Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

Процессии священников и верующих в течение нескольких дней

шествовали мимо, вознося молитвы о дожде; но либо боги прогневались на них,

либо силы природы превосходят их власть.

— Дневник Эдвард Вильямса, последняя запись, 4 Июля 1822

Когда рассвет развеял темноту неба, видневшегося между деревьями и выстроенными в романском стиле строениями старой церкви, Кроуфорд, Джозефина и де Лож незаметно выбрались на дорогу и направились на север. Утренний воздух уже утратил мягкую ночную прохладу и был снова готов к дневной жаре.

С первыми лучами путешествующую троицу подобрал едущий на север фермерский фургон, и еще до того, как солнце осветило склоны возвышающейся над окружающим пейзажем горы Кверчолайа[347], они сошли на узкой улочке в юго-западном прибрежном районе Ливорно. Доки и проливы на порядочное расстояние протянулись от берега и были соединены сетью каналов, и Кроуфорд никак не мог отделаться от ощущения, что снова вернулся в Венецию.

Он знал, что Шелли будет ожидать встретить их в отеле Глоуб[348], но там же сейчас должен был находиться Эдвард Вильямс, и перспектива увидеть его снова, приводила его в трепет; так что он решил остановиться в альберго[349], прилепившемся к берегу одного из каналов. Хозяин гостиницы перекрестился, когда они вошли внутрь, но купюра в десять английских фунтов за неделю вперед поборола его дурные предчувствия, в чем бы они ни заключались.

Кроуфорду и Джозефине достались комнаты на первом этаже, с видом на канал, но де Лож настоял, чтобы его комната находилась прямо под самой крышей, несмотря на неудобство в виде ведущей туда узкой лестницы. ― Пусть даже через неделю мне суждено умереть, ― сказал он Кроуфорду, ― я буду верен привычке, оставлять между мной и землей как можно больше камня.

Кроуфорд всячески подчеркивал свое расположение к этому месту, восхваляя местные рестораны и знакомясь с соседями, но самому себе он признался, что просто надеется разминуться с Шелли и увильнуть от выполнения обещания, которое он дал ему… и несколькими годами ранее де Ложу.

Так что он пришел в смятение, когда ранним утром в понедельник восьмого Июля, на четвертый день их пребывания в Ливорно, де Лож, хромая, приблизился к столу уличной траттории, где они с Джозефиной поглощали минестроне[350] с фасолью, и сказал им: ― Я чувствую близнеца, симбионта[351], приближающегося по морю, и это, определенно, не старик Вернер. Время пришло ― пора.

Дон Жуан стоял в порту, а Шелли нашелся в отеле Глоуб, в залитом солнцем фойе. Он был загорелый и подтянутый, в двубортной матроской куртке, безукоризненно сидящих нанковых[352] брюках и черных ботинках, но его лицо под беспорядочно спутанными седеющими белокурыми волосами было безжизненным. У его ног стоял железный кейс с ручкой для переноски. Вильямс и Трелони были тут же ― Вильямс был бледным и измученным, а Трелони выглядел озабоченным.

Кроуфорд хромая направился к ним.

― Мы с юнгой Вивьеном, ― тихо доказывал Шелли, ― сами можем управиться с Дон Жуаном. И мы это сделаем. По складам, словно повторял это уже в тысячный раз, он добавил: ― Я просто хочу совершить это путешествие в одиночестве.

― Мне это не нравится, ― сказал Трелони. ― Я поплыву за тобой на Боливаре, и ты не сможешь мне помешать. Если вы попадете в беду, я, по крайней мере, смогу выудить вас двоих из воды.

Лицо Шелли на миг оживилось, когда он увидел Кроуфорда. ― А вот и ты, ― сказал Шелли, подхватывая железный кейс и направляясь к нему, чтобы пожать его руку. ― Я должен с тобой поговорить. Он отвел Кроуфорда по мощеному плиткой полу в дальний угол. Кроуфорд попытался начать первым, но Шелли его перебил.

― Слушай, ― сказал Шелли, пихая железный кейс в руки Кроуфорду, ― ты должен отправиться сейчас же. Я хочу отплыть сегодня после полудня, но ты к этому времени должен уже быть в Специи и все приготовить. К тому же погода здорово испортится ― я ждал этого ― и я не хочу, чтобы ты угодил в неприятности. Его улыбка была одновременно испуганной и горькой. ― Этот шторм уготован лишь мне.

― И юнге Вивьену, по-видимому, тоже, ― сердито сказал Кроуфорд, ставя кейс на пол. ― Или он не в счет? Я не позволю тебе…

― Ох, заткнись ради бога, конечно же, он не поедет. Я уже рассчитался с ним и сказал ему уехать из Ливорно. Нет, я отправляюсь один ― я и в одиночку смогу управиться с Дон Жуаном, по крайней мере, моих умений достанет, чтобы себя убить ― проблема лишь в том, что Трелони тоже об этом знает, и я боюсь, что он постарается мне помешать. К тому же он настаивает на том, чтобы меня сопровождать, так что я спрятал его портовые документы, и ему придется провести эту ночь здесь, нравится это ему или нет.

