Книга о художниках - Карел Мандер

Первое, что он попытался написать ногами, был «Гарпократ», бог молчания, очень ему удавшийся. Хорошо передано выражение молчания у смеющегося и плачущего философов. Когда он писал эти картины, то всегда весьма тщательно избегал пользования какими-либо живописными инструментами, стараясь закончить их тем способом, каким он себе назначил, что удостоверяют очень многие люди.

Некоторые высокие особы очень увлекались этими работами. Герцог Немурский приобрел фигуру плачущего Гераклита ради любопытства, ибо сам немного занимался живописью как любитель. Польский граф Андрей Лещинский, граф Лешно, также имеет несколько голов, написанных ногой.

Теперь я должен рассказать о картинах, исполненных разными способами, которыми расписан его дом. На правой стороне фронтона Демокрит и Гераклит, отделенные друг от друга земным шаром, были написаны правой ногой, а слева Мом и Зоил[388] — левой ногой. Посредине, прямо над входом в дом, представлено Время, украшенное розами, с косой или серпом в одной руке и с песочными часами в другой, в сопровождении двух летящих гениев, из которых один изображал Знание, а другой — Ум, так как всякое искусство развивает знание и ум в соединении со временем. Эта аллегория была написана одной рукой, без кисти. Все названные фигуры исполнены в натуральную величину и в красках. В промежутках вписаны две композиции, исполненные под бронзу; та, которая помещается справа от Времени, изображает Живопись и написана ногой и рукой, а находящаяся слева представляет улыбающееся Терпение, сидящее на наковальне и подвергающееся нападению со стороны Лжи, пользующейся тремя стрелами: Недоброжелательством, Злословием и Клеветой. Зависть дергает ее за волосы, а Ненависть натравливает на нее бешеную собаку. Человек с мертвой головой, из глазных впадин которого вырывается пламя, должен был олицетворять силу Смерти и символизировать великий мор в Амстердаме 1602 года — года создания картины. Эти отвратительные чудовища, кажется, хотят уничтожить Терпение, которое держит в своих руках ягненка и маленький крест, обратив с улыбкой взор к небу как своему творцу.

Прежде чем закончить, я хочу упомянуть здесь еще о некоторых его аллегориях.

Случилось, что некий дворянин, господин ван Вульф, попросил Кетеля нарисовать что-нибудь в его памятной книге или альбоме друзей. Художник, справившись о положении этого дворянина, нарисовал знатного барина верхом на красивом коне, с соколом на руке, с молодой дамой позади него и гончей собакой впереди; на заднем же плане представил крестьянина, поле и коров. К этому он приложил следующее стихотворение:

Сладостно и приятно на свете общество молодой красавицы.Мы восхищаемся борзобегущим конем за его силуИ также гончей собакой за ее проворство и верность.Крестьянин любит свое поле и своих коров.Как же удивляться, что дворянин любит красавицу,Прекрасного коня и гончую собаку?

К этому рисунку Кетель присоединил еще другую аллегорию, по которой он дал возможность постигнуть скрытый смысл предшествовавшей. Содержание ее следующее. Молодая женщина, совершенно нагая, с дурацкой шапкой на голове, родит дитя на коленях юноши прекрасной наружности, задняя часть головы которого представляла, однако, мертвый череп, а внизу был виден хвост скорпиона, которым он жалит в бок обнимающую его женщину. Имя этого юноши было Смертельная опасность, а имя женщины — Безумная юность. Повитуха, с помощью которой родилось ее дитя — Сладострастие, была Суета сует. Далее мы видим, как Безумная юность идет, играя, с ребенком на руках, а Опытность старается вырвать у нее ее дитя. Далее лежат две скорлупы, как бы раскрытая раковина, а подле — твердый Разум, под видом философа с маленьким прутом в руке, побуждает ребенка снова влезть в раковину. Объяснение дают следующие стихи:

Безумная юность только и мечтает, что о наслаждениях.Пустая Суета приходит к ней в этом на помощь.Беспечно она обнимает Смертельную опасность,Пока Опытность не отнимет у нее СладострастиеИ с помощью здравого Рассудка не заставит его вползти в его раковину,Ибо кто поступает как муж, тот бывает истинным господином настроения.Над этим в Гааге и, по слухам, даже у принца Оранского очень смеялись.

