Психология конфликта - Наталья Гришина

Причины нарушения правил могут быть различными. М. Аргайл и Г. Гинсбург по результатам своих исследований систематизируют их следующим образом: эгоистические, антисоциальные мотивы; игнорирование правил или условий их применения; желание казаться оригинальным; сознательные попытки улучшить процедуру; некомпетентность вследствие забывчивости или оплошности; некомпетентность вследствие физиологических факторов (например, опьянение или усталость) или иррациональные мотивации (например, болезненная патология в поведении); ситуационные факторы (неопределенность ситуации или противоречие между применяемыми правилами) (Argyle, Furnham, Graham, 1981, p. 139). В другом исследовании тех же авторов изучались возможные типы реакций на нарушение правил и были выделены такие, как смех, смущение, раздражение, напряжение и др.

Приводившиеся до сих пор примеры правил касались регулирования отдельных действий и взаимодействия участников ситуации, их вербальной коммуникации и т. д. Особый интерес у нас вызывает возможность существования правил, регулирующих последовательность актов взаимодействия в социальных ситуациях. Сам по себе факт неслучайного порядка протекания событий зафиксирован в исследованиях (Patterson, Moore, 1979). Понятно, что каждая социальная ситуация содержит определенный набор отдельных актов социального поведения. Аргайл, Фюрнхам и Грахам предлагают именовать их элементами социальных ситуаций и рассматривать как шаги, используемые для достижения целей ситуации.

Ими же было проведено исследование, направленное на изучение степени универсальности «репертуара» элементов социальной ситуации. Они наблюдали разнообразные ситуации (поведение маленьких детей, семейное взаимодействие, совещание и переговоры, взаимодействие между доктором и пациентом, поведение в школьном классе, психотерапевтическое интервью). Все эти ситуации описывались ими по нескольким параметрам: используемые вербальные категории, содержание речевых высказываний, невербальные коммуникации и действия (физические, телесные). Однако полученные результаты скорее разочаровывают. Вербальные категории Бейлса оказались приложимы, но не всегда полезны для описания социальных ситуаций; вербальное содержание варьировало настолько, что кажется маловероятным найти общий набор категорий для их описания; невербальные коммуникации, наоборот, оказались весьма схожи во многих ситуациях, утрачивая тем самым ситуационную специфичность; физические действия также варьировали, но вследствие своей повторяемости могли быть описаны при помощи ряда категорий (Argyle, Furnham, Graham, 1981, p. 197).

В еще одном исследовании Дж. Грахам, М. Аргайла, Д. Кларка и Г. Максвелла изучались четыре типа ситуаций («вечер дома вдвоем с супругом», «посещение вашего постоянного врача», «спортивные занятия с другом того же пола», «первая встреча с человеком противоположного пола, которого вы находите привлекательным»). Авторы пытались выделить общие сегменты поведения, из которых состоят эти ситуации. Однако результаты вновь показали, что элементы действий весьма разнообразны, а повторяющиеся и, следовательно, важные для всех ситуаций элементы скорее относятся к чувствам.

Таким образом, попытки найти универсальные принципы протекания социальных ситуаций, некую «грамматику», общую для всех ситуаций, трудно считать увенчавшимися успехом.

Наша задача имеет более ограниченный характер. Поскольку предметом нашего внимания является один из видов социальных ситуаций – конфликтные ситуации, попытка исследования правил их протекания казалась нам более реальной. Если «правила конфликта» существуют, то при всем разнообразии и уникальности конкретных ситуаций в их динамике должно обнаруживаться нечто типичное и повторяющееся, основанное на нормативных представлениях участников конфликта о правилах их взаимодействия. На наш взгляд, в рамках конфликтного взаимодействия могут быть выделены такие его аспекты, которые наиболее адекватно описываются именно с помощью понятия правил.

Существование правил последовательности действий в конфликтных ситуациях стало предметом специально проведенного нами исследования. В качестве материала использовались описания конфликтных ситуаций. Основанные на реальных записях участников конфликтов, они были «отредактированы» нами за счет исключения деталей, сюжетных подробностей, личностных характеристик и других элементов так, что фактически осталась лишь «голая» схема действий участников конфликтной ситуации, состоящая из нескольких элементов, в текстовом выражении – из нескольких предложений. Каждое из них записывалось на отдельной карточке, и первое помечалось номером один. Все остальные предъявлялись вместе. Задание для испытуемых было простым: расположить карточки-элементы ситуации в логической последовательности естественного хода событий, отметив против каждого выбора процент субъективной уверенности в его правильности.