Затем Шелли полез под куртку и вытащил маленький пузырек с ярко красной кровью. ― Я собрал ее всего лишь час назад, ― сказал он, ― и добавил немного уксуса; я видел, повара так делают, чтобы она не свертывалась. Она будет моим доверенным представителем. А теперь запомни, кроме того чтобы служить моим представителем, она нужна также, чтобы дать мне знать, когда ты будешь готов ― так что помни, не выливай ее всю для приманки.

Подавляя рвотный позыв, Кроуфорд положил пузырек в карман пиджака; почему-то из всего того, что ему предстояло сделать сегодня, употребление крови Шелли страшило его больше всего. Он снова поднял кейс.

― Я привел тебе попутчика, ― срывающимся голосом сказал он. ― Человека, который хочет сопровождать тебя в твоем… круизе. Он махнул рукой де Ложу, который стоял возле входной двери и теперь хромающей походкой направился им навстречу, на его древнем лице застыла вызывающая отвращение ухмылка.

Шелли изумленно взглянул на старика, а затем в бешенстве повернулся к Кроуфорду. ― Ты что ничего не понял? Я не могу брать с собой пассажиров! Что этот отщепенец себе возом…

Кроуфорд перебил его: ― Перси Шелли, позволь представить тебе Франсуа Вийона.

Голос Шелли умолк, и несколько секунд Кроуфорд воочию видел, каких усилий ему стоило обдумать услышанное ― наконец Шелли улыбнулся, и в его улыбке скользнуло что-то от его былой живости. ― Не может быть? Поэт Вийон, тот самый? И он в нашей семье? И хочет… отправиться… со мной?

Кроуфорд кивнул. ― То самый, ― уныло промолвил он, ― и да, он хочет.

Де Лож к этому времени дохромал до них, и Шелли с почтением пожал его руку. ― Для меня будет честью, ― с расстановкой произнес он на современном французском, ― пригласить вас на борт.

Де Лож слегка склонил голову. ― Почту за честь, ― тихо сказал он на своем первобытном наречии, ― отправиться вместе с Персеем.

Шелли с удивлением присмотрелся к старику, затем взволнованно указал на него. ― Это ведь вы… вы были там в Венеции, верно? Когда мы были там с Байроном в восемнадцатом. Вы еще тогда также назвали меня Персеем.

― Потому что ты прибыл туда, чтобы вести дела с Грайями, ― сказал де Лож. ― А сегодня, храня верность данному тебе имени, собираешься сразить Медузу[353]! Он взглянул в окно на раскаленное небо. ― Похоже, день сегодня вполне подходящий, чтобы два обреченных человека могли немного поплавать.

Кроуфорд вскинул руку, призывая к молчанию, так как Эдвард Вильямс оставил Трелони и направился к ним.

Вильямс остановился возле Шелли. Ему, очевидно, стоило немалых усилий, находиться здесь на свету, но он ухитрился выдавить вымученную улыбку, пожимая руку Шелли.

― Я ― я поплыву с-с тобой, Перси, ― заикаясь, произнес он. ― Не пытайся отговорить меня. Она м-мертва, мертва совсем, Аллегра она… и я… думаю я смогу… продержаться… пока не наступит ночь, и не искать другую любовницу. Если я буду все это время думать о Джейн, и наших детях, то думаю я смогу. Его улыбка была отчаянной, но вместе с тем странным образом живой, и на краткий миг он напомнил Кроуфорду Китса, каким он встретил его в 1816-м в Лондоне.

― Эд, ― сказал Шелли, ― я не могу тебя взять. Отправляйся с Трелони на Боливаре, и…

Вильямс холодно улыбнулся. ― Это ведь… мне не поможет, так ведь? ― тихо сказал он. ― Боливар ведь не пойдет ко дну.

Несколько секунд Шелли всматривался в исхудавшее лицо своего друга, затем нежно и грустно улыбнулся в ответ. ― Ну, ― сказал он, ― еще раз все взвесив, думаю, что лучшего кормчего для этого путешествия мне не найти. Он обернулся к Кроуфорду и протянул руку. ― Ступай, ― сказал он. ― Сейчас, пока ты все еще можешь сделать это для нас всех.

Пожимая руку Шелли, Кроуфорд думал о том, как впервые увидел его шесть долгих лет назад лежащим без сознания на улице Женевы. Мысль о всех утратах, которые Шелли пережил с тех пор, о собственных седых волосах, хромоте и шрамах, и потерянном глазе и изувеченной руке Джозефины ― обо всех смертях и страданиях ― сдавила Кроуфорду горло, так что он никак не мог подобрать подходящих прощальных слов.