Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.) - Виталий Витальевич Тихонов

указал на свои ошибки[1156].

Касаясь Лурье, Шунков высказал сомнение, что специальная работа с ним поможет тому исправиться[1157]. Указав на отсутствие самого Лурье по болезни, Шунков позволил себе каламбур: «У проф. Лурье есть болезнь не только физическая, а есть серьезная болезнь политическая, и излечение политической болезни в данный момент важнее, чем физической»[1158]. Он привел в пример Романова, который не смог приехать, но прислал покаянное письмо. Шунков наметил для дирекции и приоритетные направления исследовательской работы: изучение советской истории и историография.

Выступавший следом У. А. Шустер критиковал Л. И. Зубока[1159]. В. И. Рутенберг посвятил свое выступление О. Л. Вайнштейну и его книге «Историография средних веков»[1160].

А. И. Болтунова, входившая в группу по подготовке «Боспорских надписей» и, следовательно, оказывающаяся под ударом из-за критики Лурье, пыталась себя оправдать. Она заявила, что причина срыва заключается не в том, что Надэль ввел в заблуждение Лурье. Последний знал о проблемах. Сама же Болтунова неоднократно ставила вопрос о срывах в работе группы на месткоме, писала в стенгазете и т. д.[1161]

На фоне остальных агрессивным оказалось выступление А. Г. Манькова. Вначале он подробно остановился на деятельности предыдущего директора Аввакумова. Критику бывшего директора можно было бы счесть за попытку избежать серьезной критики коллег, но Маньков заявил, что Аввакумов «систематически замазывал недостатки работы Отделения»[1162]. Выступление Предтеченского он назвал недостаточно самокритичным, хотя и отметил, что оно его удовлетворяет желанием исправить «порочные позиции и стать на правильный путь»[1163]. Рассуждения коллег о необходимости помочь Лурье преодолеть ошибки он официально отверг: «…Сейчас стоит вопрос не о борьбе за Лурье, а о борьбе против Лурье»[1164].

Наконец, заключительное слово взял М. С. Иванов. Он признал, что обсуждение вопроса о борьбе с «космополитизмом» прошло на «достаточно высоком уровне», а те, кто совершил ошибки «объективистского» и «космополитического» характера, осознают их[1165]. Впрочем, в отношении Лурье Иванов не был так оптимистичен, заявив, что «мы убедить его не сумеем»[1166]. Директор ЛОИИ признал, что не все выступили самокритично. Так, Молок «говорил об ошибках ряда товарищей, но и о своих ошибках нужно было сказать.»[1167]. Закрывая заседание, он заявил: «Я не могу не выразить удовлетворения по поводу того единодушия, которое было проявлено сотрудниками ЛОИИ в деле разоблачения и осуждения буржуазного космополитизма и отдельных космополитических ошибок…»[1168]'.

На волне этого «единодушия» ЛОИИ даже приняло итоговую резолюцию, что, напомним, не сделало центральное московское руководство Института истории. В ней бывший директор Аввакумов обвинялся в связях с группой Минца и срыве организации группы истории СССР советского периода, а также «замазывании» недостатков работы отделения. «Космополитическими» объявлялись работы Вайнштейна и Лурье. Элементы «национального нигилизма» нашли в книге Б. А. Романова «Люди и нравы Древней Руси». Ошибки «объективистского» характера признавались в трудах А. В. Предтеченского и С. Н. Валка.

Дирекция отделения подчеркнула, что особое внимание теперь будет уделяться изучению историографии и истории советского периода[1169]. Перед дирекцией Института истории было решено поставить вопрос об исключении Лурье из состава Ученого совета ЛОИИ и последующем увольнении, а также повторном ознакомлении с диссертацией И. Б. Надэля[1170].

Итак, борьба с «космополитами» в ЛОИИ прошла менее шумно, чем в московском Институте истории. Заседание показало заметную сплоченность коллектива, когда даже «безнадежного» Лурье еще пытались хоть как-то спасти. Показало оно и нежелание сотрудников ЛОИИ «топить» друг друга, чем с особым упоением занимались их московские коллеги. Новое руководство также не желало выслуживаться сверх меры. Все же С. Я. Лурье[1171] и Надэль были уволены. Готовую монографию А. В. Предтеченского так и не опубликовали, она вышла в свет только в 1957 г.[1172]

Судьба самого ЛОИИ также оказалась непростой. Через некоторое время директор отделения М. С. Иванов вступил в конфликт с Б. Д. Грековым. А. Л. Сидоров вспоминал: «В Ленинграде он [Б. Д. Грекова. — В. Т.]оставил зав. ЛОИИ Иванова, автора работ о персид[ской] революции. Этот “начальник” принес много огорчений Грекову. Его побаивался и сам Греков, ибо он писал бесконечные доносы на сотрудников и самого академика»[1173]. Как утверждается в докладной записке Отдела науки, в 1951 г. между Ивановым и Грековым «сложились ненормальные взаимоотношения. Б. Д. Греков ставил вопрос о замене т. Иванова, мотивируя это тем, что М. С. Иванов пытался решать кадровые вопросы за его спиной. Кроме того, Б. Д. Греков, как сейчас стало известно, пристрастно был информирован, что якобы Иванов ответственен за распространение компрометирующих его слухов»[1174]. Следствием конфликта стало увольнение М. С. Иванова, на смену которому пришел к.и.н. Б. М. Кочаков.

В 1950–1952 гг. в ЛОИИ прошла серия увольнений, связанная с общей оптимизацией Института истории и направленная на повышение идеологической лояльности кадров. Согласно записке секретаря Ленинградского обкома Н. Д. Казьмина от 10 февраля 1953 г., адресованной А. М. Румянцеву, в отделении работало 33 сотрудника, из них 18 являлись членами партии. «За последние три года, — говорилось в записке, — освобождено от работы в отделении института 14 человек, как не отвечающих требованиям по своим деловым и политическим качествам. Вместо них принято 9 молодых сотрудников. Вместе с тем следует отметить, что в ЛОИИ АН СССР до настоящего времени имеется ряд сомнительных в политическом отношении сотрудников»[1175]. Назывались фамилии К. Н. Сербиной, Ш. М. Левина, Б. А. Романова, Д. П. Каллистова, А. И. Копанева. Их рекомендовалось уволить. Но точечные увольнения не понадобились, в апреле 1953 г. отделение было ликвидировано[1176].

7. Московская Высшая партийная школа

Специальное, многодневное расширенное заседание прошло и на исторических кафедрах Московской Высшей партийной школы 4 и 6 апреля. Его возглавлял Ф. В. Потемкин. ВПШ являлась центром подготовки партийных кадров, а регулярные публикации курсов лекций ее преподавателей служили пособиями для сотрудников других вузов. Курсы лекций в ВПШ, опубликованные на правах рукописи, считались «неким эталоном»[1177]. Поэтому внимание к идеологической чистоте здесь было на первом месте.

В центре проработки оказался Е. Н. Городецкий. С резкой критикой выступил доцент Дацюк, который проанализировал на предмет идеологического соответствия его лекционные курсы, посвященные отечественной истории конца XIX — начала XX в. Дацюк обнаружил в них «вопиющие» ошибки. Он утверждал: «Городецкий изображает весь этот период нашей отечественной истории с антипатриотических позиций, изображает историю России в приниженном, а подчас прямо фальсифицированном виде»[1178]. Даже предмет истории Городецкий понимает, якобы, извращенно, не так, как Сталин. Вместо анализа