Поле Куликово - Владимир Возовиков

Он поднял голову, оглядел толпу, показавшуюся одним огромным настороженным существом, и вдруг увидел посреди ее конного боярина в дорогой шубе и высокой бобровой шапке — то был Авдей. Мишка рванулся в его сторону, во весь голос закричал:

— Люди русские! Нас враги убивают! Мы от князя Есутая — он с войском идет на помощь Димитрию!

Стражник настиг Мишку, сбил с ног, зажал рот рукой, Мишка вырвался, оба катались по земле, Мишкины зубы наконец впились в ладонь стражника, тот взвыл, и Мишка, приподнявшись, снова закричал:

— Нас предали!.. Есутай идет к вам на помощь! Скажите Димитрию Ивановичу!..

Разъяренный стражник со всей силы ударил сапогом в висок Мишки, и нестриженая белокурая голова парня уткнулась в затоптанную сырую землю. По толпе прокатился ропот, и счастье стражи, что лишь первые ряды отчетливо услышали Мишкины слова, которые теперь передавались из уст в уста. Однако толпа качнулась к осужденным, стражники выставили острия протазанов, Авдей, разбрасывая толпу конской грудью, ринулся вперед, подавая Бастрыку какие-то знаки. Тот зло заорал на своих подручных, они схватили Иргиза, поволокли к ближней виселице, за ним — другого. С противоположной от Авдея стороны сквозь толпу пробивалась еще одна группа всадников, Бастрык глянул туда и затрясся.

— Вешай, сволочь! — заревел на палача, который дрожащими руками набрасывал петлю на шею Иргиза и никак не мог справиться со скользкой веревкой. — Вешай — прибью!..

Палач наконец выбил чурку из-под ног десятника, рядом повесили другого, еще двух стражники волокли к виселицам. В этот момент передние всадники обоих отрядов прорвались сквозь толпу, подручные Бастрыка шарахнулись от седоватого человека со светлыми яростными глазами, который вырвал меч из ножен. Палачи бросились наутек, меч сверкнул раз и другой, повешенные мешками упали на землю. Толпа замерла, тысяцкий налетел на незнакомца.

— Как смеешь? Кто такой?

— А ты кто такой? — спросил тот жестким голосом, вкладывая меч в ножны.

Стража присоединилась к Авдею, он заорал:

— Как смеешь мешать казни лазутчиков? Я велю тебя повесить рядом с ними!

— Не торопись вешать, боярин, а то как бы самому не пришлось поплясать под сей перекладиной, — и, глядя поверх Авдеева плеча на Бастрыка, сказал, словно металлом звякнул: — Я тебя остерегал, Федька. Коли тут напакостил, берегись.

Фома приказал своим людям поднять повешенных и Мишку, остальных взять под охрану. Пленные изумленно следили за происходящим. Толпа молчала, и Авдей, сдруженный многочисленной стражей, тоже молчал, наблюдая, как по-хозяйски распоряжается незнакомец. Скоро Фому кто-то узнал, по толпе, словно огонь по сухому полю, полетело: «Атаман!..»

— Вот что, боярин, — сказал Фома. — Пошли к Мещерскому. Меня за этими татарами он в острог посылал. Кто бы они ни были, тебе дорого станет самовольная казнь.

— Я начальник города! — заорал Авдей. — Мое право казнить лазутчиков, спрашивать никого не стану.

— Врешь, Авдей! Война ныне, и в городе есть воевода.

Фома поворотил коня и направился вслед за своими дружинниками. Мишку и повешенных несли городские стражники, присоединившиеся к отряду Фомы. Народ почтительно расступался перед атаманом, многие мужики снимали шапки.

Тысяцкий обратил к Бастрыку желчное лицо:

— Ты что же это, разбойник, а? Ты пошто не сказал мне, от кого посланы татары?

— Авдей Кирилыч! Вот ей-бо, только нынче про Есутайку услыхал. Да он сбрехнул, прихвостень ордынский, штоб жизню спасти.

Бастрык мог спокойно божиться — ни начальника татарского отряда, ни толмача, думал он, уж нет. Другие много не скажут.

— Смотри у меня! — пригрозил боярин. — Воевода тебя пытать станет, дак ты того!..

— Авдей Кирилыч! Да рази я от своих слов откажусь? Плюнь ты на это дело. Еще пожалеют, зачем нам помешали, как самим вешать придется.

Авдей, действительно, плюнул и двинулся следом за Фомой — объясняться с воеводой. Народ расходился, обсуждая происшествие: то-то будет теперь кривотолков! Черт дернул Авдея связаться с этими татарами, и кошель-то ихний теперь выложить придется.

Бастрык тихонько приотстал, благо всадники Авдея как раз обгоняли на тесной улице медленный отряд Фомы. Повешенных везли на чьей-то телеге, рядом шла девушка, утирая глаза и что-то рассказывая стражникам. Едва глянув на нее, Бастрык испугался, как в тот момент, когда толпа, зверея, качнулась к месту казни.

