Закон Тайга - Эльмира Нетесова

Столы во дворе были расставлены, накрыты белыми ска­тертями. Ступи хозяин на порог, дай начало радости! Пусть звон­кий смех, светлые улыбки и добрые пожелания земляков согре­ют твой очаг.

...Филин продирался с топором через завал. Не при­слушался к Горилле, предупреждавшему об опасности.

На его участке рядом с селом появилась медведицам медвежон­ком. Двух условников окалечили совсем недавно - по осени, когда те с деляны пешком возвращались. А ведь осенью зверь сытый, человека бояться должен, не нападать на него.

—   Видать, эта - фартовая. Кто-то ей хвост прищемил, раз наехать вздумала. Людоедка! С какого хрена сорвалась, лярва? Бабы по грибы не хиляют в тайгу. А ну как нарисуется и прижмет? Ей ожмурить, что два пальца обоссать. Трехали - мощная колода. Без разборок мокрит, падла! И наваром не откупишься. Ровно они нас своей зверьей «малиной» всех разом в рамса продули. Так ты, того, не откалывайся шибко. На двоих не покатит бочку лох­матая кентуха. Зассыт законников! - говорил Горилла.

Филин понял, о какой медведице предупрежден. И не ошиб­ся. Та самая, с заимки у Мертвой головы. Пришла следом. Мстить за убитого медведя. Искала виновных. И, не находя, крошила людей всех подряд.

О ней даже участковый рассказал бригаде. И Филин пони­мал: от медведицы не уйти, не спрятаться. Все равно найдет, встретит, выждет, подкараулит у самого дома. Хорошо еслй его, а вдруг Катьку припутает? В чем она виновата?

Медведица не нашла себе пары. Значит, стара. И у нее месть стала смыслом жизни. И у зверей, как и у фартовых, крепко сидел в крови «закон - тайга»: кровь за кровь.

Филин держал наготове отточенный тесак. Им даже при желании бриться можно. Но не для того держал на поясе. И лез в черную глухомань. Нашло отчаяние:

—  Нарываешься, падла! Надыбаю тебя!

Медведица давно почуяла людей и, заложив восьмерку, ко­варно зашла за спину. Она все слышала, видела, понимала. Мед­вежонок, что-то осознав, влез на дерево, оттуда, с вершины ели, наблюдал за матухой: осторожно, стараясь не хрустеть су­чьями, кралась она за лохматым мужиком, рвавшимся в тайгу, как пьяный ветер.

Матуха чувствовала запах железа у человека в руках. Ветер был встречным. Этот запах и заставил ее схитрить. И когда че­ловек ступил на гнилую корягу, хрястнувшую под ногами, мед­ведица рявкнула, бросилась на мужика.

Горилла, услышав голос зверя, оглянулся:

—  Филин! Кент! Где ты?

В ответ услышал хриплый крик.

Филин почувствовал медвежьи когти в плечах и, превозмо­гая боль, достал нож. Медведица рванула его с земли, грохнула о корягу. Из глаз посыпались искры, как от костра.

У словник вскочил на ноги. На секунду медведица замерла удивленно. От такого броска даже олень требуху на корягах оставлял. А этот - жив...

—  Ожмурись, пропадлина, сучье семя! - кинулся бугор к одуревшей от фартовой брани зверюге и ткнул в пузо тесаком. По самую рукоять вогнал, рванул нож кверху, вспарывая брю­хо. И, отскочив в сторону, спрятался за вздыбленную рогатую корягу.

Фонтан крови брызнул из брюха, обливая пожухлую траву, сучья, кусты. Медведица увидела, как полезли из брюха кишки. Она тащила их из пуза, ревя от боли и ужаса. Кишки мешали сделать последний прыжок. На него уже не хватило сил.

Почуяв запах крови, слез с елки медвежонок. Подскочил к матухе. Заревел, заголосил. Ему, растерявшемуся от горя, наки­нул петлю на шею Горилла. И, дернув к себе, прикрикнул:

—  Захлопнись, кент. Попух - молчи!

Филин, окровавленный, в порванной рубахе и портках, ощу­пывал себя за корягой.

—  Дышишь? Ажур! Теперь тыщу лет фартуй, сам черт не страшен. Экую курву замокрил. С ней десятку «малин» не сла­дить. Силен бугор. Видать, не знала она, с кем свиделась. Не то бы внукам заказала б и сама зареклась, - засмеялся Горилла.

Через час он приехал на лошади за тушей. Филин успел разделать медведицу, по обычаю закопав ее сердце под молодое дерево, чтоб водились в тайге медведи, чтоб не скудели ими сахалинские леса.

—  Куда фраера дел? Медвежонка? - спросил Филин.

—  Покуда у себя в сарае привязал. Продержу зиму. А вес­ной отпущу.

—  Зачем?

—  Чтоб сердце отошло от горя. Чтоб забыл беду свою. Пусть отляжет. Не то людоедствовать станет. Сам еще не сможет бер­логу подыскать и вырыть. А помочь уже некому. Куда ж ему, как не в шатуны податься? А это - горе для нас. Скольких угробит... А и подружку себе не сыщет. Память о матухе поме­хой станет. После такого потрясения и на подружку не потянет, и корягу не обоссыт, все себе на лапы пустит. Такая у них нату­ра тонкая. А средь людей - обвыкнется понемногу, забудет. И заснет под печкой до весны. Мороки с ним не будет.

