные знания высшего класса» (Ройс Р. Индейский фон колониального Юкатана).

В Старом Свете маргинальные гидравлические общества Византии и России сильно отличались от общества майя, но их частные торговцы тоже не смогли добиться политической власти. В Византии купцы, какими бы богатыми ни были их отдельные представители, оставались ограниченными в политических и социальных правах до XI века. Во время финальной фазы византийской истории богатые люди, сумевшие парализовать абсолютистский аппарат, были не купцами или ремесленниками, а землевладельцами.

В Московии к купцам относились как к полезным, с экономической точки зрения, домашним животным. В Китае крупные торговцы тоже не смогли добиться политического превосходства, когда в конце периода Чжоу и в середине I века н. э. преобладали полукомплексные образцы собственности.

Индуистская Индия

Соответствующее развитие Древней Индии особенно поучительно, поскольку арийское завоевание было совершено людьми, которые, хотя и понимали, как важно строить ирригационные каналы, основной упор делали на разведение скота, торговлю и торговцев. Веды отзываются о купцах с большим уважением[80].

В гимне из Атхарваведа-самхиты купцы молятся богу Индре как «самому удачливому торговцу» (Банержи. Период Хинду). Великий эпос, который был создан гораздо позже, подтверждает относительно высокое и влиятельное положение ведического купца в «Арийском государстве», как называет Индию Хопкинс. Однако у нас не остается никаких сомнений в том, что «в отличие от благородных [господ] и жрецов» купцы вместе с арийскими землевладельцами относятся к «народу». Таким образом, какой бы статус ни имели арийские землевладельцы или, как их называли, вайшья, в доисторические времена, в Ведическую эпоху они были «притесняемы князьями». Именно в эту эпоху – или в последовавший за ней период буддизма – в стране начали появляться профессиональные объединения купцов.

Разумеется, их появление вовсе не означает, что они были не зависимы от властей. В простых восточных обществах – и часто даже при более сложных условиях – профессиональные объединения являются полезным для правителей инструментом. В индийском эпосе рассказывается о заботе, которую царь проявлял