Клан двурогих - Сергей Шведов

– У Рагнвальда рисунок вот здесь, – приложила Далла руку к груди, – на левой стороне.

Благородный Стиг вскинул на дочь удивленные глаза:

– Какой еще рисунок?

– Не знаю, но он не смывается, я пробовала. А Рагнвальд смеялся. Какое-то сооружение, возможно замок или башня.

– Башня?! – Стига аж подкинуло в кресле: – А у второго? У Оттара?

– Не знаю, – испуганно отшатнулась Далла.

– Найди Хельгу и приведи сюда, – распорядился пришедший в себя Гоголандский. – И никому ни слова, даже этому твоему Рагнвальду.

Меченые! Кто бы мог подумать. Но почему Рагнвальд? Боже мой, какой же он, Стиг, дурак. Двадцать три года назад отец, благородный Арвид, смеясь рассказывал о рождении у Сигрид, королевы Нордлэнда, двух сыновей-близнецов, и это через полтора года после смерти мужа, короля Гарольда. И еще поговаривали, что отцом новорожденных является Бес Ожский. Тогда Стигу, раненному в битве у Расвальгского брода, было не до глупых историй. Столько лет прошло с той поры, и вот как жизнь повернулась. Сыновей Сигрид, павших в последней битве звали Оттар и Рагнвальд, а сына короля Рагнвальда звали Бьерном, как и этого суранского мазилку. Если догадка Стига верна, то не старшим братом он приходится Рагнвальду и Отару, а родным племянником. Забавно. Выходит, напрасно веселился когда-то Арвид Гоголандский над чужим то ли счастьем, то ли несчастьем, вот Бог и наказал, если не бес попутал его внучку.

Убийцы благородного Арвида назвались ярлом Мьесенским и ярлом Агмундским, а Стиг решил тогда, что это либо Хольдрик что-то напутал, либо кто-то подшутил напоследок над старым Гоголандским, зная, что на его руках кровь Мьесенского. А теперь все поворачивается по иному. Зря, выходит, Стиг грешил на Хилурдского. Вот, оказывается, откуда был занесен меч, и падал он на голову владетеля Арвида Гоголандского целых двадцать лет. Черные вороны в алых плащах, так назвал их Хольдрик из Октов и, пожалуй, попал в точку. Ярл Мьесенский, это, вероятно, сын благородной Ингрид, которая исчезла вместе с королевой Сигрид. Если бы не нашествие гуяров, она, возможно, стала бы женой Стига Гоголандского. Разговоры между Арвидом и ярлом Мьесенским об этом шли. Но жизнь рассудила по иному, и сын Ингрид Мьесенской не стал внуком Арвида Гоголандского, а стал его убийцей. Ничто и никому не прощается в этом мире, и один совершенный грех влечет за собой другой, и эта цепь тянется через всю историю рода человеческого, а конца ей не видно.

Хельга Хилурдская с неохотой, но подтвердила, что у ее любовника Оттара тоже есть отметина на груди. Благородному Стигу показалось, что знает эта скрытная дочь не менее скрытного отца гораздо больше, чем говорит, но расспрашивать ее не стал, ему и так все стало ясно. Оставалось только подумать, какую пользу можно извлечь из чужой тайны. Кто знает, быть может это свалившееся на его дочь несчастье, обернется в будущем светлой стороной и для Даллы и для Стига Гоголандского.

