Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991 - Федор Раззаков

«Я «Чучело» получил случайно. Мне потребовалась рекомендация из райкома партии для поездки за границу. Бдительные райкомовские старички, которые проводили со мной собеседование, поинтересовались: а почему это вы, товарищ Быков, кино забросили? Отлыниваете? Тут я и выдал: рад, мол, работать, но не дают, лишают конституционного права на труд. Ветераны партии возмутились, сказали кому надо, и я запустился с «Чучелом»…»

И все же вызывает удивление, почему Госкино так легко согласилось запустить отринутый ранее сценарий: ведь в нем практически ничего не изменилось с тех пор, как он оказался за бортом сценарного портфеля студии имени Горького. Однако, судя по всему, дело было в том, что изменилось само время. Как мы помним, в начале 1982 года из жизни ушел главный идеолог партии Михаил Суслов и его кресло занял Юрий Андропов. Понимая, что на новом месте ему требуются неординарные шаги, чтобы завоевать симпатии либералов, он способствовал запуску не только «Чучела», но и ряда других проблемных фильмов (среди детско-юношеского кино это, к примеру, были «Пацаны» Динары Асановой).

Но вернемся к фильму Ролана Быкова.

Процесс производства будущего фильма был отнюдь не гладким, что вполне закономерно: Госкино хотя и разрешило постановку, но не собиралось целиком отдавать ее на откуп Быкову. Поэтому еще на стадии подготовительных работ между сторонами возникали разного рода трения. Все это явилось поводом к тому, чтобы 10 мая 1982 года Быков написал письмо на имя председателя Госкино Ф. Ермаша, где сетовал на следующие обстоятельства:

«Речь идет не о том, что я боюсь какой-то корректуры сценария. Я заранее согласен со всеми замечаниями, которые могут возникнуть, кроме тех, которые ставят под удар смысл картины и ее основные достоинства, одним словом, кроме тех, которые ведут к тому, чтобы запуск картины снова зашел в тупик. Ведь как-то так получилось, что вот уже восемь лет мне не дают ставить фильмов. Факт для меня, да и не только для меня, ничем не объяснимый. Я понимаю, что сейчас не время поднимать все эти вопросы. Но я выражаю естественное беспокойство, чтобы снова не возник «любой повод» для того, чтобы я не снимал…»

Это письмо возымело действие: Ермаш не только разрешил Быкову продолжать работу, но и дал «добро» на две серии, хотя против этого активно возражала Главная сценарно-редакционная коллегия Госкино во главе с Анатолием Богомоловым. Однако за ГСРК все равно оставалась функция цензуры, поэтому она зорко следила за тем, чтобы Быкова не заносило «не туда». В частности, от него потребовали смягчить эпизоды детской жестокости, а также значительно сократить ретроспективные сцены трех поколений Бессольцевых. По поводу последних эпизодов в заключении ГСРК говорилось следующее: «Обращение к этапным событиям истории пятисотлетней давности и коренным переменам в жизни нашей страны в более поздние времена придает простому и лирическому, чуть озорному произведению, рассказу о судьбе девочки, непомерную претенциозность и многозначительность…»

Съемки фильма начались в начале октября и продолжались до середины весны 1983 года. 20 апреля на «Мосфильме» собрался худсовет, чтобы посмотреть и обсудить готовую ленту (черновая копия). Заседание получилось бурным: многие из присутствовавших с ходу бросились упрекать Быкова в том, что он снял страшное кино, пропагандирующее подростковую жестокость. «Где гуманизм?» – вопрошали члены худсовета. В итоге Быкова обязали подвергнуть материал серьезной корректировке. После этого худсовета Быков слег с инфарктом. 26 апреля должен был начаться монтаж ленты, но он не начался по причине болезни режиссера. Проболеет Быков более трех (!) месяцев, после чего возьмется вносить необходимые правки. Осенью фильм примут на студии, однако не примут в Госкино.

24 ноября там состоялась приемка фильма. Упрек Быкову был тот же: много жестокости. От него потребовали внесения следующих купюр: сократить эпизод у парикмахерской, где подростки обстреливали Лену Бессольцеву из трубочек (отмечу, что эту роль прекрасно исполнила 11-летняя дочь Аллы Пугачевой Кристина Орбакайте); полностью вырезать драку школьниц и равнодушное взирание на это ребят; сократить погоню соучеников за Леной; вырезать истерику Лены на кушетке в доме деда и план спокойно репетирующих и марширующих суворовцев, на фоне которых бежала затравленная Лена; вырезать в эпизоде «день рождения» план Вальки на поводке. Только после внесения этих поправок картина была принята. Однако мытарства ее на этом не закончились.

