Сборник повестей. Книги 1-12 - Юджин Пеппероу

доли наследства, чтобы не платить отцовских долгов, и Дик все взвалил на свои плечи. Он мне рассказывал, как ездил по всему штату в поисках кредитов, убеждал нефтедобытчиков, доказывал и достал все-таки деньги. Двадцать лет он работал как проклятый по десять — двенадцать часов в сутки, пока не вывел свою компанию в десятку крупнейших в штате. И сейчас, перенеся такой тяжелый инфаркт, он продолжает работать по-прежнему. Приходит домой с бесконечных заседаний выжатый как лимон, с серым лицом, в прокуренной одежде и валится без сна на кровать, а я делаю ему инъекции камфары под кожу или сердечные гликозиды внутривенно. Я теперь сама снимаю ему ЭКГ и сама расшифровываю. За эти годы я прочитала столько литературы по болезням сердца, что стала разбираться в кардиологии лучше многих врачей. Я уволилась после свадьбы из госпиталя, потому что у меня остался только один пациент, но все мое время, все мои силы я трачу на него; слежу, чтобы кислородный баллон в доме всегда был полон, два раза в год заставляю Дика ложиться на обследование в мой бывший госпиталь, слежу, чтобы он вовремя принимал лекарство, чтобы в кармане пиджака у него всегда было коронарнорасширяю-щее лекарство. Я спасла его от смерти пять лет назад, и все эти пять лет он живет только силой моей любви к нему, чтобы ни пророчили ему врачи, мой муж будет жить, пока жива моя любовь.

Эвелина Гарриман умолкла, глядя на море, и Генри Джексон подумал, что в этой маленькой женщине скрыта огромная сила, могущая сдвинуть горы, — сила любви.

— Скажите, миссис Гарриман, а какие у вашего мужа отношения с Эрнестом Лейтоном?

— Какие могут быть отношения у мышки с кошкой, когда кошка сыта? Самые дружелюбные. Дик затеял новое грандиозное предприятие по разведке нефти в Перу. Деньги на это (и громадные деньги) он взял взаймы в банке Эрнеста Лейтона. Если нефть будет найдена, Дик станет одним из крупнейших нефтепромышленников страны.

— А если он не найдет нефть?

— Тогда скорей всего его предприятие, вся его компания перейдет под контроль банка Лейтона, а для Дика потеря самостоятельности хуже смерти. Он ведь работает на износ не ради денег, ему нужно чувствовать себя первым, нужно, чтобы ему подчинялись и от него зависели тысячи людей, хочет, чтобы за его спиной почтительно шептались, хочет быть самым-самым… — Миссис Гарриман…

— Знаете, зовите меня просто Эвелиной, мы ведь не в кабинете прокурора, к тому же мы, наверное, ровесники.

— Хорошо, Эвелина. Расскажите мне; пожалуйста, о тех двух несчастных случаях, как вы их называете, только поподробнее.

Записав рассказ Эвелины на магнитофон, лейтенант уже встал, собираясь уходить, как вдруг глаза его удивленно расширились: маленькая ступня женщины, высунувшаяся случайно из-под края платья, была боса и туго обмотана вокруг щиколотки несколькими слоями бинта. — Эвелина Гарриман перехватила его взгляд и выму-ченно улыбнулась:

— Вот купила к приезду мужа новые туфли, а ходить на каблуках не умею. Целый день пересиливала себя, думала, привыкну, а в итоге — вот. Стерла в кровь обе ноги, так что приходится ходить босиком, да еще и бинтоваться. — Она протянула следователю руку, и он пожал ее с чувством глубокой жалости к этой самоотверженной маленькой женщине, которой вскоре предстоит узнать столько страшного о своем любимом муже.

Остаток этого дня и весь вечер Генри Джексон провел у себя дома, приводя в. порядок магнитофонные записи свидетельских показаний и надиктовывая на пленку комментарии к ним и свои соображения по этому делу. Спать он лег лишь во втором часу ночи с чувством добросовестно исполненного долга. Ночью ему приснился страшный сон: он и Ричард Гарриман прогуливаются, мирно беседуя, по берегу маленького островка, затерявшегося в необозримых водных просторах, а из-за океана, медленно поднимаясь над горизонтом, занимая полнеба, на них пристально смотрят прекрасные изумрудные глаза Эвелины Гарриман с непередаваемым выражением скорби, любви, тоски и прощения.

Резкий телефонный звонок буквально вырвал Джексона из постели. Не открывая глаз, он попытался нашарить телефонную трубку, уронил ее на пол и, чертыхаясь про себя, спросил хриплым со сна голосом:

— Алло, кто это?

Знакомый голос прокурора недовольно пророкотал в трубке:

— Генри, вы что пили всю ночь, судя по вашему голосу?

— Нет, шеф, — обиделся Джексон, — я допоздна работал, лег в два часа ночи, зато полностью закончил следствие. Остается лишь передать записи машинистке,

— и хоть завтра передавайте дело в суд.

— Суда не будет, Генри, — в голосе прокурора прозвучало нечто похожее на сочувствие, — так как нет обвиняемого, но ты все равно славно поработал, так что можешь рассчитывать на повышение.

— Как нет обвиняемого, шеф? — растерялся Джексон. — А Ричард Гарриман?

— Купи утреннюю газету, мой мальчик, и узнаешь все новости. Ричард Гарриман умер у себя в спальне сегодня ночью от инфаркта сердца. Ну ладно, досыпай, потом позвони мне.

Лейтенант медленно положил телефонную трубку.

Купив газету, он в рубрике происшествий прочел, что, "вернувшись из деловой поездки в Нью-Йорк, известный бизнесмен-нефтепромышленник Ричард Гарриман в возрасте пятидесяти лет скончался у себя на вилле "Миранда" от повторного инфаркта. По заключению врача, смерть наступила около двух часов ночи. По несчастному стечению обстоятельств жена м-ра Гарримана (в прошлом медсестра) улетела в тот вечер на экскурсию в Лос-Анджелес и не смогла оказать мужу необходимую помощь.

Смерть мистера Гарримана, видного бизнесмена и общественного деятеля, тяжело переживается гражданами нашего города и всего штата". В заметке не говорилось ни слова ни о Грин-Айленде, ни о связи Ричарда Гарримана со смертью Руфь Лейтон. Видимо, репортеры сами ни о чем не пронюхали, а Марта Каннингхем решила не выносить сор из избы или просто побоялась быть втянутой в скандал.

Спустя неделю, Генри Джексон, выйдя из машины, позвонил у ворот виллы "Миранда". Узнавший его дворецкий отпер калитку и, отступив в сторону, сказал:

— Прошу вас, сэр. Миссис Гарриман одна на веранде.

— Вы не будете докладывать обо мне? — удивленно спросил Джексон.

— Хозяйка сказала, что если вы придете еще раз, то сразу провести вас к ней без доклада.

Джексон недоверчиво вгляделся в невозмутимое лицо дворецкого, но ничего не прочтя на нем, молча пошел по знакомой извилистой дорожке к дому. Эвелина Гарриман сидела на веранде на том же месте, в той же позе, что и в прошлый раз, только сейчас на ней было длинное, глухое у ворота черное платье, из-под которого выделялись тонкие лодыжки в черных чулках и черные туфли на низком каблуке.

Джексон поздоровался и выразил женщине свое соболезнование по поводу смерти мужа. Ничего не ответив,