Для бургомистра Корнелиса Флориссена ван Тейлингхе-на Кетель написал прекрасную, величиной в семь футов картину на древнее изречение: «Время, обнаруживая Истину, все разъясняет». Для известного амстердамского любителя искусств Якоба Розета он создал аллегорию на изречение: «После этой лучшая (жизнь)» и прибавил к ней следующие стихи:

Хотя мир так же сильно бушует, как бурное море,Все-таки преданность воле Божьей посреди ужасов и тоски,В железных оковах остается непоколебимой даже тогда,Когда на нее налетает буря со всех четырех сторон.Живые сердца твердо верят, что Бог их не забудет,И постоянно надеются на обещание, что за этой будет лучшая жизнь.

Кроме этой Кетель написал еще две маленькие картины для Розета; из них одна представляет Богоматерь с младенцем Иисусом, который отвергает материнскую грудь и тянется к кресту, что подает ему ангел, а другая — Христа, сидящего на камне, с двумя плачущими ангелами по сторонам. Эта последняя картина была продана Розетом [Питеру] де Йоде и теперь находится в Антверпене. Наконец, Кетель написал большую картину без помощи кисти, представляющую нагого мужчину во весь рост, в бычьей шкуре и с молотком в руке, олицетворяющего постоянную работу. Над его головой летают в образе двух амуров Гений и Желание. Гений внушает ему мысль писать без помощи кисти, руками и ногами. Желание, которое происходит от мысли, щекочет его мозг маленьким пером и указывает на зеркало, давая этим понять, что такое предприятие может быть осуществлено разумом и зрением. Любовь, держащая яркое пламя в правой руке, как бы побуждает к работе, и в то же время она колет сердце золотой стрелой, которую держит в левой руке, что означает рвение. Разум ведет ногу при написании картины с помощью изображаемого зеркалом зрения, так как разум без зрения и зрение без разума ничего сделать не могут. Живопись, держащая на коленях доску и в левой руке палитру, дозволяет, чтобы Зависть писалась ногой, а та от досады гложет свое сердце. Живопись находится в обществе Прилежания и Терпения, которые дают возможность осуществить очень многое при помощи Времени, представленного здесь с песочными часами в одной руке и с серпом в другой. Для объяснения Кетель написал следующие стихи:

Где Гений и Желание возбуждают мозг,Где Любовь является с пламенем и стреламиИ побуждает человека к исследованию,Там невозможное становится возможным.Терпение и Прилежание в постоянной работеОткрывают просвещенному умуС помощью глаз приятное наслаждение,Служила ли кистью рука или нога.Живопись видит и допускает, чтобы здесьПисалась ногой Зависть, которая все хулитИ от досады и злости гложет свое сердце.

Заключение

Летящее Время с его серпом угрожаетКаждому быть внезапно скошенным.Поэтому, кто хочет жать,Пусть не пропускает времени посева.Добродетель побеждает[389].

Это, неоспоримо, лучшая картина, которую он написал без помощи кисти. Зависть всецело написана ногой, а все остальное — пальцами. Особенно изумительна необычайная тонкость живописи летающих амуров, нагие образы которых отражаются в зеркале времени. Короче говоря, это удивительное произведение, и оно было предназначено господину Вильгельму Якобсону, известному любителю искусств в Амстердаме. Во фризе этого большого произведения находится следующий, также написанный без помощи кисти стих, в котором Кетель заставляет говорить саму картину:

Посмотрите, против всякого обыкновения,Я всецело написана ногой и пальцами.Когда Кетель меня писал,Меня совсем не касалась кисть.

Кетель недавно написал кистью поясную фигуру Юдифи в натуральную величину, замечательную по своим краскам и тщательности исполнения. Она была предназначена любителю искусств в Амстердаме Кристоффелю Дирксену Прюйсу.

Одно из лучших его произведений находится в Данциге: это большая картина с фигурами во весь рост, представляющая Данаю с падающим на нее золотым дождем. Я думаю, что ту же самую композицию я видел в доме Кетеля, в его передней. При этом мне припоминается забавный случай с одним крестьянином, который, проходя мимо, увидел эту картину и попросил позволения у жены Кетеля подробнее рассмотреть ее, так как считал себя знатоком в этом деле. Картина очень ему понравилась, и он сказал: «Сударушка, и ты умеешь так писать? В таком случае тебе очень нетрудно сделаться богатой». Затем он прибавил: «Бьюсь об заклад, что это Благовещение, где ангел Господен приносит весть Богородице», — и при этом он с большим простодушием очень разговорился о своем уме и понимании. Летающего Купидона он принял за ангела, а Данаю, лежащую на прекрасном богатом ложе, раздвинув ноги, — за пресвятую Деву Марию. Он ушел таким же грубым невеждой, каким был и прежде.