В январе 1984 года состоялась премьера фильма в столичном Доме кино. Собравшаяся в тот день публика практически единогласно приняла фильм «на ура», и многим тогда показалось, что путь к широкому прокату ему теперь открыт безоговорочно. Тем более на 9 февраля был назначен показ фильма для школьников во Дворце пионеров. Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. В тот день из жизни ушел Юрий Андропов – главный заступник фильма. После этого выход «Чучела» в прокат оказался под вопросом, поскольку против этого активно возражал член Политбюро, первый секретарь МГК КПСС Виктор Гришин. Он был против фильма по нескольким причинам: во-первых, из-за его чрезмерной жестокости, во-вторых, потому, что он нравился Андропову, с которым у Гришина издавна были натянутые отношения, а в период генсекства бывшего шефа КГБ они обострились до крайности (Андропов активно «копал» под Гришина, затеяв для этого «дело против торговой мафии в Москве», или «дело Главторга»).

И все же победа в этом противостоянии оказалась за Быковым и его картиной. Несмотря на то что Андропов скончался, однако во власти остались его многочисленные соратники вроде генерала КГБ Шарапова или помощника нового генсека Печенева, которые горой стояли за фильм. Кроме этого, ленту поддержали и другие люди. Так, когда Гришин решил призвать себе на помощь профессионалов – преподавателей (фильм-то был про школьников) и распорядился показать «Чучело» во время проведения в Москве очередной учительской конференции, то подавляющая часть педагогов безоговорочно поддержала картину. Плюс помогло и майское Совещание работников кино, о котором речь шла выше.

Как мы помним, на нем председатель Госкино Ф. Ермаш заявил, что «нужен партийный и реалистический взгляд на вещи, нужна ответственность за созидательную направленность фильма, которая и является сущностным отличием искусства социалистического реализма». Фильм Быкова в конце концов был расценен именно как «реалистичное произведение с созидательной направленностью». Было отпечатано 525 его копий, после чего «Чучело» вышло на экраны страны. Кассовые сборы у него оказались неплохие: фильм привлек в кинотеатры 23 миллиона 700 тысяч зрителей.

«Волчья яма» для СССР

Чуть меньше зрителей в кинопрокате-84 собрала криминальная драма киргизского режиссера Болотбека Шамшиева «Волчья яма» – 21 миллион 400 тысяч зрителей. Но этот фильм знаменателен скорее не своим сюжетом, а личностью исполнителя главной роли – актера, с которым была связана самая громкая трагедия кануна перестройки. Этот актер был чрезвычайно популярен у советской молодежи, по сути став одним из последних суперменов советского кинематографа: уже спустя два-три года после его гибели благодаря видео к нам придут другие супермены, с Запада, вроде Брюса Ли, Арнольда Шварценеггера и Сильвестра Сталлоне. Советского супермена звали Талгат Нигматулин.

Его особенная популярность у молодежной аудитории базировалась на том, что он был профессиональным каратистом. А карате в Советском Союзе конца 70-х – начала 80-х годов было самым популярным видом спорта среди молодых людей. Отметим, что Нигматулин в детстве был довольно слабым ребенком (родился вскоре после войны и переболел рахитом), поэтому частенько становился удобным объектом насмешек со стороны своих сверстников в детдоме, куда его отдала мать, не имевшая возможности прокормить всех своих детей (отец Нигматулина погиб незадолго до его рождения). Талгат тогда буквально стал боксерской «грушей». Били его чуть ли не каждый день, причем никакие слезы и уговоры на малолетних садистов не действовали, и даже более того – еще больше распаляли их садизм. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Именно тогда Нигматулин дал себе слово в будущем обязательно заняться спортом, чтобы пресечь насмешки и нападки сверстников на корню. Вскоре его мечта сбылась – он записался в секцию легкой атлетики, а чуть позже увлекся карате, которое в Узбекистане пропагандировали выходцы из Кореи. С тех пор руку на него уже никто не поднимал.

Поступив во ВГИК в 1967 году, Нигматулин не оставлял и занятия спортом – карате. Поэтому, закончив институт, он и в кино играл в основном сильных героев: это были лихие парни, ловко скачущие на лошади, метко стреляющие из всех видов оружия и прекрасно дерущиеся. Глядя на этих героев, ни у одного из зрителей даже и мысли не возникало, что в далеком детстве этот актер служил для своих сверстников боксерской «грушей». Да и как иначе, если в реальной жизни Нигматулин старался во всем походить на своих экранных героев. Он стал чемпионом Узбекистана по карате, а в первенстве Союза по этому виду спорта занял 6-е место. Все опасные трюки на съемочной площадке он выполнял самостоятельно, что не являлось для него чем-то сложным.