Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды - Виктор Некрас

Всеслав усмехнулся.

И вдруг подумалось недобро — а правильно ли он сделал? Едет во вражий стан — вражий, вражий, чего там! — и обоих старших сыновей с собой взял? А случится чего? Глебу всего одиннадцатое лето, а остальным и того меньше… Святослав, младший, вовсе только подстягу нынче прошёл. На кого Полоцк останется?

Нет. Не может быть!

Ярославичи клялись ему! Клялись и на мече, и крест свой целовали! Честь княжья должна же быть у них альбо как?! Тот же Святослав Ярославич — витязь! И он клялся тоже!

Да и рать на том берегу! И не на пустое же место рать он оставил — воевода Брень там, пестун любимый, да и иные гридни в войском деле не последние.

Всеслав Брячиславич встретился взглядом с каменно-твёрдым взглядом зелёных глаз своего ближнего гридня, Несмеяна. Вот кто сомнений не ведает! Сказал князь воевать против Ярославичей — значит, воевать! Сказал мириться — значит, мириться! Сказал ехать с ним в стан к Изяславу Ярославичу — значит ехать. Скажет голову великому князю отрубить — отрубит!

Второй гридень, Витко, друг Несмеянов ближний, не так твёрд, но этот сомнений не ведает тоже — беспечен гридень, мало думает о грядущем — ему и нынешний день хорош.

Невольно вспомнилось прощание с женой — два месяца уже не виделся Всеслав Брячиславич с Ольгой и младшими сыновьями. Едва спала распутица, как Всеслав сорвался из Полоцка, понимая — вот сейчас Ярославичи и насядут всей силой. Ольга тогда смотрела вслед с такой тоской, словно чувствовала что-то недоброе.

Всеслав снова мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли.

Княжий чёлн причалил к левому берегу. Брень видел, как сошёл на берег князь — лиц из такой дали было не различить, но княжье корзно видно было хорошо. Видел пестун полоцкого князя и встречающих кметей и гридней. И князей тоже видел — корзно на том берегу было не одно и не два.

Ну и правильно… опричь Всеслава Брячиславича там сейчас… трое Ярославичей; да Мстислав Изяславич, тот, которого мы из Новгорода вышибли; да Ярополк Изяславич — смоленский князь; да Владимир Мономах — ростовский князь, самый молодой во всём киевском войске. Да и ещё…

Брень оборотился к стоящему за левым плечом гридню:

— Славята Судилич, а скажи-ка… тьмутороканский князь, Глеб Святославич… как мыслишь, там он?

Не стал уточнять, где это — там. И так ясно.

— Глеб? — хищно прищурился Славята, бывший старшой Ростиславлей дружины, и видно было — взяли его за живое слова про Тьмуторокань… хоть и год уже почти, как Всеславу служит Славята, а взяли. Подумал немного новогородец, прошедший за свою службу и Новгород, и Волынь, и Тьмуторокань, и Дикое Поле, и Полоцк, и Немигу. — Вряд ли. Ему оттуда идти далековато. Хотя на Немиге был, да… и сидит он на столе крепко, мог и… — подумал ещё чуть и решительно мотнул головой. — Нет. У него летом в Диком Поле забот хватает. А вот иные черниговские княжичи наверняка там — и Роман, и Давыд… может даже и Ольг! Святослав Ярославич — стратилат… и детей воеводами растит!

Брень чуть было не спросил, чего это Славята про своего главного ворога говорит с таким уважением, но смолчал — достало ума, нажитого за долгую жизнь. Только Славята тоже не вчера родился и мысли тысяцкого угадал. Насупился и бросил:

— Святослав… ворог не главный. Не он моего князя сгубил!

И снова смолчал воевода Брень, не сказал — чего же ты, мол, тогда на Тьмуторокани не остался. А Славята опять понял несказанное воеводой.

— Был у меня кметь один… мальчишка совсем… Шепелем звали… из донских "козар", так он звал… соберем, дескать, с Дону рать, княжичей Ростиславлих выкрадем из полона… посадим снова на тьмутороканский стол… А потом на Немиге против нас бился… его Несмеян в полон взял.

Гридень по-прежнему молчал, разглядывая левый берег — там князья, постояв мало времени у берега — кланялись да здоровались — гурьбой двинулись к высокому златоверхому шатру. Самого Изяслава Ярославича шатёр был, не иначе.

— А остаться я там не мог… — говорил за спиной меж тем Славята. — Чего там делать, если господа тьмутороканская иного князя возжелала? А Глебу идти служить… — у него своя дружина есть, и как бы она на нас глядела, после того как мы их из города два раза выгоняли?

Дробный конский топот за спиной заставил вздрогнуть. И ещё оборачиваясь, ещё не видя ни самого всадника, ни лица его, Брень уже понял — беда!

Всадник подлетел, излиха горяча коня, рывком спрыгнул с седла. По чёрному, как смоль, чупруну и тёмным, по матери-гречанке глазам оба — и Брень, и Славята — враз признали Мальгу, беглого корсуньского акрита.

— Беда, воевода! — хрипло крикнул он, словно ворон каркнул.

Не положился Брень на клятвы и крёстные целования киевских князей — разослал во все стороны дозоры, даже и князю своему не сказал ни единого слова про то.

— Ярославичи… — хрипло бросил Мальга, сплёвывая коричневый от пыли комок слюны. — Пять полков, не меньше, тысячи полторы мечей и копий!

— Где?! — от голоса воеводы кровь стыла в жилах.

— Переяславцы с юга идут, кияне — с севера тремя полками! — отчаянно крикнул Мальга. Его шатало. — Меньше полверсты осталось!

Брень закусил губу. У него на стану княжья дружина в полтысячи мечей, да ещё менчане — три сотни… Даже если он примет бой… христиане сомнут его единым ударом — у них двойное превосходство, а полоцкая рать к бою не готова! Большое предательство готовилось заранее! Кияне вывели полки из стана, но не отправили домой, а окружили полоцкую рать!

И самое главное — князь!

Пока они будут тут биться, киевские кмети могут сделать с Всеславом Брячиславичем…

Призрак сгубленных полвека тому киевских князей-братьев в полный рост встал перед Бренем. Неужели Изяслав решится?!

Надо было хоть как-то помочь князю! И как? Пока они сталкивают лодьи — тут как раз рать Ярославичей и подойдёт. Прижмут к реке — никто живым не уйдёт. И князю не поможет Брень, и всё войско сгубит. Хоть знамено какое подать, что ли?!

— Труби сполох! — отчаянно крикнул княжий пестун, понимая, что времени у них осталось — совсем ничего.

Резкий рёв боевого рога прорезал томительную тишину.

Первыми Всеслав увидел на киевском стану молодого ростовского князя Владимира Мономаха и своего посла, боярина Бермяту Судинича — тот уже седмицы две обретался в стане великого князя, договаривался о мире.

— Здравствуй, княже Всеслав Брячиславич, — церемонно сказал молодой ростовский князь. Но глаза его смеялись. Не воспринимал Мономах полоцкого князя как смертного ворога. Пока не воспринимал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});