В открытое небо - Антонио Итурбе

на вечность. И смеется.

– В вечности умирают только часы! – кричит он.

Вид под крылом – море облаков внизу – приводит его в восторг. Но как раз в тот момент, когда он чувствует себя на вершине счастья, его посещают самые мрачные мысли.

Лулу…

С неожиданной четкостью вспоминается вдруг ему один ее характерный жест: то, как она склоняла слегка голову, как делают газели, а потом медленно поднимала глаза. И думает, что счастье круглое, как шар, и всегда, выскользнув из рук, катится по улице вниз. А тоска, наоборот, имеет форму куба и застревает в горле.

Решает перевести рычаг и спускаться. Сойти с облаков.

А Бернис? Что будет с Бернисом?

На следующий день он одиннадцать раз ставил на граммофон одиннадцать различных пластинок, и каждый раз игла на пластинке скакала из-за царапин и пыли. Взял в руки перьевую ручку, хотел править текст, но чернила в ручке засохли. Тогда взял карандаш, но единственное, что смог им сделать, это накорябать рисунки на полях листов: женские фигурки с развевающимися волосами, букву «Л» из имени Лулу, мальчика, одетого принцем.

Над Кап-Джуби сгустился удушающий, словно вата, туман и стер все вокруг. Голоса караульных на территории форта перекликаются фантасмагорическим эхом.

– На четвертом посту без перемен!

– На пятом посту без перемен!

– На шестом посту без перемен!

Они ничегошеньки не видят. Никогда еще их наблюдение не было столь бесплодным, но они продолжают стоять свою вахту.

Тони возвращается к Женевьеве и Бернису в тот пансион в каком-то провинциальном городе, где она погружена в горячечный сон, а он пытается сочинять будущее. В его мозгу возникают различные картинки жизни с Женевьевой. Представляет себе, как первое, что он видит, проснувшись, это ее глаза и как он будет возвращаться домой после долгих перелетов, а дома его ждет она. Видит, как она устроилась в кресле, прижимая к себе скрипку. Думает о постели с простынями, в которых запутался ее запах.

И всю ночь напролет в этом потерянном городке она спит, а он мечтает.

После двух дней полного штиля туман рассеивается, хотя в воздухе остается дрожать какая-то горячая хмарь. Ночью его будит рев самолетного двигателя.

Одним прыжком он выскакивает из постели.

«Лате 25» – да в это время?

– Тото, Фердинанд! Срочно зажигаем огни на полосе!

Сонные механики, ворча, направляются к бочкам с дровами.

– Давай-давай! Быстрее!

Тони по звуку мотора понимает, что самолет кружит в небе, что он не может сесть в темноте. И не понимает – кто он, тот заплутавший, кого занесло к ним сюда в ночи.

Они разводят огонь в шести бочках, маркирующих полосу. Двигатель самолета переходит в другой режим, и в ночной мгле он садится.

Хороший летчик… кто же это?

– Доброй ночи, месье начальник аэродрома!

– Серр! – восклицает Тони, узнав одного из опытнейших летчиков «Линий». – Какого черта ты делаешь в небе в такое время! Почему меня никто не предупредил?

– Летим из Агадира вне расписания.

– С какой стати?

– Потому что это я распорядился.

Сзади появляется переводчик и еще один пилот-ветеран, Рейн, с выражением подчинения на лице. А рядом с ним тот, кто произнес эту фразу, инспектор компании.

– Месье Дора дал мне задание проинспектировать линию, и я воспользовался чудной ночью в Агадире, чтобы в порядке эксперимента реализовать ночной полет.

– У нас туман стоял до сегодняшнего дня. Погодные условия не благоприятствуют экспериментам.

Инспектору неинтересны его комментарии.

– Ночь настолько хороша, что Серр и Рейн полетят дальше, до следующего аэродрома.

– Но в Вилья-Сиснерос все уже спят, они не ожидают самолета! Да и радио наверняка выключили, и дежурных нет.

– Точно так же, как вы, прибывающий самолет они услышат.

Больше всего Тони раздражают даже не те сумасбродные приказы, что тот отдает, а то безразличие, с которым говорит о полете. Для этого человека полет – формальность, пара строчек в отчете. Он бы с огромным удовольствием послал его куда подальше, но месье Дора заранее их предупредил, что их обязанность – вежливое и благожелательное отношение к инспекторам: они его глаза на расстоянии тысяч километров.

Заправившись, Рейн и Серр снова взлетают, взяв с собой переводчика, а Тони в отвратном расположении духа идет спать. Встает с рассветом, слыша за стенкой, в комнате пилотов, негромкий храп инспектора. Первым делом включает радио и вызывает аэродром в Вилья-Сиснерос, чтобы убедиться в том, что его коллеги благополучно долетели.

Но они не долетели. Вилья-Сиснерос покрыт густым туманом.

Он проклинает все на свете.

Связывается с Порт-Этьенном. Ничего. В последней отчаянной попытке вызывает Сен-Луи-дю-Сенегал, крайнюю точку линии. И там ничего.

Тони очень хочется вбежать в комнату пилотов и вытащить инспектора из постели. Но драгоценное время терять нельзя. Он идет за своей кожаной курткой и вылетает на розыски своих товарищей. Туман довольно плотный, видимость ограничена. Он удаляется на восемьдесят миль от базы, а на обратном пути, когда небо уже немного расчистилось, прочесывает все прибрежную зону, возвращаясь в Кап-Джуби. Но ни единого следа летчиков он не находит.

Зато подойдя к казарме, находит вокруг жилого барака шумную толпу. Инспектор выходит ему навстречу, в окружении нескольких арабов, оборванных поденщиков, обитающих в Вилья-Бенс.