—  Пришить его дешевле, - обронил Филин.

—   Кончай трепаться! Он тайге сколько медвежат подарит! Молодой совсем. Зверюшный малыш. Таких не мажут, таких рас­тят. Он-к весне уже мужиком сделается. Сурьезным. В тайге - хозяином. Нехай кентом дышит. Нам в тайге стремачи и стопори- лы ихние без понту. Пусть кент имеется, - улыбался Горилла.

Когда фартовые подъехали к дому, было совсем темно. Но кто-то, как по команде, включил свет, и селяне, увидев окро­вавленного Федьку, побежали за врачом. Но вскоре убе­дились, что человек держится на ногах уверенно.

У Кати от страха затряслись оуки. Лицо побледнело. Ску­пые слезы невольно капали вместе с водой на руки мужа. Но Федор смеялся, шутил. Хотя выпивать наотрез отказался, объяс­нив, что по бухой он дурным становится.

Селяне не обиделись. Сев к столу, они до глубокой ночи отмечали появление новой семьи в селе.

А утром потащили в дом Филина сало и картошку, капусту и грибы, кур и варенье.

Кто-то стопку полотенец приволок, простыни и одеяла. Даже набор цветастых кастрюль подарили.

Живи, семья! Пусть будет тепло тебе и под холодным не­бом. Пусть будет ярким свет в доме. Пусть никогда не знает семья слез...

По обычаю густо обсыпали дом и двор зерном, желая здо­ровья и благополучия.

Федька раздал селянам все мясо убитой медведицы. Никого не обделил. Катя даже губу прикусила, что себе ничего не оста­вил. Того мяса на всю зиму семье хватило бы. А назавтра самой стыдно стало. Хорошо, что промолчала, не высказала мужу. В кладовке полок не хватило. Окорока и колбасы, копченые ру­леты. От их запахов голова шла кругом.

У себя в деревне слышать о таком не доводилось. А тут - даром дали. Хоть ничего она этим людям не успела сделать доб­рого.

Весь день обдумывала баба, как жить ей здесь. Казалось бы, все просто и понятно. Но непривычно. Надо многое забыть, ко многому приспосабливаться. И к Феде. Он ведь с виду - мед­ведь. А в душе - нет его лучше и добрее.

Кате лишь предстояло стать такой. Она чувствовала: не лег­ко и не просто это дается.

Федор уже на следующий день вышел на работу. Его взялся обучить старый мастер. А через неделю бугор спокойно справ­лялся со своим делом.

Катя устроилась тут же. Рядом. В небольшом помещении, которое вскоре все стали называть икорным цехом.

Трудовое... Лишь теперь Дарья по праву называла себя ста­рожилом. Из первых, прежних, здесь никого не осталось, их еще помнили старые бараки да глухая тайга. Но сами люди дав­но уехали и забыли Трудовое.

Даже переселенцы не все прижились в селе. Из четырех десятков семей осталась лишь половина. Остальные, переведя дух, подкопив деньжат, перебрались в Поронайск, ближе к цивилизации. Иные облюбовали Южно-Сахалинск, где подросшие дети учились в техникумах, институ­те. Были и те, кто предпочел перебраться на Курилы, где заработок выше и льготы значительнее.

Были и такие, кто, списавшись с другими городами, уехал ра­ботать по специальности. Так и Мария с Зинкой уехали в Оху.

Филин встретил женщину в магазине. На второй день пере­езда в Трудовое.

Мария поздоровалась. Федька не узнал ее. Где худоба и не­мощь? Женщина уже не выглядела жалкой. Она выздоровела, поправилась. Научилась смеяться.

—   Зинка о вас скучала очень. Даже плакала. Все рвалась повидаться. Но потом завелись у нее подружки, и теперь успо­коилась. Хотя прежнюю дружбу не забыла. Вы заходите. С же­ной. В гости. Мы будем рады вам. Таких как вы, Федя, всю жизнь помнят. И я, хотя и уезжаем скоро, не смогу вас забыть. В трудную минуту поддержали.

—  Далеко ли навострили лыжи? - спросил он удивленно.

—  В Оху. Я же нефтяник по образованию. Работала. Имею опыт. Меня берут в нефтеразведку. Дают хороший оклад, жи­лье. Может, все наладится и в нашей жизни с вашей легкой руки. Я верю в это.

— Дай вам Бог! - пожелал Филин.

— Жаль, Федя, что маловато на свете таких, как вы. А и те, кто есть, по тюрьмам сидят. Пусть судьба будет милостивее к вам, чтобы жили вы долго. Ведь в то время без вас, без Гориллы и Ольги не было бы и нас с Зинкой. Не выжили бы мы. Не сдюжили бы свою беду...

Мария с Зинкой не дождались Филина в гости. Замотался человек. Возвращался домой ночью. Катя успевала все дела пе­ределать до его возвращения. А Федор, поужинав, тут же валил­ся спать.