Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Чтоб разглядеть эту автобиографичность, необходимо особое зрение и точное знание реалий. Не об этом ли говорит набоковский персонаж Фёдор Годунов-Чердынцев в «Даре», собираясь писать автобиографический роман: «Я это всё так перетасую, перекручу, смешаю, разжую, отрыгну… таких своих специй добавлю, так пропитаю собой, что от автобиографии останется лишь пыль, – но такая пыль, конечно, из которой делается самое оранжевое небо». Здесь набоковский герой своеобразно проговаривает тот опыт, что Набоков уже совершил, сочиняя первый свой роман «Машенька».

Так же, как угадываются в «Тихом Доне» шолоховский курень, каргинская мельница, соседи, перекрёстки – так в «Машеньке» Набокова узнаваем зеленовато-серый двухэтажный дом родителей главного героя Ганина (на самом деле самого писателя), парковые аллеи набоковской Выры. Усадьба над рекой Оредеж (усадьба дяди Набокова – Рукавишникова), где встречаются Ганин и Машенька, своеобразно рифмуется с усадьбой в Ясеновке, где встретились родители Шолохова и где живут Григорий и Аксинья.

Равно как Шолохов использовал фамилии своих родственников, раздавая их персонажам «Тихого Дона» (самый яркий пример – Мохов), так и у Набокова в разных романах появляются персонажи с фамилиями его родственников: Шишков, Веретенников, фон Граун, Пороховщиков. Позже, когда Набоков напишет автобиографическую книгу «Другие берега» (1954), где одну за другой воспроизведёт детали, уже описанные в «Машеньке» (от старинного умывальника в комнате до шлюзов водяной мельницы), – он вдруг в один миг, остановившись, озадаченно поймёт одну вещь: несмотря на то что в «Машеньке» много как бы выдуманного или додуманного, этот роман передал реальность гораздо ярче и точнее, чем собственные его мемуары, где он якобы следовал правде факта.

Именно в этом смысле «Тихий Дон» – самая автобиографическая книга Шолохова. Никакие его последующие устные рассказы о жизни или упоминания о прошлом в очерках с этой растворённой в романе автобиографичностью даже не сравнятся.

Наконец, ещё одно. Ганин Набокова, казалось бы, носит максимально далёкую по звучанию от авторской фамилию – но если вслушаться, то становится ясно, что фамилия главного героя «Машеньки» анаграмирована в слове «Изгнанник». Так он проводит незримую силовую линию между автором и героем. Чуть более сложный, но в чём-то схожий, как мы помним, путь проложил и Шолохов, во-первых, собирая фамилию своему герою из собственной и дедовской и таким образом заявляя о метафизическом родстве с Мелеховым, а во-вторых, создавая свою анаграмму: М. Шолохов – убираем «Ш», и получаем Молохов и следом Мелехов.

…Бывают странные сближения там, где, казалось бы, и не могло их быть.

Однако в той неприязни, что испытывали аристократы и разночинцы белой эмиграции к Шолохову (а заодно к «звериной простоте» казачьего быта – цитата из рецензии К. Зайцева), – мы в очередной раз видим причины, по которым Шолохов принял сторону красных, а не сторону белых.

Это ведь не конкретный Набоков презирает Шолохова, так же как Шолохова презирал, например, Бунин и даже брезговал шолоховское имя произносить вслух Борис Зайцев. Это русская аристократия презирает корявое простонародье, неизвестно где и как выучившееся писать. И тем обиднее аристократии, что оказавшийся за пределами России народ – рядовые воины Белого движения, казаки, простолюдины, – если и добирались до библиотеки, то предпочитали им Шолохова.

Всевеликий атаман Войска Донского Пётр Краснов, – один из героев «Тихого Дона», и не сказать, чтоб с почтением описанный автором – и тот зачитывался романом взахлёб.

А Набокова Краснов, может, и не читал вовсе.

* * *

К январю 1930 года экранизация «Тихого Дона» была готова.

Зимой фильм мог бы появиться в кинотеатрах, но что-то по кинематографическому ведомству тормозилось.

