Вектор: Послесловие - Никита Владимирович Чирков

ними осталось полметра. Лицо Октавии почти не изменилось. – Какой-то Харви Росс рассказал ей о Тобине – ну вот она и запрягла всех в своей, как я могу судить, стандартной манере.

От услышанного имени Октавия почти незаметно щурилась, а пока Ханна брала себя в руки, она строила цепочку причин и следствий в голове, результат которых составил близкую к общей картину событий. Такого та не ожидала – и, желая поскорее взять эти новые знания в свои руки, превратив их в возможный инструмент для игры на опережение, Октавия почти успешно скрыла загоревшийся внутри нее огонь.

– Ты можешь выполнять работу?

– Конечно, могу! – резко ответила Ханна, но не хотела грубить: то был лишь осадок от взбудораженных эмоций.

– Харви Росс?

– Да, такое имя она произнесла, общаясь с Тобином. – Октавия ожидала. – Мне плевать на ваши разборки, и я не занимаю ничью сторону.

– Разрешаю написать семье Алдена.

Октавия вложила в это тот смысл, который Ханне не понравился, – но было уже поздно, да и ей самой совершенно не хочется ничего усложнять. Как раз в этот момент вошел Станислав, а за ним, толкая на колесиках криокамеру с Тобином, – Кросс. Октавия подошла к Станиславу.

– Мне нужна полная карта пациента. Собери о нем все, что можешь собрать. Даю полный карт-бланш.

И, не дав ему подтвердить понимание задачи, Октавия молча ушла, пройдя мимо Кросса и даже не взглянув на него. Он переглянулся со Стасом, потом обратился к Ханне:

– Что тут у вас случилось? Вряд ли она ради этого нас ждала. Умчалась куда-то на всех парах.

– Как его состояние? – чуть помолчав, заинтересованно спросила Ханна. Кросс со Станиславом понимающе переглянулись, решив дальше не поднимать тему.

– Все в порядке, сейчас пробудим его! – Станислав занялся подготовкой всех инструментов рядом с зоной, куда Кросс пододвинул капсулу и прицепил на специальный механизм, поднявший ее вертикально у стены справа от входа, прямо перед Ханной.

45

Курт поглядывал на Мойру с особой осторожностью: с одной стороны, желая все же держать ситуацию под контролем, с другой – его не покидало неприятное давление ее характера, резкого и слишком уж самоуверенного, но противостоять которому ему пока не хватает сил. Она приняла пронокс, стала бодрее, трезвее и даже немного властнее, явно беря лидерство мнения среди их… уже даже не тандема, а именно отношений ведущего и ведомого. Мойра не хотела слушать никакие комментарии по поводу ввода уже запрещенной в их мире инъекции, пусть и дарившей трезвость ума в нужном достатке, но лишь временно и со своими последствиями, которые даже без влияния заражения были не всегда благоприятны для пациента. И это все свербело у него в затылке, мучило и издевалось: ведь любые попытки ныне держать руку на пульсе и хоть как-то проявлять заботу встречались строгим укором в его сторону, где Мойра не оставляла ему шанса, доминируя порой самым жестоким методом – надменно и показательно подыгрывая ему в вопросах о ее состоянии и самочувствии.

– Если что, я могу идти первым, – неуверенно проронил Курт, реакцию на что не пришлось долго ждать.

Мойра развернулась и в мгновение сократила расстояние, вцепившись в него властными глазами посреди коридора без единой рабочей лампы. Слева по ходу движения сквозь множество дыр от когтей и выстрелов в стене били лучи света от рабочих ламп по ту сторону: некоторые били прямо в открытое, без шлема, лицо Мойры, четко показав ее взгляд Курту.

– Ты хочешь быть полезным, это я поняла. Но давай-ка ты оставишь эти потуги и лучше будешь меня прикрывать, а не мешать? Спасибо.

– Я лишь хочу сказать…

– Что?! Что ты хочешь сказать? Думаешь, я не знаю об опасности для самой себя? Или я недостаточно компетентна и профессиональна, чтобы понять, как рискованно было мне принимать пронокс? Вот именно – я все знаю, как и знаю, дорогой ты мой Курт, что чем меньше будет провокаторов для меня сейчас, тем лучше. Нам осталось недалеко, если не будешь мешать, то я смогу дотянуть без ощутимых последствий заражения.

Мойра развернулась, не дав ему и слова сказать, сразу же прибавила шагу и уже оказалась в паре метров впереди, когда Курт только собрался с мыслями и все же последовал за ней. Дилемма была самая гнусная: дав ей волю, он и правда убережет ее от лишнего стресса. Но при таком раскладе Мойра попросту может сама себе навредить – без контроля трезвости в виде Курта, что в итоге может быть даже хуже. Но пока что, как он видит воочию, она держится молодцом. Фонарик у нее вроде бы идет ровно, проверяет ориентиры и аккуратно поглядывает во все опасные места – так и не скажешь, что в ней сейчас и пронокс, и биологическая Жизнь с другой планеты. Только иная сторона данного симбиоза состояла как раз в хаосе мыслей, где самым простым для нее аналогом выступают ускоренные в десять раз шахматы: каждая фигура – это мысль, каждый ход – этап следующего понимания с новым восприятием от новой метаморфозы той или иной идеи. Обычно нынешнее положение в пространстве со всеми составляющими в виде пустых коридоров, отсутствия света и даже монстров пугало бы своей неизвестностью и постоянным ожиданием угрозы, вынуждающим поскорее сменить обстановку на более благоприятную, – но то было для обычных людей. Человек с заражением, да еще и с проноксом, радуется вышеуказанным данным: они позволяют сконцентрироваться, дают возможность обыгрывать в голове сценарии. И если встретится раздражитель, то расправа с ним будет лишена страха или гнева мести – лишь желание вновь обрести уют.

Разумеется, как ни трудно ей понять, главным из таких выступает Курт: пусть и не ярко, но все же сама мысль о том, как он сейчас стоит у нее над душой, раздражает и мешает сконцентрироваться. Интересно, проскакивает мысль, как Наваро справляется с этим в аналогичных ситуациях? Раз уж он смог многое и даже больше, то разве она не сможет, закрепляется довольно крепко данное заключение. Но вместо успокоения почему-то настигает еще большее раздражение, когда уже сами его шаги хочется заткнуть, а любое движение, издающее звуки, – попросту выключить. Ей надо выжить, а он лишь мешает, хотя вроде бы сам обещал спасти и вернуть Мойру домой к мужу, но почему-то выступает чуть ли не грузом, балластом – во, вернейшее определение, думается в процессе осмотра очередного перекрестка. Но в этой прекрасной тишине и щекочущей глаза пустоте Мойра увидела то, о чем уже успела позабыть. Из одной открытой двери, где-то метрах в четырех за поворотом, направо быстро пробежал Новый, что-то держа в руках. Он повернул в моменте голову на луч света, позволив Мойре увидеть отблеск