Марк Твен - Морис Мендельсон

А в письме Твена 1889 года одному его корреспонденту говорилось: «Если бы я мог прожить еще пятьдесят лет, то, несомненно, увидел бы, как все троны европейских монархов продаются с аукциона на слом. Я твердо верю, что в таком случае мне наверняка удалось бы увидеть конец самого нелепого обмана из всех, изобретенных человечеством, — конец монархий».

В романе о Янки писатель решительно отвергает романтику феодализма, средневекового рыцарства, религиозного экстаза, которая была столь дорога и английскому поэту Теннисону, и писателям, а также художникам «прерафаэлитам», и американскому поборнику средневековья Генри Адамсу, и другим его современникам.

Твен с гордостью подчеркивает технические успехи Соединенных Штатов Америки, превосходство цивилизации XIX века над отсталым средневековьем. Подумать только, при дворе короля Артура не было известно такое замечательное изобретение, как телефон! В средние века не знали «ни газа, ни свечей… ни книг, ни перьев, ни бумаги, ни чернил, ни стекол». Отсутствовали сахар, кофе, чай и табак.

Издевка над убожеством материальной культуры прошлого служит, однако, лишь отправным пунктом для твеновской сатиры.

Писатель обрушивает мощь своего сарказма на аристократию, королевскую власть, государственную церковь. Феодальные нравы ненавистны ему, как демократу, как человеку, который сочувствует мукам людей, подавляемых и унижаемых знатью и попами.

Объектом насмешек писателя становятся рыцари. Он беспощадно вышучивает этих бездельников в железных бочонках «с прорезями». Их одежда чертовски неудобна, неуклюжа, лишена смысла. Для того чтобы влезть на коня, рыцарям надо было бы применять подъемные краны, издевательски отмечает Янки.

К тому же рыцари врали, аморальные и грубые существа, законченные невежды. Они дерутся с кем угодно и решительно без всякой причины. Сделавшись влиятельным лицом при дворе короля Артура, Янки заставляет рыцарей стать коммивояжерами, торгующими галантереей. Тайная цель его героя, прямо говорит Твен, заключалась в том, чтобы «ослабить рыцарство, сделав его смешным и нелепым».

Сатирический замысел писателя продолжает углубляться, приобретая все более ясно выраженный классовый характер.

Представители знати, восклицает Янки, лишь «человекоподобные вороны, рядящиеся в павлиньи перья наследственных достоинств и незаслуженных титулов». Они годны «только на то, чтобы над ними посмеяться».

Вообще короли и дворянство — люди «ленивые, бесполезные, умеющие только разрушать и не представляющие никакой ценности для разумно устроенного общества». Уж если нужны людям монархи, лукаво говорит Твен, то следует возвести на трон котов — «знать они будут столько же, у них будут те же добродетели, те же пороки… а стоить они будут очень недорого».

Ничем не лучше аристократов церковники. «…Господствующая церковь — это господствующее преступление». Твен рисует католических монахов грязными бездельниками, развратниками и пьяницами. Он подсчитывает, сколько энергии уходит зря у отшельника, отбивающего поклоны, и ехидно предлагает заставить его попутно «вертеть колесо швейной машины».

Перед лицом мрачного прошлого, которое для столь многих народов являлось и их настоящим, автор «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» порою как будто начинает проникаться новыми надеждами на буржуазную демократию. Может быть, еще не все потеряно?.. Может быть, кажется ему иногда, преимущества американских порядков по сравнению со средневековыми — залог их исправимости.

В романе есть ряд мест, где Твен характеризует современную Америку весьма положительно. Называя римско-католическую церковь страшной, Твен кое-где противопоставляет ей церковь протестантскую, разделенную на «сорок независимых враждующих сект, как… в Соединенных Штатах». У писателя даже возникает мысль, что то «добро», которое делает церковь, «она делала бы еще лучше, если бы была разделена на много сект», то есть не была государственной церковью, подобной той, которая существовала в средние века.

Однако, вчитываясь в роман, мы начинаем ощущать, что автор его враждебен не только государственной католической церкви «артуровских» времен. Пусть в книге идет речь о средневековье — по существу, Твен то и дело атакует церковь вообще. Обычно «церковную власть, — говорит он, — прибирают к рукам корыстные люди, и она постепенно убивает человеческую свободу и парализует человеческую мысль». Писатель осуждает церковь за то, что «она проповедовала (простонародью) смирение, послушание начальству, прелесть самопожертвования; она проповедовала, — продолжает он, — (простонародью) непротивление злу; проповедовала (простонародью, одному только простонародью) терпение, нищету духа, покорность угнетателям…»

Разве только средневековая католическая церковь проповедовала (и проповедует) народу смирение и покорность угнетателям?! Живая логика жизненной правды заставила Твена сказать больше, чем он, возможно, собирался.

Та же тенденция расширять круг критикуемых явлений и от осуждения феодальных форм зла переходить к обличению порядков, характерных для буржуазной современности, сказывается и в других частях книги. Она особенно заметна там, где Твен говорит о низах государства короля Артура, о тех, кто своим трудом и кровью создавал богатства страны.

Сперва перед нами жертвы специфически феодальных устоев жизни. «Большая часть британского народа при короле Артуре, — пишет Твен, — состояла из рабов, самых настоящих; они так рабами и назывались и в знак рабства носили железные ошейники; остальные тоже, в сущности, были рабы, хотя не назывались рабами, — они воображали себя свободными людьми, и их именовали: «свободные люди». По правде говоря, вся нация в целом существовала только для того, чтобы пресмыкаться перед королем, церковью и знатью, чтобы рабски служить им, чтобы проливать за них кровь, чтобы, умирая с голоду, кормить их…»

Вот гонят толпу рабов: «…все эти люди… шли, понурив головы, и на лицах их лежала печать безнадежности». С колкой иронией Твен описывает, как Янки «дрессирует» короля, чтобы сделать его похожим на простолюдина. Король не должен забывать, что «низкорожденный человек вечно согбен под бременем горьких забот», что он унижен, уныл, обесчеловечен, что он — покорный раб.

Твен пишет о крепостных феодальных времен. Нет, конечно, ничего удивительного в том, что он порою перебрасывает мостик от средневековья к рабовладельческому Югу США середины XIX века. В романе проводится параллель между положением крестьян в Артуровом государстве и жизнью негров-невольников в родной стране писателя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});