Приведем пример такого задания.

1. Дети шумят в классе.

2. Учительница наказывает ребенка.

3. Ребенок жалуется маме на несправедливость.

4. Мама идет к учительнице.

5. Мама и учительница обсуждают ситуацию.

6. Мама идет к директору.

7. Директор вызывает учительницу к себе.

8. Учительница объясняет ситуацию директору.

9. Директор, мама и учительница обсуждают ситуацию.

На первом этапе предъявлялись две ситуации разного содержания (производственный и школьный конфликты) с одной и той же «размерностью» – количеством «шагов» развития ситуации (использовались ситуации с пятью шагами).

Результаты были однозначными. Оказалось, что испытуемые (ими были профессиональные психологи со стажем, начинающие психологи-студенты, педагоги и лица с высшим образованием, не имеющие отношения к психологии, – всего 15 человек) практически безошибочно выстраивают последовательность элементов конфликтных ситуаций. Полученные нами данные подтвердили аналогичные результаты Аргайла, Фюрнхама и Грахама, пришедших к выводу, что у людей имеется хорошо развитая интуитивная идея порядка следования.

Нам не хотелось приписывать полученный результат простоте задания. Поэтому на следующем этапе по тому же принципу были созданы схемы конфликтных ситуаций с 7– и 9-шаговыми последовательностями, и эксперимент был повторен. Полученный близкий результат позволил еще раз повторить эксперимент, но отличием этого третьего этапа было то, что в элементы ситуации были включены компоненты, связанные с аффективными проявлениями участников конфликта: например, а) «Ребенок переживает, что с ним поступили несправедливо», б) «Мама переживает, что с ее ребенком поступили несправедливо», в) «Учительница переживает, что ее действия считают несправедливыми».

Включение этих аффективных компонентов существенно повлияло на результат, поскольку участники эксперимента испытывали явные затруднения с их локализацией в пространстве конфликтной ситуации.

Рассмотрим в качестве примера результат, полученный при использовании вышеприведенного текста конфликтной ситуации. В целом выстраивание 5-, 7– и даже 9-шаговой последовательности действий в данной ситуации не вызывало трудностей у экспертов. Присоединение к девяти карточкам еще трех с указанием на переживания участников конфликта («а», «б» и «в») изменило картину. Наблюдение за поведением экспертов показало, что «карточки-переживания», вызывая затруднение, часто откладывались до тех пор, пока из «карточек-действий» не выстраивалась общая картина. Затем наши респонденты пытались «встроить» в эту картину «карточки-переживания». В табл. 8.8 приведены результаты этого этапа работы. Элементы, отражающие переживания участников конфликта, оказались его «плавающими» характеристиками: их «встраивание» в общую схему ситуации явно вызывало затруднения, связанные с выбором места этих элементов в общей логике развития событий, а принятое решение допускало разные варианты (даже у одного и того же человека, так как иногда ответы не были однозначными и имели характер «либо-либо»). Судя по полученным результатам, большая вероятность, однако, приписывается предшествованию переживаний участника конфликта его действиям. Например, вероятность размещения элемента «а») «Ребенок переживает, что с ним поступили несправедливо» перед элементом «3») «Ребенок жалуется маме на несправедливость» равна 0,70, а после него – 0,29 (как сказал один из испытуемых, «сначала переживают, а потом действуют»). Впрочем, хотя и с меньшей вероятностью, но допускается и обратная последовательность событий (реплика другого испытуемого: «Что же переживать заранее, ведь все еще можно уладить!»).

Таким образом, полученные нами результаты позволяют прийти к выводу о существовании у человека представлений о «естественной логике событий» в конфликтных ситуациях. Эти когнитивные схемы особенно отчетливы в том, что касается логики последовательности действий участников конфликта и менее устойчивы в приписывании логики аффективным аспектам взаимодействия участников конфликтной ситуации.

Рассмотрим еще одну иллюстрацию к сказанному. Одно из наших исследований имело своей целью проверку гипотезы о наличии у людей типовых представлений о стратегии поведения в конфликтах. В опросе участвовали инженерно-технические работники (всего 160 человек). Респондентам предлагались ситуации, содержание которых не раскрывалось и которые фактически обозначали только характер должностных отношений с противостоящей стороной.