Кровь героев - Александр Зиновьевич Колин

Сгорел. Труп опознали, ты же сам это не хуже меня знаешь.

— Оборотень, — веско произнес Совинский, — он на то и оборотень. Его, брат, так просто не возьмешь. И сам ты понимаешь, что никто другой так работать не может. У него талант, редкий дар, можно сказать. Если бы в Бога верил, — генерал-майор усмехнулся, — сказал бы, что с нечистой силой наш с тобой приятель знается. Он ведь к кому угодно подобраться мог. Да что подобраться, хоть ты будь с ним знаком — рядом пройдет, если не захочет, чтобы узнали его, не узнаешь. В газетках-то большинство чушь пишут, да я ведь и между строк читаю… Не верил я, ей-Богу, не верил, что погиб он. Слишком уж просто… Не мог он так нелепо умереть… Ты связного ищешь среди наших, а не думал, может, есть кто в Москве служил или еще где, а потом в отставку вышел и к нам перебрался?

— Вот ты говоришь — в отставку, — согласился Орехов. — Я проверял и уволенных проверяю, да только у нас здесь никого, кто знал Оборотня, быть не может, да и в других местах тоже таких уже в живых не осталось. Так что, проверяй не проверяй. Не себя же мне проверять?

— Ну, так ты меня проверь, — ухмыльнулся генерал-майор. — Вдруг я на старости лет его связным стал? — Гость поморщился, не может Совинский не уколоть, а тот продолжал: — То-то и оно, что все мы, кто в том деле, после которого его убрать решили, участвовал, — либо старики, либо… — Совинский сделал паузу и закончил: — …покойники.

— Ему и самому уже лет не мало, — вздохнул генерал-лейтенант. — Должно быть, сильно за семьдесят. Возможно, и ошибаюсь я, связником ведь любой может оказаться… Да только не верится. Чувствую я…

Орехов умолк, потому что бывший его начальник затрясся от беззвучного смеха и, с сожалением посмотрев на генерал-лейтенанта, произнес:

— Ты, Орехов, точно стар стал. Это мне, пенсионеру, чувствовать дозволяется, а тебе…

Гость опустил голову.

«Да, что же это я, а?! И сам ведь Богданова за такое ругаю и не одного его…»

— Не обижайся ты, Всеволод Иваныч. Это я так… — генерал-майор тяжело вздохнул и вдруг печальным тоном закончил: — Устал, брат, я от жизни. Смерти жду… Тело не служит, а вот мозги еще ничего — работают, и память есть: Помню то, что ты забыл.

Орехов встрепенулся.

— Помнишь этого, как его… — старик щелкнул пальцами, — эх, зря похвастался, а ведь только что помнил… — Он от огорчения причмокнул губами и, внезапно просияв, радостно воскликнул: — Ющенко!

— Ющенко? — переспросил генерал.

— Да, он ведь здешний, земляк твой, служил в Москве, а в девяносто первом его выперли. Ты не можешь не знать. Я ведь не хожу никуда, а тут как-то прогуляться вышел, смотрю — физиономия знакомая, он ведь приметный такой… Ну заматерел, конечно, в те-то годы совсем щенком был. Я потом, как домой пришел, целый день голову себе ломал, кто такой? — насилу вспомнил. Проверь, не пересекался ли он где-нибудь с Лапотниковым и замом его? Последнему-то он, пожалуй, больше по возрасту подходит. Если найдешь хоть малейшую точку соприкосновения…

— Так он ведь в операции той не участвовал, — воскликнул Всеволод Иванович. — Ющенко… Знаю я Ющенко. Брови у него как у Брежнева были, смеялись еще все, не родственник ли?

— Участвовал не участвовал, — махнул рукой генерал-майор, — друга нашего он знал, вот что для тебя главное. Проверяй, все равно ведь ничего больше у тебя нет.

Тут бывший начальник Орехова был абсолютно прав. Шансов, как говорится, пятьдесят на пятьдесят — или Ющенко, или… Да, все равно ведь никого другого нет. Следовало сейчас же отправляться на работу. Или нет, лучше позвонить прямо отсюда, чтобы нашли Богданова…

— Вот-вот, поспеши, — сказал Совинский, заметив, что рука генерала потянулась к пузатому красному телефонному аппарату, стоявшему на столе. — А то как бы не опоздать… Оборотень нынче по-крупному играет, связной ему, может быть, уже больше и не нужен.

Не успел генерал коснуться трубки, как телефон ожил, взорвавшись громкими надсадными трелями.

— Ты смотри, — удивился хозяин дома, поднимая трубку. — Прорвало, а то неделями молчит. Алло… да… да… да… — Совинский прикрыл микрофон рукой. — Тебя, генерал-лейтенант.

Закончив короткий разговор, Орехов поднялся и внимательно посмотрел на своего бывшего начальника.

— Ющенко… — уверенно произнес тот.

— Убит, — коротко ответил генерал-лейтенант.

* * *

— Я давно хотел спросить тебя, девочка моя, — ласковым тоном произнес Климов, когда они, выпив кофе, сидели на кухне. — Где моя одежда? А то неудобно, знаешь ли…

— По-моему, нам одежда не нужна, — игривым тоном проговорила нагая Инга. — Сейчас тепло. Зачем тратить лишнее время? Раздеваться?..

— В практичности тебе не откажешь, милая, — улыбнулся Климов. — Однако я вчера произвел неизгладимое впечатление на твою соседку и воздыхателя, щеголяя перед ними в набедренной повязке. Они, чего доброго, решили, что я — папуас… Кстати, я, конечно, ценю твою выдержку и нежелание понапрасну «ранить чувства людей», но… он просто так не отвяжется. Я нашего брата мужика знаю. — Саша имел в виду Маложатова, которого Инга дважды выставляла за дверь и, наверное, принуждена была бы сделать это и в третий, и в четвертый раз (Климов уже хотел вмешаться), но приняла простое и гениальное решение: не открывать дверь. — Я, конечно, могу встретить его в следующий раз вообще без повязки, но с ним может заявиться и Света… мне, конечно, все равно… И потом, вдруг за мной менты придут? В камере меня могут неправильно понять. Ты что, боишься, что я сбегу?

— Не боюсь, — бросила Инга, вставая и покачивая бедрами так, что Саша не замедлил еще раз оценить ее практичность: действительно, зачем одежда? Тогда ведь придется все время раздеваться. Девушка вернулась через несколько секунд и, положив перед Климовым сверток в целлофановом пакете, сказала: — Это вам, сударь.

Саша развернул сверток, в котором оказались черные джинсы, рубашка и даже белье. Все вещи, это Александр мог сказать с уверенностью, куплены были не на рынке, а в фирменном магазине и тянули больше, чем на сотню долларов.

— Я поступаю к тебе на содержание? — спросил он с интересом. — Это для меня что-то новенькое. Если нет, то расплачусь я не скоро. Последним моим имуществом была машина, которую, полагаю, менты уже оттащили на стоянку и которой мне не видать как своих ушей. Остается еще квартира, тем более что в ближайшее время мне, в лучшем случае, обеспечат казенные апартаменты, а в худшем… для худшего мой старый костюмчик подходил лучше. А кстати, где он?

— Я его выбросила, — спокойно