Широкий Дол - Филиппа Грегори

– Вы долго будете в отъезде, мисс Лейси? – спросил доктор МакЭндрю. У него был мягкий выговор типичного шотландца.

– Всего лишь до Рождества, – сказала я. – Разве можно на Рождество быть далеко от дома? Нет, мы с Гарри хотим вернуться заблаговременно, чтобы успеть подготовиться к весеннему севу.

– Я слышал, вы умелый агроном? – Он сказал это без малейшего намека на снисходительность или насмешку, к которым я давно привыкла, ибо мне не раз доводилось их слышать от наших соседей; самое интересное, их земли давали в два раза меньшие урожаи, чем наши, и все же они считали мои занятия и увлечения не приличествующими молодой девушке.

– Да, неплохой, – сказала я. – Мой отец привил мне любовь к земле и интерес к ее возделыванию. Я действительно очень люблю наш Широкий Дол и всегда стараюсь узнать о нем как можно больше.

– Как это, должно быть, чудесно – иметь такой прелестный дом и такое очаровательное поместье, – сказал он. – У меня никогда раньше не было возможности достаточно долго пожить в сельской местности. Моя семья всегда занималась куплей-продажей собственности, и я просто не успел нигде по-настоящему пустить корни.

– Ваша семья из Эдинбурга? – с интересом спросила я.

– Мой отец – владелец «Линии МакЭндрю», – скромно сообщил он. И это сразу все объяснило; его сообщение послужило для меня неким ключом для решения головоломки, объяснявшей и его, обыкновенного врача, присутствие на торжестве в доме Хейверингов. «Линия МакЭндрю» была весьма успешной линией морских торговых перевозок, связывавших Лондон, Шотландию и Индию. Семья этого молодого врача обладала сказочным богатством. Наверняка леди Хейверинг решила позабыть о его необычной для ее круга профессии, заинтересовавшись его состоянием, одним из самых больших в Великобритании. Она бы с удовольствием поставила на нем тавро жениха одной из ее дочерей, а лорд Хейверинг тут же попытался бы убедить молодого врача вложить средства в некое надежное предприятие, которому он, Хейверинг, давно мог бы дать ход, если б у него имелось хотя бы несколько лишних тысяч.

– Странно, что ваш отец позволил вам уехать так далеко от родного дома, – сказала я.

Доктор МакЭндрю только усмехнулся.

– Честно говоря, он был страшно огорчен, когда я уехал, оставив и родной дом, и фамильный бизнес. Он очень хотел, чтобы мы с ним работали вместе. Впрочем, у меня есть еще два старших брата и один младший, которые, надеюсь, этим и займутся. Мое же сердце с ранней юности, почти с детства, было отдано медицине, и я, несмотря на возражения отца, сумел пройти полный курс обучения в университете.

– А я бы не хотела без конца иметь дело с больными людьми, – честно призналась я; мне совершенно не хотелось лукавить, разговаривая с этим милым молодым человеком, смотревшим на меня с таким теплом и лаской. – Да у меня просто терпения не хватило бы.

– Да, наверное, не хватило бы. Да и зачем вам это? – с полным пониманием признал он. – Я бы хотел, чтобы все люди в мире были такими же ловкими, сильными и красивыми, как вы. Когда я впервые увидел, как вы бешеным галопом несетесь по холмам на своей лошадке, я просто засмеялся от удовольствия, так приятно было наблюдать столь чудесную картину. Нет, комната больного вам совершенно не подходит, мисс Лейси! Я и сам предпочитаю любоваться такой молодостью и красотой на свежем воздухе.

Я была польщена и даже немного смутилась.

– Вообще-то вы не должны были видеть, как я гоняю галопом по холмам, – тихо сказала я. – Мне не полагается выезжать за пределы поместья, пока мы находимся в трауре, и уж тем более скакать галопом там, где меня могут увидеть. Но когда у тебя такая хорошая, резвая лошадка, а ветерок так нежно дует в лицо, я никак не могу удержаться!

Он улыбнулся, услышав это пылкое признание, и принялся рассуждать о лошадях. Я, кстати, и раньше, еще во время своей болезни, замечала, что в лошадях он разбирается отлично. Во всяком случае, в его двуколку была впряжена просто чудесная пара гнедых – высокий шаг, изогнутые дугой гордые шеи, красновато-бронзовый отлив шкуры.

Я, помнится, тогда удивилась: откуда у молодого врача столько денег, ведь такие красавцы стоят немало, но теперь мне все стало ясно. Я рассказала доктору о своем первом пони, которого купил мне папа, а он рассказал мне о своей первой охотничьей собаке, и мы так увлеклись беседой, что я совершенно позабыла о том, что по крайней мере половина всех присутствующих не сводят с нас глаз.

– Беатрис, дорогая… – услышала я неуверенный мамин голос и, подняв глаза, увидела, что прямо к нам направляется леди Хейверинг, которая тут же, будучи умелой хозяйкой, увела с собой доктора МакЭндрю, желая познакомить его с другими гостями. А мама напомнила мне, что именно я, подружка невесты, должна теперь отвести Селию наверх, помочь ей снять свадебное платье и переодеться для путешествия.

Вместо того чтобы зачем-то помогать Селии, я мечтательно смотрела в окно, а ее горничная хлопотала вокруг нее, заодно и на мне оглаживая дорожный плащ и поправляя шляпку. Меня вдруг охватила тоска; мне не хотелось уезжать из Широкого Дола, было больно расставаться с этим знакомым и таким любимым пейзажем – с холмами, с деревьями, листва которых еще только начинала менять свой цвет. На глазах у меня были слезы, когда я, прощаясь, целовала маму и садилась в карету. Она-то, моя дорогая глупышка, приняла эти слезы на свой счет и очень тепло меня расцеловала и благословила. В толпе людей, собравшихся вокруг дилижанса, целующих Селии руку и выкрикивающих всякие добрые пожелания, я поискала глазами доктора МакЭндрю. Он стоял позади этой толпы и, заметив мой взгляд, сразу же посмотрел на меня. В его глазах таилась такая легкая и теплая улыбка, предназначенная только для меня одной, что я вдруг совершенно успокоилась. Вокруг было так шумно, что я, разумеется, не смогла расслышать, что он сказал, но прочла эти два слова по его губам: «Возвращайтесь скорее».

Я с улыбкой на лице устроилась на сиденье, чувствуя себя окутанной неким теплым облаком доброты, карета тронулась, и наше свадебное путешествие началось.

Глава восьмая

Первая брачная ночь прошла именно так, как мы с Гарри и планировали; мое возбуждение только возрастало от понимания того, что мы обманываем Селию, спящую в соседнем номере, и Гарри приходилось зажимать мне ладонью рот, чтобы заглушить мои сладострастные стоны. Но этот намек на насилие и моя кажущаяся беспомощность только сильней нас распаляли. Когда же он сам достиг высшей точки наслаждения, ему пришлось зарыться лицом в подушки, чтобы никто, кроме меня, не услышал его глухого рычания. А потом мы долго лежали, не говоря ни слова, наслаждаясь полным покоем, и я даже не думала о том, что мне стоило бы тайком пробраться в свой номер.