Лиловые бабочки - Слава Кэт

теперь поняла. Сейчас прочувствуешь лично. Довольно болезненная штука.

— Ладно, — равнодушно сказала я. — Верю. Давай сюда. Или ты сам хочешь мне надеть?

— Сам, — еле слышно произнес Илья. — Я свою самую любимую бабочку сам подготовлю и спать уложу. Так хочу.

— И всё-таки я была права, — грустно улыбнулась я. — Быть мне центральной фотографией коллажа обложек.

— Вот тут ты ошибаешься, — вздохнул Илья. — Тебе там, среди мерзавцев, не место. Ты принципиально иная. Там давняя бронь для совершенно иного грешника. Ладно, милая, ложись, наверное. Приступим.

— Ты ошейник мне не надел, — напомнила я.

— Попозже, — невнятно промямлил Илья, почему-то отворачиваясь и краснея. — Это… сложно, оказывается. Так…

— Ну можешь завязать мне глаза, если боишься в них смотреть, — предложила я.

— А я, может, хочу в них смотреть, — сварливо заметил Илья. — Может, я хочу этот момент запомнить. И вообще, заткнись. Ошейник, завязанные глаза… это, бл…дь, всё сильно возбуждает, хотя вроде как нечему у меня возбуждаться. Но факт есть факт.

— Давай я, наверное, тебя напоследок всё же чуть-чуть удивлю, — облизнулась я. — Думаю, тебе этот факт будет приятен.

— Секса хочется? — криво усмехнулся Илья. — Понимаю. Перед смертью особенно хочется размножаться. Это базовый инстинкт.

— Нет, я не про это. Но с сексом связано.

— Заинтриговала, — признал Илья. — Валяй, удивляй.

Мужчина уселся по-турецки среди подушек и принялся щелкать застёжками ошейника.

— Будешь смеяться, но ты первый мужчина, с кем я… эм… вот. Можно сказать, и первый, и последний. Так что поздравляю. Закольцевал сюжет моей безбашенной алогичной жизни.

— А… Игорь? — нервно сглотнул Илья. Глаза мужчины ненормально расширились и заблестели.

— С Игорем не получилось, так скажем, — уклончиво пояснила я. — По крайней мере, с проникновением. Там… паника была. И страшная истерика. Он никогда до этого… м-м-м… Не важно, в общем. Пришлось… как-то так…. своими силами обходиться. То бишь руками.

— Ты меня сейчас убила, — неестественно ровно произнёс Илья. — Я думал, я уже мёртв, но ты меня добила окончательно. Даже не знаю: добила или воскресила? Нет, воскрешение в моем случае невозможно, так что всё-таки убила.

— Ну прости. Я думала, тебе будет приятно это знать.

Илья надолго уставился в одну точку, явно что-то обдумывая и странно загибая пальцы. Потом он монотонно принялся декламировать:

— Хоть и мужчина, но лишен мужского я начала,

Любил, страдал, но снова всё, как встарь:

У нас нет, видимо, счастливого финала:

Я тварь — ты бабочка; я раб — ты государь.

Как вор и тать, прокрался я средь ночи,

Хотел тебя убить, но сам тобой убит.

Что мне с того, что всеми я оплёван,

Когда любовь моя так на меня глядит.

Илья всхлипнул и признался:

— Сам… придумал. Только что. Расчувствовался что-то. Я, кстати, решил, что и как с тобой сделаю. Не взыщи, я тебя свяжу. Не всю, только руки. Запрокинь их, пожалуйста.

— А дальше что? — полюбопытствовала я, когда оказалась связанной. Веревки не жали, было даже на удивление комфортно.

— А дальше, милая, я тебе продемонстрирую все навыки, полученные в местах не столь отдалённых. Гарантирую, ты очень быстро поймешь, почему мне сделали наколку «Скрипка со смычком». Я бы и связывать тебя не стал, но боюсь, что ты меня отпихнешь. А я, знаешь ли, намерен присосаться, как пиявка. Хочешь — смотри, хочешь — закрой глаза, как в тот раз. Но не противься… пожалуйста. Даже если тебе и правда мерзко.

Могу сказать лишь одно. Веревки через пять минут под влиянием странного сиюминутного порыва Ильи были сорваны, но мы не остановились.

Ни до, ни после не было в моей жизни настолько истеричного, громкого и яркого финала. Пережитые в тот момент эмоции очень сложно описать. Не легендарное ощущение буйствующих бабочек в животе, а нечто принципиально иное. Волшебное. Невероятное. Фантасмагорическое. Мощный взрыв, нежный легкий шелест крыльев бабочек, безумство ярких красок и запахов, рождение новой вселенной и… маленькая смерть. Полный катарсис. Обновление. Очищение. Напряжение и расслабление. Белое и черное, острое и сладкое, жизнь и смерть, удовольствие и боль, острая вспышка желания и невероятный страх. Абсолютное начало начал и ожидаемый скорый конец.

Перед моими глазами на доли секунд вспыхнуло огромное огненное колесо, на фоне которого истерично хлопали крыльями бабочки всех цветов и мастей. Будто пытались своими действиями прогнать из самого его центра три странные разноразмерные фигуры: змею, свинью и петуха. Потом быстро замелькали какие-то совершенно иные картинки, как радостные, так и мерзкие, и вскоре всё окончательно исчезло. Растворилось в космическом океане спокойствия и невероятном ощущении бесконечной легкости, довольстве и усталости. Именно тогда я впервые поняла, что значит выражение «днем коснуться звезд». Это было до жути реальным и осязаемым. Подозреваю, что сыграл фактор, что всё происходящее и впрямь в последний раз. Перед смертью и впрямь хотелось чувствовать себя ужасно живой. Живой во всех смыслах.

— Ну вот и всё, — признался Илья, рисуя на моей груди одному ему понятные символы и фигуры. — Теперь точно конец. Парадокс: я так сильно и так долго хотел сделать тебе больно, держать на поводке, жестко лупить и драть, но снова и снова мой «потолок» — лишь нежно ласкать кончиками пальцев и целовать. Не могу тебя обидеть даже в шутку, хоть стреляй…

Я сначала обрадовалась, решив, что мужчина передумал относительно своих кровожадных планов насчет меня. Но Илья меня расстроил:

— Как ты думаешь, милая, сколько всего фотографий должно быть в коллаже?

— Не знаю, — пожала плечами я. — Полагаю, что это число кратно трем.

— Верно. В основе тройка. Всегда так было. Это база.

— Поясни.

— А даже пояснять нечего. Рождение. Жизнь. Смерть. Что было, что есть, что будет. Три неразрывные элемента.

— Дался тебе этот коллаж, — вздохнула я. — Все беды из-за него. Жил бы себе и жил. А так… вся жизнь под откос.

— Моя жизнь пошла под откос задолго до коллажа.

Грустное признание.

— Я вот думаю, — призналась я. — А если бы я не приехала в Москву, ты бы не начал составлять этот коллаж. Значит, я виновата. Нельзя мне было сюда. А ведь меня предупреждали, что в Москве меня ждёт большая беда. Мол, для «понаехавших» здесь счастья не будет.

— Милая, я убеждена, что мы бы в любом случае встретились, — заметил Илья. — Некоторые встречи неизбежны. Я много по стране колесил, поверь. Я даже в твоем родном городке бывал, вот ведь ирония какая. И даже в Ульсане, на родине твоих родителей.

— Ирония, — согласилась я.

Илья чмокнул меня в губы, слез с дивана и принялся рыться в своей сумке.

Нашёл.

Хирургический скальпель.

Я сглотнула. Дело — швах. Это