Свет мой. Том 3 - Аркадий Алексеевич Кузьмин

Волкову, он отдал ему фанерку с закрепленной на резинках бумагой:

– Сунь пока за кресло… Чтобы не отсвечивало…

Мелентьева вошла в автобус и, не подымая глаз, поздоровавшись, в простеньком темно-синем платье, угрюмо и медлительно прошла назад и села особняком. Со скорбным лицом.

Люба явилась загадкой для всех. Она, сильно изменившаяся, поблекшая, все еще переживала смерть капитана Шведова. Она точно любила его. Только сослуживцы не одобрили ее сомнительного поступка: так, она, собрав все вещи Шведова, и отослав их его жене, написала ей что-то лично от себя. Из-за этого какая-то незримая черта отчужденности или непонимания установилась между ней и всеми.

Автобус уж поехал. Итак, и Кашин тоже ехал в Берлин!

И что ему вспомнилось.

Декабрь сорок первого, пикировка со странным немецким жандармейцем Вальтером, приглашавшим Антона в послевоенный победный Берлин на Унтер ден Линден…

Надо же! Как напророчествовал. Антон и предположить не мог такое – какое! – что увидит поверженный Берлин! Непостижимая действительность!

И новый майор, представляясь бывшим дипломатом – советником, сидя на переднем кресле, но полуобернувшись ко всем ехавшим в салоне автобуса, начал затем разговор с того, что нисколько не гадал вот именно так вторично попасть в Берлин, притом нынче в форме офицера: ведь до войны он пребывал здесь, в Германии, на дипломатической службе. Работал в составе советского посольства.

Все притихли. Стало понятно, сколь значим был их сопроводитель. И майор, завладев вниманием всех, продолжал:

– Взгляну на осколки от былого германской империи. Тогда, в тридцать восьмом-тридцать девятом годах Берлин, как и любая западная столица, блистал, особенно по вечерам, огнями, неоновыми рекламами; работали магазины, рестораны; лилась музыка из всяких увеселительных заведений, в парках. Но с продуктами питания было жидковато – немцы подбирали животы, почти садились на паек; все копилось, запасалось для мировой агрессии. Нервозная обстановка умышленно накалялась против нас, советских дипломатов, со стороны германских властей, хотя СССР заключил договор с Германией. С наглостью, скажу, проводились всяческие провокации. Нам это очень больших нервов, выдержки стоило; надо было все время быть начеку, держать ушки на макушке, не поддаваться. Что, к примеру, характерно: нацисты не трогали посольства других стран; совсем другое дело, чем с нами. Мы протестовали по своим дипломатическим каналам – и все безрезультатно, впустую, сами знаете.

Приятно журчащим голосом майор обсказывал все значительно, с исчерпывающей полнотой. Какой-то отличительно заметный и в военной форме, элегантный, он, безусловно знавший нечто такое, чего, естественно, мало кто знал, уже был – предстал особенной личностью в глазах экскурсантов.

– Но это не помешало нам напередавать Германии всего – хлеба, нефти, – неожиданно вмешался Коржев. – А немцы с нашим же хлебом двинулись на нас. Мы-то очень добрые по своей природе. Оттого и промахнулись…

– Не исключено. – Васильцов не заводился и не доказывал что-либо, а примиряющее сказал для всех, не в пример сержанту, говорившему для него одного, или, вернее, против него. – В таком случае у меня есть присказка: пастух не закричит прежде, чем волк не кинется на стадо; а когда волк уже кинулся на стадо, тогда кричать поздно.

– А если разобраться: на исправку сколько отдали время, сил и крови.

– На Коржева уже зашикали: да ну ее, такую музыку! Дай послушать. Не он ведь кликнул нацистов к нам.

– Ну, им вероломства было не занимать. Взять хотя бы классический случай с их нападением на Польшу, на Голландию потом.

И далее майор напомнил о том, что в мае 40 года, днем, в половине первого немцы объявили о капитуляции Голландии, а в 2 часа дня произвели налет на Роттердам. Слетелись все бомбардировщики. И тогда по-немецки методично разом разбомбили квартал за кварталом. А домики ведь аховские, не защищенные какой-нибудь броней от варварства подобного. Вмиг все в щебень было искрошено. И – тысячи убитых. Голландцы на крепость надеялись, а немцы, прямо в центр страны десант высадили. На автостраду Роттердам-Амстердам. Транспортные самолеты «Ю-52» непосредственно на нее и на прилегающее поле высадили легкие танки и всякое вооружение. И массированно бомбардировали Роттердам, надо думать, также для того, чтобы навсегда уничтожить торгового соперника Гамбурга, своего крупнейшего порта. Для Голландии фашисты заблаговременно изготовили оккупационные марки. Подъезжали к магазинам, открытым по их приказам (жители боялись репрессий), и под эти марки забирали все: тюки женского белья, миллион пар обуви и так далее. И отправляли все прямиком в Германию. И хозяин магазина еще присутствовал при этом, за такие оптовые закупки благодарил и еще махал покупателям на прощанье ручкой… Там ни одной витрины не было разбито. Так разграблено. О том самолично свидетельствую.

XV

– А в Берлине к нам подсылались даже… девицы легкого поведения. – Васильцов недвусмысленно улыбнулся, слегка краснея.

– Да?! – неподдельно вырвалось у Суренковой. – Это зачем же… такая гостеприимность? – поправилась она.

– Натравливали и специально обученных овчарок.

Удивление у всех росло.

– Что, против дипломатов-то?!

– Скажу больше того: были даже драки. Да, настоящие, можно сказать, кулачные драки, только – по политическим мотивам. Нацисты открыто шантажировали нас – пытались спровоцировать. Помимо всего, к нам они еще приставили шпиков; те поминутно следили за нами, за каждым нашим шагом. И каждый из нас уже узнавал своего шпика в лицо, даже знал, где тот проживал. Мы ведь снимали под жилье частные квартиры. Моя персона не являлась, разумеется, исключением, как объект для слежки. – И уже некая гримаса отвращения изобразилась на волевом лице майора, словно он проглотил что горькое. Он прождал немного, покуда автобус перестанет грохотать по испорченному выбоинами шоссе, и снова заговорил: – Ко мне тоже был приставлен шпик – один гитлеровец, толстяк. Впрочем, его увидать, по-видимому, можно, – и майор подмигнул всем заговорщически, – если он, конечно, выжил и не улепетнул на Запад. Хотя наши союзники нынче заняты тем, чтобы побольше немецких ученых и различных патентов к себе вывезти.

– Что же было с вами, дипломатами, – спросил старший лейтенант Шаташинский, – с началом войны.

– С нами так: наше посольство, после того как продержали месяца три в лагере, обменяли на немецкое – оно тоже застряло в Москве. И часть моряков нашего торгового флота выменяли. Кому-то повезло. А многие другие соотечественники загремели на несколько лет в лагеря: были интернированы.

Автобус раскатился, покачиваясь, по широкой – двусторонней, с распределительными кольцами – автостраде; только шелестели по асфальту шины да мелко подрагивали стекла, кресла.

– Вот умеют же немцы строить! Для чего полезли созданное разрушать?.. – повернулся разговор.

– Не свое – чужое то. Душа не болит – не наживавши…

– Их, безропотных, послали, наствозыкнули на нас…

– Да, они