Никакой официальной документации о запрете фильма к показу не сохранилось: быть может, сработал эффект личного пожелания или просьбы. Стоит напомнить, что Александр Курс долгое время занимал самые серьёзные позиции в мире кино, возглавляя «Советский экран» и зная всю эту среду лично. Любая, даже в форме намёка поданная рекомендация от председателя Совнаркома РСФСР Сырцова была бы, как минимум, учтена.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Экранизирована была только первая книга романа – Сырцова там ничего не могло задеть, – однако появление в кинотеатрах, как тогда называли, фильмы «Тихий Дон» опосредованно означало легализацию романа. Если фильм идёт по всей стране на экранах – значит, следует ожидать продолжения публикации романа в печати.

Преображенская и Правов никак не могли понять, что же влияет на задержку выхода их работы. Кто-то запустил слух, что это Шолохов не желает появления фильма. С Преображенской и Правовым у него были отношения исключительно деловые, но даже со стороны было заметно, как он реагирует на Эмму Цесарскую. Режиссёры попросили актрису написать Шолохову: правдивы ли слухи?

Шолохов в том же январе ответил ей: «Письму знаешь, как был рад? Во! Ни одну самую хорошую книгу не читал с таким восторгом и удовлетворением. Что касается “Тихого Дона” и того, что я будто бы способствовал или радовался его запрещению, – чушь! До таких вершин “дипломатии” я ещё не дошёл. Разумеется, приеду, и, разумеется, буду делать всё от меня зависящее и возможное, чтобы “Дон” пошёл по экрану. Но знаешь ли, мне не верится во все эти слухи, по-моему, это очередная инсинуация московских сукиных сынов и дочерей. Ну, да чёрт с ними!»

Шолохов, как мы видим, считал, что роящиеся вокруг него слухи и чередующиеся один за другим скандалы имели одну среду происхождения.

«Московские сукины сыны и дочери» запустили слух о плагиате, но не сбили Шолохова на взлёте. Затормозили издание романа в «Октябре», но он не сдался. Пустили ещё один слух о плагиате – и тоже без толку. Теперь тормозили фильм и при этом на него же и наговаривали. Закончил он ответ так: «Письмо задержали поездки по колхозам, но и в колхозах скучно без тебя, лихо ты моё, песня моя!»

Отношения их с Цесарской были несколько ближе, чем просто дружеские, однако никак не становились близкими настолько, как Шолохову желалось. Он оказывал ей в Москве знаки внимания, она реагировала доброжелательно, но не более того. Он имел возможность назвать её «песней» и написать «скучно без тебя». И ещё сказать: «лихо моё» – потому что кто же ещё, если дома ждёт беременная вторым ребёнком Маруся?

Воплотившаяся Аксинья, она дразнила то ли самого Гришку, то ли его создателя, в чём-то с Мелеховым уже неразличимого.

* * *

Фильм у Преображенской и Правова получился любопытный.

Конечно же, там наличествует неизбежное для кинематографа той эпохи актёрское акцентирование эмоций: герои много жестикулируют и таращат глаза. В силу того что фильм был задуман как немой, действие упрощено до некоторой почти пародийности.

Хозяин мельницы там не Мохов, а – Коршунов, тесть Гришки. На мельнице работают не Котляров с Валетом и Давыдкой, а большевик Гаранжа. Гаранжа уходит с Гришкой Мелеховым на фронт. Ранит Гришку Степан Астахов – выстрелом в затылок. Пуля пройдёт вскользь. Гришку вытащит с поля боя опять же Гаранжа, тоже раненый. В больнице он разагитирует Мелехова, упирая на то, что казачество служит царской власти и разгоняет демонстрантов. Раненые демонстранты окажутся на лечении в одной палате с Мелеховым и Гаранжой. В палату явится представитель царской фамилии – вручать награды. Но всё это обычные кинематографические условности, которых и в последующих экранизациях будет с избытком.

Зато даже спустя сто лет есть в фильме вещи, которые впечатляют.

Бесподобен вещественный мир. Единственно, что в куренях отчего-то слишком высокие потолки. Зато – улицы со строениями, крытыми камышом, донская природа, одежда и манеры людей, сами лица – всё это предельно органично. Персонажи кажутся воистину ожившими. Многие картины выглядят документалистикой: скажем, драка Астахова с братьями Мелеховыми. Свадьба Григория и Натальи по сей день способна закружить и увлечь: это результат отличной операторской работы Дмитрия Фельдмана и Бориса Эпштейна. Стопроцентно актёрское попадание в образ Пантелея Прокофьевича: его сыграл Николай Подгорный – не просто большой артист, но и влиятельный театральный деятель того времени (не путать с его тёзкой, украинским партработником).