Глава 10

Имя

Благородная Сигрид с большой неохотой покидала свой дом в Южном лесу, ставший таким привычным за двадцать с лишним лет. Она долго объясняла Таху опасность предпринятой им затеи. Нельзя так рисковать женщинами и детьми, когда в Суране все еще зыбко и ненадежно. Тах слушал ее с удивлением, поскольку благородная Сигрид больше всех настаивала в последние годы на переезде, жаловалась, что с детьми сладу нет, что они одичали среди вохров, и что пришла пора, выводить их к людям. Разумеется, благородная Сигрид в своих жалобах не была одинока. Тах выслушивал подобные упреки в различных вариациях ежедневно от своих жен. В такие минуты он почти искренне жалел, что у него три жены, а не одна или, в крайнем случае, две. А потом, все трое его отчаянно ревновали, и каждая долгая отлучка несчастного Таха вызывала такой ворох подозрений, что впору было топиться. Ревность, по мнению Таха, была необоснованной, поскольку он был на редкость верным мужем и искренне любил всех своих жен: и белотелую, несколько располневшую в последние годы от частых родов Марту, и горячую порывистую Ингрид, и жадную до ласк Гильдис, которая ну никак не хотела уступать годам даже грана своей молодости и красоты. К тому же Тах был заботливым отцом. Он одинаково любил и своих детей, и своих племянников, и своих сестер и братьев, всю ту ораву, которая вечно путалась под ногами и встречала каждое его возвращение радостным визгом, а отъезд – дружным ревом. Словом, Тах был мужем, каких поискать, и его стремление подобрать лучшее жилище было продиктовано исключительно заботой о женщинах и детях. Но вот подишь ты, никто не запрыгал от радости, а все женщины нахохлились как сычихи, словно он предложил им для проживания вохрову берлогу, а не веселый суранских городок, обнесенный к тому же высокой стеной.

– Да хватит вам, – рослая, черноволосая в отца, дочь Сигрид и Беса Хильда решительно поднялась с места, – вы просто боитесь высунуть нос на свет божий и будете приводить еще тысячи причин, только бы не двигаться с места.

Благородная Кристин посоветовала Хильде помолчать, пока старшие не выскажут мнение и поджала увядающие губы.

– А с какой стати мы должны молчать?! – возмутилась Хильда. – Вам-то что, у вас мужья есть, а нам за вохров прикажете выходить?

Хильду, конечно, можно понять, девушке уже за двадцать, сколько же ей в лесу киснуть. Но надо же и меру знать – нельзя дерзить старшим. Однако Хильда была отнюдь не одинока в претензиях на лучшую долю, ее тут же дружно поддержала девичья половина клана меченых. Даже родная дочь Кристин Инга позволила себе несколько вольных замечаний в адрес матери. Кристин рассердилась не на шутку, а потом неожиданно обмякла и махнула рукой. И Сигрид ее поняла: всем им страшно возвращаться в тот ненадежный мир. Но ведь старшие сыновья уже там, а значит придется сделать решительный шаг, чтобы разделить с ними тяготы и невзгоды, возможно даже поражение, но хочется надеяться что победу.

– Поедем, – вздохнула Сигрид. – Рано или поздно, но выбираться отсюда придется.

В крепости Измир Сигрид почти пожалела о своем решении. Все-таки дом в Южном лесу был более надежным местом, почти четверть века прожито там. Многое пережито, многое передумано, многое быльем поросло. А спроси ее о прожитых годах – жалеет ли? Пожалуй, ответила бы отрицательно – вон каких сыновей они там нарожали и подняли на ноги. О девках речь впереди. Их еще пристроить надо, выдать замуж за приличных людей. Только где их найти, приличных-то? Не за суранских же торгашей отдавать дочерей благородных кровей. В Южном лесу Сигрид горя не знала, а здесь за девушками глаз да глаз нужен. Разве ж эти разморенные покоем клуши углядят за своими дочерьми. Просто с ума посходили от суранской роскоши. Целыми днями крутятся у зеркал, словно молоденькие. Это в их-то годы. Уже и самой младшей Астрид Ульвинской скоро сорок стукнет. Хотя, кому как ни Сигрид их понять: двадцать три года прожито вместе, вдали от людей. Тут не только одуреешь, но завоешь. И выли: от тоски, от заброшенности, от ненужности этому миру. И ничего у них не было кроме надежды, что жизнь их детей сложится лучше и счастливее. Кажется, надежды начинают сбываться. Не может Господь допустить, чтобы их трудная жизнь пошла прахом. И за муки матерей должен же он послать хоть немного счастья детям.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});