Менуэт святого Витта, Властелин пустоты - Александр Громов

На этот раз старику понадобился Леон. Опять.

— Скажи, — не очень уверенно начал Умнейший, — ты смог бы попасть в кружок летящей мишени? Иными словами, повторить то, что сделал в деревне. Смог бы?

— Не знаю, — ответил Леон. — Не уверен. А зачем это?

Вопрос пропал впустую.

— Раз не уверен, не будем и пробовать. Ты у нас великий стрелок, им и оставайся. Кстати, как твои мальчишки?

— Троим есть смысл совершенствоваться дальше, двое под вопросом.

Умнейший крякнул.

— Кто о чем… Тебя они слушаются?

— Как собачонки, — хмыкнул Леон. — Вчера Фаон надерзил Хранительнице, а я его отчитал прилюдно, так он полдня прощение выпрашивал, по пятам ходил…

— За Хранительницей?

— За мной.

Старик снова крякнул. Куда-то он гнет, с беспокойством подумал Леон, а куда — как всегда, не понять. Умнейший.

— И он был счастлив, когда ты его простил?

— Да, кажется.

— Когда кажется, проспись, и перестанет казаться. Мне надо знать точно: Тирсис — и остальные — сделают то, что ты прикажешь?

— Наверно. Почему бы нет?

— Даже если это будет против обычаев?

— Даже… Да не знаю я!

— Сегодня придется узнать. Прикажи им собраться ночью перед восходом Энны так, чтобы ни одна живая душа в Городе об этом не проведала. Духовые трубки взять с собой. И сам помалкивай — дело нам предстоит нешуточное. Ты меня понял?

— Нет.

— И не надо пока. Кто из них самый бестолковый — Батт?

Оказывается, старик примечал все, что надо.

— Батт, — кивнул Леон.

— А позови-ка его сюда.

Тот же серый порошок, который забили в колоду, завалив сверху камешками, теперь осторожно сыпали в узкую дырку, неизвестно для какого баловства проверченную сверху в комле колоды. Шагах в пятидесяти воткнули в землю шест с прикрепленной к верхнему концу мишенью из листа кровельного дерева. Удалось расслышать, как Умнейший втолковывает нескладному подростку что-то об оказываемом доверии, и разглядеть, как горят глаза взволнованного Батта. Смех, да и только.

Стрелки давно уже опустили духовые трубки. Какая уж тут стрельба, когда Умнейший чудит. Получится что — хорошо, а не получится — все равно будет о чем на старости рассказать внукам.

— Отойти всем! — гаркнул Умнейший на все стрельбище так, что многие вздрогнули: старик-старик, а голосина — ого! — От пушки — подальше! Кто там позади мишени торчит? Жить наскучило? В сторону! Дальше! Еще дальше!..

Толпа попятилась. Умнейший тоже отошел от колоды шагов на двадцать и зачем-то прилег.

— Приготовиться… Огонь!

Сияющий Батт, лопоухая голова которого сидела на тонкой шее, как лист дерева на черенке, гордый тем, что на глазах доброй половины Города делает что-то важное, пусть и непонятное, поднес к комлю колоды горящий уголек в расщепе длинной палки…

Тут и выяснилось, что Умнейший умудрен не одним голым умом, но и тайным Знанием, неведомым даже Хранительницам, — а впрочем, никто в точности не знает, что ведают Хранительницы, а чего не ведают.

Ахнуло.

Словно вернулся гром, далеко опередив период дождей, словно нежданно рухнуло в лесу исполинское дерево — грохот сотряс воздух над стрельбищем, туго ударило в уши. Взбесившейся кошкой провизжала каменная картечь — с деревьев на опушке посыпались сбитые ветки. Мишень истерзало в клочья. Адская колода рявкнула, выплюнув из жерла гейзер огня, отпрыгнула назад и заволоклась смрадным дымом. В ящике стронулись, загрохотали камни.

Леон закричал, как все. И так же, как все, тряс головой, выбивая из уха воздушную пробку. Заголосили женщины, заревели дети. Оглушенный Батт как сел на землю, так и сидел, и видно было: хочет зареветь, да не решается. Мелькая пятками в стремительном бегстве, дурно вопила Хлоя, не вовремя явившаяся на поляну разобраться с муженьком — почему при нем бьют пасынков, а он и ухом не ведет… Кое-кто из зрителей кинулся было наутек вслед за ней, но, уверившись, что колода снова ведет себя мирно, рискнул вернуться. То, что осталось от мишени, уносило ленивым ветерком. Стрелки с испугом и восхищением провожали глазами парящие в небе обрывки.

Умнейший уже был возле колоды. Возле пушки, поправил себя Леон. Узловатыми пальцами старик ощупывал дерево, не пропуская ни одной пяди, разглядывал так и этак. Не найдя повреждений, довольно хмыкнул.

— Ну и ну, — проронил Леон и больше ничего не смог сказать. В голове шумело, как наутро после праздника.

— Что, — рассмеялся старик, — понравилось?

— Ты и вправду Умнейший…

— А ты только сейчас это понял?

— Ты Умнейший! Умнейший! Да!

— Если хочешь, можешь звать меня Учителем… И перестань орать. Да, я доволен. Если хочешь знать, я уже делал однажды опыт в этом роде. Тогда пушку разнесло вдребезги, а меня пришлось лечить много дольше, чем мне хотелось бы. Зато теперь я не ошибся ни с деревом, ни с зарядом.

— Погоди, погоди… — Леон морщился, пытаясь уйти от неприятной догадки. — Неужели… выбрал менее ценного? Хладнокровно выбрал… Нет. Не может быть. — Ты хочешь сказать, что Батт… мог бы…

— Я просто-напросто предусмотрителен. А кроме того, я с тех пор начал кое-что понимать. Риска практически не было.

Леон сглотнул.

— Ты извини, но, пожалуй, я не стану называть тебя Учителем…

— Как хочешь.

Старик тут же забыл о Леоне, словно его и не было, зато собравшимся возле него ремесленникам (женщины приблизиться не решались) втолковывал веско и неторопливо, повторяя и по два раза, и по три:

— Завтра ухожу. Без меня ладьте поворотный круг на вкопанной оси и делайте вторую пушку. Пороха как раз осталось на два выстрела, а перезарядить в бою все равно не успеете, это вам не по мишени стрелять. Запомните: железо для картечи лучше камней, так что пусть Аконтий набьет кругляшек. Пушки держать заряженными, порох от сырости беречь! Сумеете найти серу и выварить селитру — делайте третью пушку. На площади выкопайте убежище, чтобы те, кто не успеет укрыться в лесу, пересидели в нем, а Четвероног убежище прикроет, лишняя крыша в таком деле не помеха… — Старик помолчал. — А лучше всего бросайте Город и уходите в леса на восток. Подумайте.

Ремесленники мялись. С одной стороны, Умнейший, конечно, прав, но… Без Хранительницы, без женщин такие вопросы не решаются, неужели Умнейший не понимает? А если понимает — зачем ставит всех в неловкое положение?

— Ну как хотите…

То, что случилось в ближайшую ночь, потом долго преследовало Леона, словно дурной сон, который надо поскорее забыть, если не хочешь портить людям настроение угрюмой физиономией. И даже много позднее, когда под наплывом событий грозных и страшных ночное происшествие могло показаться невинной чепухой, он не мог забыть его, как ни старался. Странная штука — память.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});