«Дарья? Жива?! Так волкодав пропал не случайно?..» Бастрык почему-то думал, что девушка знает, кто натравил на нее холщовского пса — видела же его на подворье, А ну как пожалуется этому лесному атаману?.. Внезапно Бастрык почувствовал на себе пристальный, жесткий, как у змеи, взгляд, обернулся, но вокруг шли обыкновенные люди, каких теперь множество в городе. Он спешился, чтобы не быть слишком приметным, — становилось не по себе. Уже не первый раз чудится Бастрыку, будто за ним следят. Может, украденная икона мстит? Хотел перекреститься, а рука не поднималась.

— Што, стража? — спросил какой-то мужик. — Обмишулились вы с Авдеем-бездеем?

— Мы люди маленькие, как велят, так и делаем.

— Глядите, как бы вас, этаких-то маленьких, не удлинили на той же веревке. Он, князь-то, разберется.

Федька промолчал, ускорил шаг. «Што ей в этих татарах? — думал, глядя на Дарью. — Отчего ревет над ними? Может, Мишку знала? Уж не она ли навела на нас Фомку Хабычеева?..» Скоро незнакомая Федьке молодая женщина увела Дарью в боковую улицу. Тогда он догнал телегу, спросил стражника, о чем рассказывала девка.

— Шла с ними из рязанской земли. Говорит, везли они што-то князю нашему от Есутая.

Бастрыка ожгло. Кинулся к улице, где скрылись женщины, увидел их вдалеке, пошел следом, лихорадочно думая: знала ли Дарья об иконе? Могла знать. От этой мысли Бастрык пришел в бешенство, словно Дарья готовилась его ограбить. «Ну, змея, один раз ушла, другой не вывернешься». Он следил, пока женщины не скрылись в избенке на окраине посада. «Может, сейчас, не откладывая?» Поразмыслив, решил дождаться темноты. Люди кругом, а женщин двое, может шум выйти, да и слишком приметен он в кафтане стражника… Оборачиваясь, снова почувствовал на себе подстерегающий взгляд, хотя ни один из прохожих не вызвал подозрений. К дому ордынского купца возвращался верхом. Там сейчас двое его подручных, которые ни о чем не ведают. Ему, пожалуй, нет нужды дожидаться вызова воеводы — как пришел, так и уйдет. Бастрыку больше никто не нужен. С иконой Федька Бастрык сумеет устроиться, а на первое время есть и золотишко, есть и серебро. Только убрать эту змею Дарью… Подъезжая к воротам, услышал оклик с соседнего подворья:

— Эй, страж, зайди-ко на миг.

Сутулый дед смотрел из ворот, настойчиво приглашая. Стражникам не положено отказываться, когда их зовут, однако Бастрык плюнул бы на приглашение, если бы дед не смотрел так, словно за его спиной лежала груда серебра.

— Што те? Говори.

— Да ты зайди, не для улицы разговор-то, а для тебя важнецкий.

Поколебавшись, Бастрык спрыгнул с лошади, вошел в широкие ворота, и они неслышно затворились за ним.

— Оставь коня, подь в избу, — приглашал дед. — Тут беглый купец ордынский кой-чего оставил. Такого ты вовек не видывал.

Заинтересованный Бастрык поднялся на крыльцо, прошел за хозяином в сени, и они затворились так же неслышно.

Через час от воеводы Мещерского по душу Федьки примчался срочный посыльный. Но Бастрык пропал бесследно, и ни один из его стражников ничего не мог сказать о Федьке Бастрыке после того, как он исчез с места казни.

В Коломне звонили колокола, и от городских ворот далеко вдоль московской дороги толпились возбужденные люди — полк великого князя вступал в город. В начищенной меди труб городских сигнальщиков пылало полуденное солнце, далеко белели чистые рубашки мужиков, цветами пестрели летники принаряженных женщин, жарко блистали доспехи бояр, ухали тулумбасы, кадили и пели попы, и катились над толпами приветственные клики. Рядом с епископом Димитрий проехал к церкви Воскресения, где состоялось торжественное богослужение. А через западные, серпуховские, ворота в город вступали полки Владимира Серпуховского и Федора Белозерского. Войска, не останавливаясь, проходили через город к берегу Оки, на просторное Девичье поле, где стояли рати народного ополчения. На следующий день, с утра, Димитрий назначил общий смотр.

До вечера ворота дубовой крепости не затворялись — через них поминутно проносились гонцы. «Главный штаб» русского войска собрался в княжеском тереме детинца, не было лишь боярина Вельяминова — он вел большой московский пеший полк к устью Лопасни, где должен навести переправы через Оку и подождать Димитрия. Да еще западнее двигалось на Тарусу войско Ольгердовичей.

Когда отданы были все распоряжения о смотре войска и Димитрий собирался отдохнуть, князь Мещерский осторожно сказал ему, что в городе находится сын темника Есутая.