Страхослов - Джоанн Харрис

Приближаясь к углу, Кит пошла медленнее. Во двор выходили два окна, занавешенные дерюгой, и проникающий сквозь них оранжевый свет немного успокоил девушку – огонь означал тепло и уют, дом и очаг. На секунду Кит показалось, что все будет хорошо. А затем она заметила, что одно из окон разбито и заткнуто тряпкой, покрытой темными пятнами.

Девушка взялась за ручку, повернула ее и осторожно толкнула дверь.

Она никогда раньше не чувствовала такого запаха – другие женщины умерли снаружи, и запах их мертвых тел унес ветер. Воздух в комнате Мэри Джейн Келли пропитался железом, дерьмом и мочой. Из-за теней, отбрасываемых языками пламени в камине, казалось, что грудь женщины вздымается, но Кит знала, что это невозможно: тело Мэри Джейн было вспорото от глотки до промежности. Крови было столько, что Кит не могла сказать, какую часть тела забрали, а какие остались. Похоже, груди были отрезаны, ноги раздвинуты, бо́льшая часть содержимого брюшной полости вынута. Голова жертвы была повернута к двери, и зияющая рана на месте лица, казалось, обвиняюще смотрела на Кит. Одежда Келли была почему-то аккуратно сложена на стуле у кровати. На двух изящных столиках почти ничего не стояло.

Кит старалась не дышать полной грудью, не глотать. Она не могла заставить себя подойти к кровати, лишь окинула взглядом комнату, стараясь запомнить каждую деталь на будущее, – девушка понимала, что ее служба в столичной полиции окончена.

В камине горела одежда – Кит подумала, что это, наверное, содержимое пустой корзины на одном из столов, в которой, по всей видимости, была одежда для штопки, которую Келли принесла с собой, чтобы было чем заняться. На полу остались отпечатки грязных и окровавленных ботинок. В комнате не было очевидных следов борьбы, что означало, что женщину лишили сознания быстро.

К тому времени, как сквозь проход, ведущий на Миллерз-корт, пробрались Мейкпис, Райт и шесть запыхавшихся полицейских, она уже увидела все, что хотела, и сейчас сидела на одной из старых бочек во дворе.

Когда инспектор вопросительно посмотрел на девушку и спросил: «Откуда ты знала?» – она лишь пожала плечами и указала на распахнутую дверь.

Да и что она могла сказать? Что это произошло из-за нее? Что она рискнула жизнью женщины и не смогла ее уберечь, хотя обещала? Мейкпис ткнул в нее пальцем.

– Это еще не конец, – сказал он.

– Вы не представляете, насколько правы, – пробормотала Кит ему в спину.

Мейкпис и Райт вошли в маленькую комнату, остальные полицейские, ругаясь, столпились у входа и заглядывали внутрь. Кое-кого из них стошнило. Когда из дверей вышел мертвенно-бледный Мейкпис, все, что он смог сказать, было:

– Почему? Почему так? Это не он, да? Кто-то… что-то новое?

Кит покачала головой.

– Это он.

– Но…

– Он сделал это, потому что она долгое время ускользала от него. Он разозлился, был в ярости. Он мог взять кого-то еще, но оказался одержим ею просто потому, что не мог найти. – Кит встала и потерла онемевшие от холода руки. – Это стало личным. Он не любит, когда ему бросают вызов.

Она прижала к лицу затянутые в перчатки руки, вдыхая запах кожи.

Взгляд Мейкписа метался между полицейскими, заглядывающими в комнату, где произошла бойня, и поспешно покидающими ее, и доктором Багстером Филлипсом, с трудом пробирающимся сквозь узкий проход с Дорсет-стрит. По его оценивающему взгляду Кит поняла, что он уже слышал новости. Девушка встала. Она не сможет выдержать еще расспросы и любопытные взгляды!

– Куда это ты собралась? – требовательно спросил Мейкпис.

Кит посмотрела на него.

– Полагаю, остаток ночи вы будете заняты. Я вам больше не подчиняюсь, я иду домой.

– У меня есть к тебе вопросы, Касвелл.

– Вы знаете, где меня найти.

Кит повернулась и пошла прочь. Люди вокруг, бросив свои дела, уставились на нее, но никто не сделал попытки остановить девушку, даже Эбберлайн, который направлялся к месту преступления с видом приговоренного к виселице.

Кит понимала, что теперь на нее будут смотреть по-другому. В глазах всех она стала преступницей. А потом она подумала, не будет ли окровавленная тень Мэри Келли поджидать ее у кровати, когда она доберется домой?

XIII

Никогда еще в жизни Кит время не тянулось так медленно. Каждая секунда казалась часом, каждый час – вечностью, день тянулся и тянулся, растягиваясь на невообразимую величину. Казалось, она уже вечность пролежала на кровати, переводя взгляд со сложного узора на ковре на картину на стене, на деревянный комод, на стоявшие на раковине вазу с цветами и миску, на вышитую подушку на кресле в углу.

Она не спала; она не спала уже долго, не могла. То и дело в окружавшую ее тишину врывался крик Луизы, сопровождаемый то яростным ударом двери о стену и визгом из коридора, то каким-то еще шумом в квартире. Крики прекратились, лишь когда Кит услышала успокаивающий голос миссис К., уговаривающий мать выпить чаю и чего-нибудь успокаивающего. Кит надеялась, что та имеет в виду большую дозу опиумной настойки, способной усыпить Луизу надолго и, может быть, заставить ее забыть о том, что натворила ее дочь.

В этом-то и было дело: Луиза не помнила в точности, что сделала Кит. Она была в ярости, ей было стыдно, она была совершенно уверена, что дочь навлекла позор на семью, но похоже было, что она не помнила, чем же именно. Похоже было на то, что в ее голове прегрешение Кит было совсем другим. Насколько девушка смогла понять из ее гневных речей, Луиза считала Кит падшей женщиной.

Звучали и другие обвинения, каждое еще более нелепое, чем предыдущее, но суть была именно в этом: Луиза считала Кит проституткой, и ничьи слова не могли переубедить ее. Разве не поэтому они с миссис К. пошли в полицейский участок? Чтобы потребовать расследования! Чтобы полиция остановила ее дочь, помешала ей делать все эти ужасные вещи! Разве Луций – дорогой, милый Луций, который всегда заботился о душе сестры, – не клялся, что именно этим Кит зарабатывала на жизнь?

С тех пор как вернулась домой, Кит не зашла проведать брата. Она слышала сквозь стену, разделяющую их комнаты, как он зовет ее, но не смогла заставить себя ответить. И не могла заставить себя взглянуть на Луция, зная, что из-за него – пусть даже мальчик действовал, чтобы защитить ее! – погибла Мэри Келли. Кит не могла заговорить с ним без того, чтобы не расплакаться от съедающей ее изнутри вины. Едва она заговорит, то уже не сможет удержаться от того, чтобы переложить часть – о, всего лишь часть! – своего груза на его плечи. Нельзя было говорить с ним до тех пор, пока она не справится с гневом, с виной, пока не сможет держать все это в себе. Пока не наберется сил лгать брату, уверяя, что в случившейся прошлой ночью трагедии нет ни капли его вины.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});