Клан двурогих - Сергей Шведов

– Я что-то не поняла, – вопросительно посмотрела на сына благородная Марта, – какие суранцы?

– Я имел в виду Рагнвальда и Оттара, – улыбнулся матери Леденец. – Это они во всем виноваты.

– Да в чем виноваты-то? – возмутилась нетерпеливая Ингрид Мьесенская.

Леденец деликатно закатил глаза к потолку, на красивом лице его читалось сомнение: стоит ли обсуждать столь скользкую тему, или он сказал уже достаточно.

– Забеременели они, эти Хилурдская и Гоголандская, – не выдержала паузы благородная Кристин, – что тут непонятного. Вот и еще две коровы на нашу голову.

Благородная Сигрид пребывала в смущении, как, впрочем, и все остальные. Ни Хилурдские, ни Гоголандские в друзьях клана меченых не значились. Арвид Гоголандский уже поплатился за свое преступление жизнью. С другой стороны, его сын Стиг ни в чем не был виноват, а уж внучка тем более. Так стоит ли длить счет до бесконечности или махнуть рукой и привлечь Стига на свою сторону? В конце концов, не так уж много уцелело старинных лэндских родов после гуярского нашествия, и не стоит мстить сыновьям за предательство отцов. Решающим аргументом в пользу благородного Стига явилось наличие у него кроме дочери еще и двух сыновей, пятнадцати и двенадцати лет. После слов Леденца о сыновьях Гоголандского все матери забеспокоились, отыскивая глазами дочерей. Впрочем, и у Хилурдского был сын, так что если благородный Гольфдан уступит добровольно не по праву занимаемый трон, то…

Благородная Кристин вопросительно посмотрела на присутствующих. Ее поддержали все: вон сколько девушек у меченых, если извести владетелей подчистую, за кого их замуж отдавать? Тема оказалась столь животрепещущей, что забытый всеми Леденец едва не заснул у фонтана. Тут только благородная Сигрид спохватилась и отправила его отдыхать после дальней дороги.

Много вспомнилось Сигрид в эту бессонную ночь: и пролитая кровь, и предательство, и верность, и благородство, которые все эти годы шли рука об руку, как и на всем протяжении истории Лэнда. Многое отмщалось, многое прощалось, но никогда еще Лэнд не находился в таком униженном и разграбленном состоянии. Даже если удастся разгромить гуяров, то что ожидает их в будущем, какая жизнь возникнет на родном пепелище? Кто может это предугадать? Но в любом случае жизнь будет продолжаться. И через сто или двести лет никому уже не будет интересно, что какой-то там Гольфдан Хилурдский изменил королю и переметнулся на сторону заклятых врагов. Возможно, это правильно, а возможно нет. Как же быть тогда с теми, кто прошел скорбный путь до конца: не предал, не сподличал и гордо принял смерть, как подобает мужчине и воину. Их тоже забудут? Забудут Гаука Отранского, Фрэя Ульвинского, вздорного мальчишку Ивара Хаарского и его беспутного «тезку» Тора Ингуальдского, забудут Мьесенских, Саарских, Заадамских, забудут ее, Сигрид, сыновей Рагнвальда и Оттара, и многих, многих других. Не отомстят за их смерть, не проклянут тех, кто спрятался, согнулся, пошел служить чужакам. Простят ради того, чтобы жизнь продолжалась? И чтобы вновь благородство и предательство зашагало рука об руку по Лэнду? Но кто будет судить, кто будет выносить приговоры виновным? Она, Сигрид, или Бес Ожский? Взвалить еще один грех на свои далеко не безгрешные души? Нет уж, Сигрид не судья другим, и, быть может, за это ее прощение простятся грехи и ее собственные, и человека, которого она любит.

А поутру в крепость прибыли Бес Ожский и Кеннет, в сопровождении десятка бородатых варваров-югенов. Бес легко спрыгнул на землю, словно и не было за плечами долгой дороги и шестидесяти прожитых лет. Темные, почти черные глаза его смотрели холодно и надменно, широкие плечи не сутулились под тяжестью двух мечей, а наполовину седая голова горделиво сидела на жилистой шее. Заметно прихрамывая, он подошел к Сигрид, обнял и поцеловал в губы. Жесткая щетина, отросшая на его щеках, больно царапнула ей шею, она засмеялась негромко и отстранилась. Бес тоже улыбнулся, смущенно проведя рукой по подбородку, и на минуту потерял обычный надменный вид. Таким он нравился Сигрид куда больше, но она никогда не говорила об этом вслух.

Кеннет, видимо от усталости, выглядел бледнее обычного, но был на редкость весел и, обнимая одной рукой подоспевшую Кристин, успел поцеловать в щеку мать. А потом Сигрид вовсе оттеснили от сына. Господи, и когда только эти дурехи перебесятся: сколько же можно делить одного мужчину, который, ясное дело, на троих не делится. А Бес целовал Эвелину, и по тому как расслабилось в его объятиях тело женщины, Сигрид безошибочно определила – ждала. И почувствовала не то чтобы ревность, а уж скорее грусть. Эвелина долгое время пребывала в тени, не мешая их с Бесом любви, но к исходу четвертого десятка вдруг очнулась и принялась отчаянно ловить отлетающее бабье счастье. Сигрид даже не пыталась ей мешать, да и глупо ревновать в ее-то годы. Эвелина, кстати говоря, тоже уже не девочка, еще несколько лет пройдет, и набегут на лицо морщины, а там – прощай хмельные ночи и здравствуй серый безрадостный день. Впрочем, у благородной Сигрид и ночи еще иной раз бывают, да и дни не такие уж серые, хватит себя жалеть. Их с Бесом общую судьбу уже не разорвать ни женщинам, ни убегающим годам. Столько прожито-пережито всего, что на добрый десяток жизней хватило бы, но никто им этого десятка жизней не дал, вот и пришлось уместить все в считанные горем годы.

Тах долго и подробно рассказывал отцу о событиях, происшедших в Лэнде и Суране за время его отсутствия. Угомонились дети, ушли утомленные разговорами женщины, ушел Кеннет, осталась только Сигрид, да появлялась время от времени в дверях Эвелина, пристально смотрела на сидящего к ней боком Беса, а потом быстро уходила, словно пыталась что-то спрятать и от других, и от самой себя. Бес ее не видел, зато Сигрид видела очень хорошо. И жалела…

Бес слушал молча, опустив седую голову, и только изредка задавал сыну короткие уточняющие вопросы. По лицу его трудно было определить, доволен ли он тем как складывается ситуация или нет.

– Туз торопится, – сказал он, наконец, после недолгого раздумья. – Пока гуяры не увязли в новой войне, затевать что-либо просто опасно.

– Но и тянуть нельзя, – возразил Тах. – Сейчас самое удобное время посчитаться с Седриком. Из Лэнда в Суран ушли тридцать тысяч гуяров. Если Хольдрика удастся натравить на короля Октии, то нам это будет только на руку.

– Людей мало, – процедил сквозь зубы Бес. – Седрик и Леир, объединившись, без труда выставят тысяч сорок, а то и пятьдесят. Значит надо сделать так, чтобы они не объединились. А главное, чтобы к ним не подоспела помощь их Сурана.

– А я здесь на что, – усмехнулся Тах. – Прижмите в Восточных лесах Осея, а уж я не пропущу гуяров из Сурана в Лэнд.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});